Меланхолия в моём сердце

Под ногами хрустят опавшие листья, ещё месяц назад зеленые, под подошвами черных ботинок они смешиваются с грязью, превращаясь в грязно-серые — изломанные и мертвые. Тэхён бродит по извилистым парковым дорожкам, как заведенный бормоча тихое «извините» вслед людям, в которых по невнимательности врезается. Его мысли блуждают далеко от этого места, от неказистых скамеек, пожухлой травы и обнаженных деревьев — Тэхён представляет мир, каким он мог бы быть сотни, а то и тысячи лет спустя. Мир, разоренный войной, или мир, захваченный пришельцами, мир прогнивший, или мир процветающий. Мир, в котором люди перестали бы прятаться за экранами своих многочисленных гаджетов, или мир, в котором они бы навсегда утратили возможность говорить. И словно подслушав его мысли, в кармане оживает мобильный телефон, настойчивой трелью разрезая тишину. Тэхён резко останавливается посреди дороги и едва не падает, когда сзади в него кто-то врезается. Тётушка, лет пятидесяти на вид, с серебристыми нитями в темных волосах, кривит исчерченное морщинами лицо в недовольной гримасе и неодобрительно покачивает головой. Извинения слетают с губ быстрее, чем Тэхён успевает осознать произошедшее, но та его не слышит. Удобнее перехватив тяжелые сумки, тетушка передергивает плечами и спешит дальше по своим, только ей ведомым, делам. Тэхён провожает её взглядом, пока спина в пестрой куртке не скрывается в толпе таких же, бегущих неизвестно куда, людей. Телефон замолкает, Тэхён лезет за ним в карман и переводит режим на беззвучный, даже не посмотрев, кто звонил. Он может только предполагать, был ли это менеджер, который потерял его из виду, или Джин-хён, под чью ответственность он был отпущен из общежития. Тэхён уже не ребенок, чтобы следили за каждым его шагом, чихом и вздохом, но понимает, что по-другому нельзя — мир, частью которого он стал, требует от каждого из них намного больше, чем они могут себе позволить. Вина терновой лозой опоясывает легкие, с каждым глотком воздуха сжимаясь туже, и Тэхёну начинает казаться, что он задыхается. Наваждение почти реальное, Тэхён замирает, чувствуя, как страх холодными щупальцами скользит по спине, но тут рядом с ним пробегает ребенок, вскользь задевая его зонтом с оранжевым кроликом, — и приступ проходит. Мальчик смотрит на него во все глаза, в глубине которых легко читается восторг, и комично приоткрывает рот — узнал, понимает Тэхён. Он садится перед ним на корточки и шепчет непослушными губами: «сохрани это в тайне». Мальчик как завороженный следит за движениями Тэхёна и, в ответ на тихую просьбу, тут же начинает послушно кивать головой, словно один из многочисленных болванчиков Намджуна, на который падает свет. Стиснув его ладонь своими маленькими пальчиками, мальчик робко улыбается и, смутившись, уносится прочь. Оранжевый кролик на зонте смотрит на Тэхёна с немым укором в глазах-бусинках, дергает ушами и вместе со своим хозяином скрывается в толпе. Ветер носится мимо, шелестит страницами забытых на скамейках газет и кружит в пестром хороводе опавшие листья. Тэхён заправляет за ухо выбившуюся прядь отросших выбеленных волос и поправляет так и норовящие сползти на нос очки. Поднявшись на ноги, он делает глубокий вдох, рукой нащупывая в кармане мобильный телефон — чувство вины недовольным зверем ворочается внутри. Тэхён мысленно просит у всех прощения, но не спешит возвращаться домой. Он продолжает стоять посреди парка, бездумно провожая взглядом проходящих мимо людей — суетливых, хмурых, словно позабывших, каково это — улыбаться. Тэхён пытается улыбнуться сам, но лицо, словно фарфоровая маска, застывает в одном выражении — залегшая между бровей морщинка, прищуренные глаза и плотно сжатые губы, уголки которых отказываются ползти вверх. Он пытается вспомнить что-нибудь весёлое, но в голову лезут только картины затянутых тугими повязками лодыжек, разбросанные салфетки, пропитанные кровью, и тени, отражающиеся в