О вещах, напоминающих...

Огонек на свечке — тихое ручное пламя, одомашненное и спокойное, слегка коснёшься дыханием — в мгновение затухнет. Энн перед глазами — пожарище, что разжегся в юношеском сердце, где бесята только и делают, что на пару с остальной нечистью прыгают через костёр. А во главе душевного пиршества — колдуньи. Непременно рыжие. А ведь как ещё объяснить эту неукротимую тягу к девушке с пылким характером, если не проделками ведьм? А если эта девушка — огонь, тогда Гилберт точно хотел бы быть хоть Жанной Д’Арк, лишь бы очутиться ближе к ней (даже если это и станет последним, что с ним будет). Дощечка для письма в этой истории — зажигательное начало, вспыхнувшее на, казалось бы, пустой равнине в голове, ставшая катализатором, повлиявшая на восприятие всего окружающего. Возможно, тогда Энн слишком сильно замахнулась для удара, и у Гилберта что-то переклинило в мозгах, но даже если нет, тот взгляд после — испуганный, но вместе с тем немного с хитринкой и лишь капелькой бесовщинки. В её глазах определённо плясали искры, радующиеся свободе. Или это было помутнение от столкновения с деревяшкой. Загадка. Зажав фитиль между пальцами, огонь погас. Пошёл лёгкий дымок.

***

Как пучина океана, к которому так часто стал захаживать юный герой-любовник. Хотелось бы погрузиться с головой, но рассудок где-то на периферии всего этого безумия твердил, что кончится это нехорошо со стопроцентной вероятностью. Но Гилберт из-за болезни отца отстал от программы, так что он определённо  не знал, как она находится. Воображать — это по части Энн, но и Блайт был способным. Разумеется к тому, что лежало у поверхности, ведь нырять было небезопасно. Юноша не боялся трудностей, но по делам любви он точно бы стал утопающим. Влюбиться — значит довериться. И не то чтобы он не доверял Ширли-Катберт, просто привычка проверить дважды прежде, чем сделать что-то — превыше всего. Но план будто бы давал сбои, как будто кто-то плохо прописал несколько строк, что приходится полагаться на себя. Как если бы в карте ошиблись в указании сторон света. Возможно, Гилберт немного потерялся. Перечитывая любимые книги, Гилберт уже не мог воспринимать их как обычно. Сердце подскакивало каждый раз, как будто не сам он читал, а Энн — так, как только она может. Страстно. Пылко. Жарко. Пропуская через себя все речи, каждый отголосок мысли писателя; строчку за строчкой поглощая своим острым умом, подмечая, чувствуя; стараясь всем телом, всеми клеточками запомнить образы, дабы свои собственные стали ярче, живее. Как будто не её воображение дарит окружающим шанс посмотреть на мир по-другому, так, как видит его она сама. Как если бы была возможность подарить свое зрение, Энн непременно бы сделала это. Не ради себя, чтобы найти единомышленника, но чтобы просто показать то, что рвётся наружу, бьёт ключом. Неиссушимым источником, бурным ручьём. Целый океан.

***

Листопад за окном — любимый пейзаж. Каждый оттенок: от кровавого рубинового до горчично-медового — все радует глаз и впитывается пылким умом. Рисуя в воображении внушающий трепет образ, с каждым шорохом листвы под ногами разыгрывающийся ещё ярче. И пылая. Обдавая жаром щеки и покрывая их очаровательным румянцем, о котором юноша даже не подозревает. Но чувствует всеми струнами своей души. Как жаль, что он не вышел музыкантом! Столько бы родилось мотивов, песен. Но есть только перо и чистый лист рядом. Пиши спокойно, Гилберт, бумага не краснеет.