Немного не так

      — Блять.       Юлик шлепает себя по лицу, наблюдая за тем, как медленно расцветает улыбка на лице Ромы. Тот стоял в мятой одежде за его дверью, с небольшим чемоданом и сумкой наперевес, а еще его глаза блестели хитрыми искорками, намекая Юлию о том, какой же он, ебанный в рот, остолоп. Настоящий.       Ляпнул про то, что было бы прикольно майнкрафтеру забраться к нему на хату и записать в одном помещении — и здравствуйте, приехали! В буквальном смысле. Даже без ебанного предупреждения или намеков, просто пуф, и перед ним стоял вполне себе живой Фильченков, неловко мнущий лямку от сумки в руке. Онешко, вопросительно выгнув бровь, поступился, безмолвно впуская неожиданного гостя в свою обитель. Как он узнал адрес спрашивать было бессмысленно. Кузьма — ебучий предатель. Он с нескрываемым подозрением наблюдает за тем, как парень, шмыгая носом, катит чемодан и сумку к стенке, а сам подает руку, скрепляя встречу рукопожатием. Юлик всё еще выжидающе молчал. Рома, не выдержав, неловко рассмеялся.       — Ничего, что я без предупреждения?       — Ты серьезно? — нервно хмыкает он, рассматривая парня с головы до пят, — А ты высокий. Для мальчика.       Юлик не лукавил. Разница в росте не была слишком видной, но всё же Лололошка был не значимо, но выше. Где-то под сто восемьдесят пять. Дылда. Пять лет назад, в его возрасте, он таким не был. И совсем капельку удивился. Он вежливо молчит о том, какой же уебищный цвет у его волос (определенно, с естественным шло куда больше), и жестом приглашает в гостиную. Что с ним делать? А хер его знает. Видимо, приютить. Даше придется немного подвинуться, впрочем, они и так были в ссоре — приелись друг другу, и та уехала, ссылаясь на перерыв в отношениях.       — Чай, кофе, секс?       — Ммм, — промычал Рома, довольно улыбаясь, — Последнее звучит заманчиво, но я буду чай. Две ложки сахара.       — Зачем сахар, если есть я?       — Если будешь так шутить в летсплее, то очень скоро наткнешься на последствия, — смешок, — Хотя я уверен, что там уже фанфиков навалом.       — Как и все летсплееры мы закончим тем, что будем читать про нас еблю, сидя на диване, — беспечно повел плечами Юлий, ставя перед гостем дымящуюся чашку с черным чаем.       — А ты опытный, — усмехается Лололошка, пытаясь остудить кипяток дыханием.       Юлик в ответ лишь фыркает беззлобно, шаркает босыми ногами по кафелю и усаживается напротив, терпеливо ожидая, пока кто-то завяжет разговор. Было немного неловко. Одно дело — летсплей, где Рома без устали болтает, а Онешко успевает лишь напряженно фильтровать его льющуюся потоком болтовню, другое — реальная жизнь, в которой Лололошка кажется слишком скромным и молчаливым. Он не решался гадать, но списывал всё на простое смущение. Всё же он заперся к нему в хату бесплатным жильцом без разрешения. Пытаясь сгладить царившую в воздухе неловкость, Онешко всё же шутит про отстойную седину в его волосах, и Лололошка взрывается привычной разговорчивостью, без умолку вещая о каких-то совершенно незначимых вещах. Роман был всего на пять лет младше, но такое чувство, что он только вчера окончил школу. Это ощущение беззаботности вызывало улыбку на лице — вероятно, слишком явную, раз Фильченков смолк, неловко дернув уголками рта в ответ.       Совместное проживание оказывается не таким уж и неловким, как себе представлял Онешко. Рома был чудесным собеседником, впаривал деньги за «аренду», и занимал ничтожно маленькое пространство в самом углу квартиры, тихонько монтируя заранее записанные серии. Они были совершенно разными, и изредка Юлия бесила помножившаяся в два раза рутина и однотипное общение, но, в принципе, всё было просто чудесно. Он старался меньше материться, хотя вскоре осознал, как сильно Рома отличается от Лололошки — на язык острый, бесстыдный и совсем капельку пошлый, когда дело доходило к частым шуткам. Юлика смутить было нереально, но Фильченков успешно справлялся с этой задачей, время от времени ляпая такие двусмысленные вещи, что становилось тошно.       