зеркалах. Усталость накатывает резко, накрывает с головой пуховым одеялом, приглушая свет, звук и затуманивая мысли. Тэхён прижимает холодные ладони к щекам, скользит пальцами по коже, с трудом подавляя желание впиться в неё ногтями и раздирать, пока не обнажатся белые кости. На то, чтобы взять себя в руки, уходят считанные секунды, но отголоски страшных образов остаются висеть в воздухе, ветром шепча «отпусти себя». Тэхён мотает головой, пытаясь отогнать навязчивую идею, и возобновляет свой путь, сворачивая на широкую дорогу, прямо в толпу спешащих людей. Небо над головой низкое, загроможденное тяжелыми свинцовыми тучами, скрывающими от глаз последние лучи заходящего солнца и готовую вот-вот проснуться луну. Накрапывает мелкий дождик, неприятной моросью оседающий на лице. Запрокинув голову, Тэхён всматривается в бесконечно-серое полотно, надеясь заметить первые капли звезд, что роняет небесный извозчик со своей повозки. Но сквозь мутные стекла очков видит только заостренные кроны деревьев, отчаянно тянущиеся ввысь. Листья под ногами кружатся в причудливом хороводе, который ветер-дирижер направляет невидимой рукой. Тэхён наклоняется вперед и в воздухе ловит ярко-красный кленовый лист — холодный и измятый, побывавший под подошвами не одного ботинка, но почему-то так и не потерявший своей красоты. Поддавшись порыву, Тэхён садится на корточки, не обращая внимания на прохожих, что сыплют в его адрес ругательствами, и выставляет вперед руки; а ветер, словно услышавший его просьбу, ещё быстрее закручивает листья, швыряя их прямо в раскрытые ладони. Красные, желтые, оранжевые, кленовые и вишневые, большие и маленькие — Тэхён собирает целую охапку листьев, бережно прижимая их к груди, как величайшее сокровище. Когда-то в детстве он любил так же гулять с бабушкой, щурился на солнце и собирал букеты, которые вечером отдавал маме, в обмен на тихое «спасибо» и теплые объятия. Драгоценное воспоминание из далекого прошлого, поросшее пылью прожитых лет, что-то задевает внутри, и Тэхён чувствует, как одеревеневшие мышцы лица оживают — уголки губ ползут вверх в намеке на улыбку. К глазам подступают слезы — Тэхён вытирает их рукавом куртки и шмыгает носом. Ему хочется смеяться, хочет танцевать и петь — апатия испуганной птицей улетает прочь, оставляя после себя соленое послевкусие на языке. Зажигаются первые фонари, пятнами света раскрашивая улицу — мокрый асфальт, изгороди вдоль газона, жмущихся друг к другу подростков на отсыревшей лавочке, пожилую пару, неспешно прогуливающуюся под одним зонтом. Тэхён оглядывается по сторонам, жадно вдыхает густой осенний воздух и вздрагивает, когда на нос падает крупная капля дождя. Он фыркает и трясет головой, самому себе, напоминая щенка. Спрятав листья за пазухой, Тэхён накидывает на голову капюшон и срывается с места. Сердце колотится о ребра, в висках стучит кровь, изо рта вылетают хриплые вздохи — Тэхён бежит прочь из парка, прочь от извилистых дорожек и хмурых людей. Он бежит домой — туда, где с кухни тянет запахом рамена, туда, где в ванной стоят позабытые кружки с недопитым чаем, туда, где никогда не затихают голоса. Туда, где он чувствует себя на своем месте. Машины проносятся мимо, обдавая волной брызг, но Тэхёну всё равно. Он пританцовывает на месте, мурлыча под нос незатейливый мотивчик, и машет рукой, когда видит подъезжающее такси. Назвав водителю адрес, Тэхён плюхается на заднее сиденье, укладывает свой букет рядом и жалеет только о том, что рядом нет мамы, которой он мог бы его подарить. За окном мелькают автобусные остановки, вывески магазинов и рекламные плакаты, с одного из которых на него смотрит собственное лицо, кажущееся в свете ламп незнакомым и чужим. Тэхён с интересом разглядывает самоуверенную улыбку на алых губах, приподнятые в намеке на вопрос брови и вздернутый нос — и всё равно не узнает себя. Человек на огромном плакате — Ви — популярный айдол, кумир мальчиков и девочек по всему миру, а не Ким Тэхён. Ви сияет на экранах телевизоров, одной улыбкой разбивая тысячи сердец, а Ким Тэхён гуляет по парку, собирает опавшие листья и играет по ночам в компьютерные игры. Таксист наблюдает за ним в зеркало дальнего вида, Тэхён ловит его взгляд и неуверенно улыбается. — Я вас знаю, — по глазам мужчины не понять, о чем тот думает, — из этой популярной группы, как вас там… Моя дочка вас очень любит, все уши прожужжала. Тэхён пожимает плечами в ответ и переводит тему — о Ви ему не хочется сейчас говорить. — Сколько лет вашей дочери? — Десять было в прошлом месяце, — мужчина улыбается тепло и тянется к бардачку, протягивая Тэхёну фотографию. — Совсем большая уже стала, а ведь, кажется, только вчера из больницы в коляске забирали. Мечтает айдолом стать, даже уговорила нас с женой записать её в танцевальную школу. Учителя её очень хвалят. Со снимка на Тэхёна смотрит черноволосая девчушка с двумя косичками, переплетенными синими лентами в тон платью. — Красивая, — просто говорит он, протягивая фотографию назад. Мужчина весь лучится гордостью за своего ребенка, а Тэхён вспоминает собственных родителей. Интересно, думает он, они так же рассказывали о нем, когда он был маленьким? Мужчина возвращает взгляд на дорогу, и до самого конца пути Тэхён слушает истории о маленькой девочке, которая очень хочет поскорее стать взрослой. Такси останавливается перед воротами, и Тэхён лезет в карман за деньгами, бросив взгляд на счетчик. — Спасибо, — благодарит он и вылезает из машины, предварительно накинув на голову капюшон. Мелкий дождик, накрапывающий в парке, сменяется сильным ливнем — с неба, как из ведра, обрушиваются потоки воды. Тэхён плотнее запахивает куртку и рысью бежит к воротам, чувствуя, как мокрые брюки неприятно облипают ноги. Таксист провожает его взглядом, и прежде, чем Тэхён успевает скрыться за оградой, опускает окно, не обращая внимания, что дождь заливает салон, и, сложив руки на манер рупора, кричит: — Удачи, парень! Обернувшись, Тэхён машет ему на прощание, посылая в ответ благодарную улыбку, и смотрит, как такси, мигнув напоследок фарами, скрывается за поворотом. Дядюшка-охранник на входе скользит по Тэхёну расфокусированным взглядом, убеждается, что «свои», и возвращается к журналу с очередным кроссвордом, бормоча что-то себе под нос. Тэхён не слышит, что именно, но готов дать голову на отсечение, что это — «эх, молодость». Дорога от ворот до корпуса лежит через аллею, усаженную деревьями, которые в свете фонарей бросают причудливые тени на уложенные брусчаткой тропинки. Первый раз пройдя здесь, Тэхён был очарован. Казалось бы, простая аллея, каких сотни, может быть даже тысячи, в любом уголке земного шара, но именно эта была наполнена странным волшебством, раз за разом притягивающим его взгляд. Это место было словно живым — другой мир, целая вселенная, заключенная в ловушку из металлических оград. И этот мир, казалось, дышал — проживал каждый день свою собственную жизнь по своим правилам и порядкам и хранил свои воспоминания скрытыми от посторонних глаз, под густыми еловыми ветвями. О людях, что проходят мимо, о голосах, что доносятся из проезжающих машин, о птицах, что щебечут друг с дружкой. О пожилом дворнике, что ни свет, ни заря, вооружившись метелкой, принимается за работу. Тэхёну нравится бродить по узким тропинкам, кивать в знак приветствия знакомым и слушать музыку ветра. Но сейчас он спешит домой, перепрыгивая через лужи, и не обращает внимания на волнующий шепот, тонущий в звуках дождя. В ботинках хлюпает вода — Тэхён понимает это, когда влетает в просторный холл, захлопывая за собой дверь. Эхо шагов отражается от стен, устремляясь вверх, и тает, словно дым, коснувшись потолка. Помещение встречает его тишиной и усталым лицом консьержа, склонившегося над монитором. Тот поднимает на него взгляд, осматривает с ног до головы и неодобрительно качает головой. Тэхён скидывает капюшон и отводит назад мокрые волосы, с которых по лицу сбегают