Они, как и обещал Юлий, записывают в одной комнате новую серию летсплея. Это кажется немного неудобным, но спустя пятнадцать минут Онешко вливается, частенько влезая в чужой кадр и не без удовольствия клепая контент для фанючек. Рома не отставал, и в один момент — клюнул в щеку, вызывая неловкий смешок с его стороны. Неожиданно. Неожиданно приятно. Онешко сглотнул вязкую слюну, шуточно отталкивая Фильченкова от себя, и, усердно скрывая покрасневшие как у школьницы кончики ушей, продолжил игру. Выдавив язвительный комментарий, Лололошка продолжил в привычном темпе: он болтает и делает, Юлик занимается херней и слушает.       Они немного выпивают, в очередной раз сидя на кухне. Время плавно подходило к двум, но сна не было ни в одном глазу — Онешко уныло тряс коньяк в стакане, ощущая легкое опьянение и головокружение. Фильченков выглядел самую малость пьянее: глаза блестели, а бледные щеки покрылись нездоровым румянцем. Впрочем, соображал он сейчас намного лучше самого Юлия.       — Пиздец, — многозначительно уведомляет Юлий, утирая щеку, — Сейчас ты создал целый культ дрочащих на этот момент маленьких девочек…       — На это и был расчет!       — Легче порнуху выложить, — бурчит он.       — Не, я не фанат записывать такое, — отмахивается Лололошка, ни капли не смутившись, — Хотя не против попробовать.       — Ты ужасен.       Юлик напыщенно вздыхает. Рома поднимается с места, и он как-то приунывает, скучающе подперев лицо рукой. Ощущает на своем плече чужую руку. Он разворачивается резко, сталкиваясь нос к носу с подсевшим ближе Ромой, который отпрянул, извинившись.       Впрочем, отступать было поздно.       То ли дело в этих его тупорылых пошлых шутках, то ли в заводящей хрупкости и алкоголе — Онешко впивается в тонкие губы с таким напором, что Рома мычит, поднимаясь со стула со скрипом, отступает, глухо ударяясь спиной об стену. Он прижимает парня рукой, не давая оттолкнуть, и чувствует, что что-то блять, определенно, идёт немного не так, как планировалось. Фильченков не отстраняется даже тогда, когда Юлик позволяет себе немного борзости: и приливает всем телом, разгоряченным от спиртного и накатившей неожиданно страсти.       Он определенно не педик. А Рома, вероятно, да — потому что усмехается в поцелуй, заключая руки на чужом затылке, и мягко отстраняется от стены, роняя их на хлипкий диван. Всё вело к одному, и Онешко, полностью осознавая, что пожалеет, судорожно вздыхает, глядя в глаза напротив. Лололошку слегка потряхивало, и он надеялся, что не от внезапного страха. Ведомый скудным опытом из кипы прочитанных фанфиков, Юлик нехотя поднимается, кидает что-то похожее на «смазка» опешившему парню, и возвращается с гелем для волос в руках. Рома в ужасе тыкает пальцем на флакон, мотая головой:       — Стой, подожди, — и сводит ноги, принимая сидячее положение, — Оно жечь будет…       — А тебе откуда знать? — лукаво интересуется Юлик, наблюдая за тем, как чужое лицо заливается краской, — Будем экспериментировать.       — Это плохо кончится, — внезапно шепчет Рома, когда Онешко усаживается в его ногах, неуверенно стаскивая домашние шорты, — Может, хватит?       — Похерам.       Он стаскивает чужие шорты, откидывая куда-то в сторону, и сам принимается раздеваться, оставляя футболку. Рома смотрит недовольно, но вскоре замолкает, нервно кусая губы — чужие шероховатые руки заскользили по животу, умело надвигаясь к соскам. Спину Фильченкова выгибает под неестественным углом, и Юлик сперва дергается, намереваясь прекратить. Но парень, едва сдерживая стоны, хватается за его руки, спуская их ниже — к паху. Он невольно язвит:       — Не терпится?       Рома не отвечает, зажимая во рту футболку, когда Юлий, сжалившись, провел пальцами к возбужденному органу, ощущая, как трясется чужое тело от его касаний. Это было невероятно возбуждающе. Тяжело дыша, он провел по дрогнувшему члену тыльной стороной ладони, всё еще не решаясь прикоснуться как-то иначе — Рома реагировал ярко, заглушая стоны и ворочаясь в нетерпении. Возбуждение накатило волной. Он спешно хватается за гель, который предательски скользит в руках и не открывается, и выливает добрую половину. А потом замирает, вздохнув.       