тоненькие струйки воды. Игнорируя лифт, он идет прямиком к лестнице, запоздало вспоминая о пропущенных вызовах, расписании на завтра и собственных обязательствах. Ступеньки кажутся бесконечными, пока пролет за пролетом Тэхён поднимается на нужный этаж. Перед знакомой дверью он замирает и делает несколько глубоких вдохов — вина внутри поднимает голову и недовольно ворчит, потревоженная. Тэхён переступает порог и замирает, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из глубины квартиры. На кухне работает микроволновая печь, в ванной шумит вода, из комнаты Чонгука раздаются звуки выстрелов — тот снова не удосужился убавить звук в колонках. Скинув обувь, Тэхён на цыпочках, стараясь не шуметь, пробирается в сторону своей комнаты, где его ждут сухая одежда и мягкая кровать. Мышцы гудят, как после нескольких часов тренировки, а брюки и кофта неприятно липнут к телу. Но в гостиной он сбивается с шага, путаясь в ногах и едва не падая, удивленный открывшейся картиной. Юнги, которого редко можно встретить в общих комнатах, тот самый Юнги, который практически живет в своей студии, сидит на диване в ворохе подушек и что-то пишет в маленьком блокноте, задумчиво покусывая губы. А рядом с ним Хосок — прислонившись спиной к плечу Юнги, тот полулежит, закинув ноги на подлокотник, и смотрит видео на телефоне. Между ними царит атмосфера полной гармонии и понимания — в такие моменты, как этот, Тэхён отчаянно завидует их близости, мечтая, что однажды он так же будет сидеть с кем-то рядом в уютной тишине, не нуждаясь в словах. Хосок замечает его первым, улыбается тепло, машет рукой в знак приветствия и локтем пихает Юнги, чтобы тот отвлекся от своего блокнота. — Я дома, — через силу выдавливает из себя Тэхён, кривя губы в подобии улыбки. — С возвращением, — роняет Юнги и возвращается к своему блокноту. Отголоски апатии скребутся внутри, оставляя на душе рваные раны. Тэхёну хочется поскорее попасть в свою комнату и, закрывшись изнутри на все замки, баюкать уязвленное тоской сердце. Он нуждается в одиночестве, как путник в пустыне — в глотке воды. Тэхён дома, на своем месте, среди близких людей, но внутри продолжает крутить внутренности, а к горлу подкатывает тошнота. Хосок скользит взглядом по его лицу, по охапке кленовых листьев, которые Тэхён бережно прижимает к груди, и, словно догадавшись о том, что с ним происходит, пододвигается в сторону, освобождая место. Юнги, не поднимая головы от записей, похлопывает по дивану рядом с собой, вторя Хосоку, покусывает губу и снова начинает что-то быстро писать. Тэхён хочет отказаться, но ноги сами несут его к дивану, а апатия, подобно вампирам из старых фильмов, отступает в тень, прячется, напуганная яркими лучами полуденного солнца, способного сжечь её дотла. Благодарность горячей волной поднимается внутри, от сердца к щекам, опаляя их предательским жаром. Но вкус у этой благодарности горький, как у грейпфрута, который Тэхён ненавидит, как и ненавидит чувствовать себя зависимым от случайно брошенного жеста. Тэхён садится между Юнги и Хосоком, аккуратно, стараясь не задеть никого локтями, и складывает листья на коленях. Краем глаза замечает нежную улыбку Хосока, обращенную к нему — уголки чувственных губ поднимаются вверх, обнажая ряд ровных белых зубов, — и жар со щёк перетекает на шею. Юнги с другой стороны ерзает, не отрывая взгляда от своего блокнота, и прижимается к Тэхёну горячим боком, обдавая легким запахом шампуня. Шевелит губами, беззвучно проговаривая слова, и недовольно хмурится, когда они не выстраиваются в нужную последовательность. Юнги настолько поглощен своим занятием, что, кажется, даже не замечает, что у Тэхёна дыхание в груди спирает, а сердце начинает бешено колотиться о ребра. Зато замечает Хосок, его взгляд меняется — становится понимающим, с легкой ноткой сочувствия. Он смотрит на Тэхёна так, словно видит его насквозь, словно знает о тайнах, которые тот скрывает в самых потаенных уголках сердца. О тех неправильных постыдных чувствах, которые то окрыляют, то наоборот, гонят его прочь из дома навстречу холодному, пронизывающему до костей, ветру. Хосок находит руку Тэхёна своей и переплетает их пальцы, наклоняется вперед и касается губами виска в легком поцелуе. Улыбается лукаво, а внутри Тэхёна разрастается настоящий пожар, языками пламени пожирающий мысли, чувства, и оставляющий невредимым только сердце, готовое вот-вот вырваться из груди. — Хён, — тянет он срывающимся голосом и замолкает, не находя слов. Юнги с другой стороны внимательно рассматривает его — Тэхён чувствует его взгляд каждой клеточкой. Лицо пылает от смеси стыда и смущения, он не знает, куда деть глаза, и весь сжимается, стараясь не обращать внимания на предательскую дрожь в теле. — Почему ты мокрый? — Хосок наклоняется совсем близко, горячо выдыхая в шею, свободной рукой скользит по его телу и недовольно хмурится. — Попал под дождь, — как можно более равнодушно говорит Тэхён, — я в порядке. — И в противовес своим словам громко чихает. Лба касается холодная ладонь с длинными музыкальными пальцами, отводя в сторону лезущие в глаза пряди. Юнги поджимает губы и откладывает в сторону блокнот. — Тебе нужно переодеться и принять горячий душ, — его тон не оставляет места возражениям, а взглядом, кажется, можно замораживать. Хосок поднимается на ноги и тянет Тэхёна на себя — листья соскальзывают с его колен, рассыпаясь по полу. Тэхён хочет собрать их, но Хосок неожиданно сильно сжимает его ладонь и подталкивает вперед. Улыбка на его губах отдает горечью, от которой внутри всё предательски сжимается. — Ты как? — спрашивает Хосок, останавливаясь посреди коридора. Тэхён правда благодарен Хосоку за то, что тот прикасается к нему и интересуется самочувствием, ему нравится эта трогательная забота, так сильно напоминающая о родном доме. Но иногда ему хочется просто побыть в одиночестве, не ловить сочувствующие взгляды, не отвечать на вопросы, а просто раствориться в самом себе, позволяя разуму уноситься прочь. Посмотрев на их сомкнутые руки, Тэхён пытается улыбнуться, но в итоге только кривит в гримасе лицо. — Я в норме, хён, уже можешь отпустить. Хосок скребет пальцами по его ладони, шевелит губами, пытаясь подобрать слова, и тяжело вздыхает, отворачиваясь. — Иди уже в душ, а то заболеешь, — он напоследок гладит его по волосам и, развернувшись на пятках, уходит в сторону кухни. Сердце набатом стучит в ушах, а чувство вины снова и снова недовольно ворчит внутри, неприятно царапаясь о ребра. Последнее, чего хотел Тэхён, так это обижать Хосока показным равнодушием, но и оставаться рядом становилось невыносимо — он отчаянно нуждался в одиночестве, чтобы привести в порядок голову, пока его внутренние демоны не попытались навредить кому-нибудь, кроме него самого. Тэхён сбрасывает мокрую одежду на пол, на всю выкручивает вентиль с горячей водой и ждет, пока всё вокруг не заволочет паром. Мысли в голове перетекают с одного на другое — с недовольной тетушки в парке на оранжевого кролика с глазами-бусинками на зонте, с разговорчивого таксиста на усталого консьержа, с теплой улыбки Хосока на холодные руки Юнги. Образы роятся перед глазами стаей рассерженных пчел, больно жалят и уносятся прочь — он снова вспоминает родной дом, чувствуя, как тоска внутри разрастается подобно снежному шару, скатывающемуся со склона горы. Струи воды больно бьют по плечам, но Тэхёну всё равно — он обнимает себя руками за плечи, закрывает глаза и ждет, пока предательская дрожь не прекратит сотрясать тело. Он думает о мире за пределами этих стен, думает о людях, не живущих под прицелом видеокамер. Тэхён пытается представить, как сложилась бы его жизнь, если бы он остался дома — и те картины, что появляются под закрытыми веками, посылают по коже волну мурашек. Если бы он не стал айдолом, он не встретил бы Чонгука и не научился бы заботиться о другом человеке. Если бы он не встретил Чимина, он так и не научился бы