Аккуратно усаживаясь меж чужих ног, он прикоснулся холодным от геля пальцем к сжавшемуся колечку мышц, плавно растягивая. Рома зашипел, сжимая его коленями, закинул голову назад, ерзая, и Юлик шикнул, успокаивающе гладя с внутренней стороны бёдер.       Они не думают и это видно. Онешко уже мысленно представляет себе диалог с Дашей, или их утро с Ромой — до пизды неловкое, полное сожалений и разрушенного общения. А потом неловкие месяцы совместной записи. Ради одной ночи мнительного удовольствия. Юлий трезвые мысли отгоняет, с упоением слушая, как выстанывает Рома, когда он запихивает сразу три пальца, неумело растягивая узкий анус. Четвертый входит не так проблематично — и Фильченков позволяет себе расслабится, судорожно вдыхая воздух полной грудью. Он посмотрел на Юлия, который подозрительно взглянул на него, высовывая пальцы и размазывая гель по своему члену.       — Ты… без болячек?       Рома хмурится, обрабатывая сказанное.       — Ну… да, — Фильченков резко отвечает, — Там в коридоре, в куртке пачка есть.       — Зачем ты взял с собой презики? — удивленно, — В кармане куртки? Блять, Рома, серьезно? Иди ты нахуй.       — Да без проблем, — сдавленно хихикает парень, босой ногой упираясь в чужое плечо, — На твой даже с радостью.       — Вторую тоже закинь, — бесстрастно говорит Онешко, склоняясь над ним. Рома послушно закидывает левую на другое плечо, поморщившись.       — Я не баба, так не получится…       — Да не, нормально, растянем.       Рома смеется, но резко затыкается, когда ощущает, как к заднему проходу подставляется налившийся кровью член Онешко. Парень плавно входит, вырывая гортанный стон, и Фильченков запрокидывает голову, широко распахнув глаза — слезы брызнули рефлекторно, и он болезненно зашипел, когда Юлий продвинулся дальше, входя почти полностью. Парень посмотрел на него вопросительно. Фильченков, покачав отрицательно головой, обхватил ногами мужскую шею, дыша непозволительно громко и быстро, пытаясь привыкнуть. Несмотря на острое желание трахнуться и откинуться, Юлик терпеливо ожидает, положив руки на выпирающие тазобедренные косточки.       Оказалось, секс с пацаном был той еще запарой. Особенно когда под тобой Рома. Энергичный, сука, несмотря на член в заднице — и Юлий не выдерживает очень скоро, начиная двигаться. Фильченков до побеления смял в кулаках накинутую на диван простынь, приподняв таз, и соблазнительно качнул бедром, заставляя Онешко двигаться еще быстрее.       Они неприлично громкие. Рома громко стонет, заглушая сдавленные пыхтения и полустоны Юлика, комнату заполняют пошлые шлепки и хлюпанье, а диван протяжно скрипел время от времени, словно сейчас развалится на части. Онешко приподнимает его еще выше, дрожащими руками удерживая нижнюю часть на весу, и ускорил темп, вырывая блаженные стоны и вскрики — Рома вцепился в мужские руки, выгибаясь, и вскоре кончил себе на грудь. Впрочем, не отстраняясь, позволяя Юлию сделать еще несколько мощных толчков, прежде чем извергнуться внутрь, вызывая недовольный толчок от Фильченкова.       — Бля-я-ять, — промычал он, невольно сжимаясь, — Высовывай!       Юлик послушно вытащил, устало скинул с себя чужие ноги и положил голову на живот, руками обнимая за талию. Противный запах сырости и секса въелся в Ромину запачканную спермой футболку, но было как-то побоку: ему хотелось спать и обниматься, а Фильченков, недовольно пыхтя, подтянулся выше на диване, компактно мостя их двоих в обнимку. Он бережно запускает руку в чужие волосы, ероша. Онешко бурчит себе под нос, когда Фильченков, стащив с себя футболки, уложил его к себе на грудную клетку. Покрывало, тоже замызганное, легло сверху, укрывая от небольшого постоянного сквозняка в его квартире.       Вслушиваясь в медленно стабилизирующийся ритм чужого сердца, Юлий засыпает. Рома, немного неуверенно, разворачивается, утыкаясь носом в его макушку, и прижимаясь непозволительно близко, нежнее, чем стоило бы. По-хорошему надо было бы принять душ и поговорить, но всё завтра, сейчас хотелось лишь мнимого чувства любви. Всё пошло немного не так.       Но, похоже, жалеть не придется.