открываться людям. Если бы он не встретил Джина, он так и не смог бы избавиться от своих комплексов. Если бы он не встретил Намджуна, он так и не смог бы по-настоящему полюбить себя. Если бы он не встретил Хосока, он так бы и не узнал, каким теплым может быть мир, если впустить его в свое сердце. И если бы он не встретил Юнги, он так бы и не узнал, какими яркими и вместе с тем болезненными могут быть чувства. Его мир был бы другим без этих людей. Тэхён сам был бы другим, и дороги вели бы его в другую сторону, подальше от света софитов, подальше от бессонных ночей и растянутых связок. Но будь у Тэхёна шанс повернуть время вспять, начать всё сначала, он всё равно бы переступил порог агентства, всё равно бы уехал в Сеул навстречу призрачному шансу о признании. Из Ким Тэхёна он превратился бы в Ви — кумира мальчиков и девочек, разбивающего сердца одним взглядом. Иногда он сожалеет, иногда с тоской вспоминает о родном доме — о редких объятиях отца и мягких волосах матери, о бабушке, рассказывающей ему сказки, и о дедушке, что пытался научить его вырезать по дереву. Вспоминает запах печеного пирога и особый вкус кимчи, и на глаза наворачиваются слезы. Он так сильно скучает по дому, что иногда хочет всё бросить и уехать назад, упасть на старую скрипучую кровать и, завернувшись в одеяло, слушать, как родители перешептываются за дверью, решая, кто пойдет к нему. Но дом, родители, скрипучие половицы между комнат и треснутая ваза на подоконнике остались позади, превратились в драгоценные воспоминания, которые согревают Тэхёна холодными ночами. Теперь у него есть другая семья — иногда чересчур громкая, иногда раздражающая, часто лезущая не в своё дело и совершающая ошибки. Но он любит её, любит каждого из этих людей, и благодарен, что они есть в его жизни. Тэхён подставляет лицо обжигающим струям, позволяя воде смывать слезы, текущие по щекам. В истерике нет ничего хорошего, но Тэхён радуется ей, радуется возможности выпустить скопившееся внутри напряжение. И оно уходит, капля за каплей вытекает из его глаз, сменяясь спокойной уверенностью в собственных силах. Тэхён сильный, и он со всем справится, и даже если нет — не беда, он тот человек, у которого всегда есть силы подняться после падения. Выключив воду, Тэхён хватает с крючка первый попавшийся халат, закутываясь в него по самые уши. Мягкая ткань приятно льнет к телу, и он чувствует, как потревоженные эмоции внутри медленно затихают, а сердце спокойно и ровно бьется в груди. Тэхён проводит рукой по запотевшему зеркалу и всматривается в своё отражение, надеясь, что на лице не осталось следов недавней истерики. Поворачивает голову, оттягивает нижние веки и скалит зубы — отражение повторяет за ним, и Тэхёну становится смешно. Он опирается руками на раковину и случайно задевает забытую кем-то кружку с травяным чаем. Та падает на пол, разбиваясь на крупные осколки, а бурая жидкость разливается по светлой кафельной плитке. Неуклюжесть — это визитная карточка Намджуна, Тэхён думает, что заразился ей от него, за годы проживания в одной комнате. Он бросает на пол полотенце и садится на корточки, чтобы собрать осколки, которые, как он понимает, были раньше одной из любимых кружек Чимина. Чимина, который хоть и ниже его на полголовы, но взглядом может замораживать похлеще Юнги. Выбросив то, что осталось от кружки, в мусорное ведро, вместе с полотенцем, Тэхён снова смотрит на себя в зеркало — несколько раз на пробу улыбается и остается доволен. Как бы его ни бросало из крайности в крайность, Тэхён предпочитает оставлять это при себе — не столько страшась, что его не поймут или высмеют, сколько желая сохранить хотя бы видимость личного пространства. В коридоре он нос к носу сталкивается с Чимином и радостно приветствует его, обнимая за шею. Тот окидывает его подозрительным взглядом сквозь стекла круглых очков и недовольно хмурится. — Ты там дрочил, что ли? — спрашивает прямо. Тэхён широко улыбается и кивает болванчиком, гладя Чимина по щеке кончиками пальцев. — Только не говори, что этой рукой? — тот замирает, а его глаза комично расширяются от ужаса. — Кто знает, — хохочет Тэхён, глядя, как Чимин выпутывается из-под его руки и отходит на несколько шагов. — Придурок, — стонет Чимин, передергивает плечами и переводит разговор. — Ты кружку мою не видел? — Кто знает, — снова повторяет Тэхён, чувствуя небольшой укол совести, но не собирается ни в чем признаваться. Чимин вздыхает и, обойдя Тэхёна, скрывается за дверью ванной, а тот, в свою очередь, идет в свою комнату. Уже на пороге он слышит крик Чимина, летящий ему в спину: — Мог хотя бы одежду собрать! Тэхён вспоминает, что его вещи так и остались валяться на полу бесформенной кучей, и испытывает по этому поводу сожаление — всё-таки он очень любил ту кофту, и грустно будет с ней расставаться. А расставание произойдет в любом случае, как только Чимин найдет в мусорке то, что осталось от его любимой кружки. Перешагнув порог комнаты, Тэхён прикрывает за собой дверь и с трудом воздерживается от желания закрыться на замок. Он оглядывается по сторонам, и в глаза тут же бросаются стакан с водой, блистер таблеток на столике и банка из-под карри на прикроватной тумбочке, в которой стоит его букет из листьев. Тэхён догадывается, кто мог всё это сделать, он подходит ближе к столу и видит записку, где почерком Юнги на неаккуратно вырванном из блокнота листочке небрежно набросано: «Выпей это». Столь явная забота кружит голову, и Тэхён ловит себя на том, что не может перестать улыбаться. В животе порхают бабочки, а сердце снова заходится в бешеном темпе — может, это ничего и не значит, но Тэхёну отчаянно хочется видеть скрытый мотив в простой записке и надеяться на большее. Он глотает сразу две таблетки и, переодевшись в домашние штаны и футболку, ныряет в постель, предварительно щелкнув выключателем. Комната погружается в легкий полумрак, а единственным источником света остается полоска света, пробивающаяся из-под двери. Тэхён не сводит глаз с импровизированной вазы — листья торчат в разные стороны, норовя вот-вот выпасть. Он шарит рукой под подушкой в поисках телефона и чертыхается, вспомнив, что оставил его в куртке. Нехотя он откидывает одеяло и встает на ноги, вздрагивая, когда прохладный воздух касается голых ступней. В квартире тихо — Чонгук то ли включил наушники, то ли пошел приставать к хёнам. С кухни доносятся приглушенные голоса — Тэхён не может разобрать, чьи именно. На диване в гостиной сидит Намджун и что-то читает на планшете, не обращая ни на что внимания. Тэхён думает, что даже взбреди ему в голову передвинуть сейчас диван, Намджун вряд ли что-то заметит. Он прыскает в кулак и семенит в коридор, где в висящей на стене куртке находит свой телефон, светящийся пропущенными вызовами. Тэхён проводит пальцем по экрану и смотрит, кто звонил, и даже не удивляется, что большинство звонков от потерявшего его менеджера. Не рискуя сейчас звонить в ответ, Тэхён быстро набрасывает сообщение, со словами «хён, я дома, не беспокойся» и, испытывая смутное чувство вины, дает себе обещание утром обязательно извиниться. На пороге своей комнаты он сталкивается с Хосоком, который держит в руках чашку с очередным настоем — по запаху Тэхён догадывается, что это шиповник. Он тянет носом, убеждаясь в этом, и склоняет голову набок, прищурив глаза. — Надеюсь, ты не заставишь меня это пить? Хосок улыбается широко — под его глазами собираются паутинки морщинок, и протягивает ему чашку. — Рад, что тебе лучше, — говорит он и тянется, чтобы растрепать Тэхёну волосы, но на половине движения обрывает себя. — Хён, я… — Тэхён знает, что виноват, но не может подобрать слов, чтобы правильно извиниться. Вместо этого, он толкает дверь в комнату и раскрывает руки в приглашающем жесте. — Посидишь со мной? Тэхён по глазам видит, как внутри Хосока происходит борьба, и понимает, что если сейчас ничего не сделает, то хрупкий мир между ними может оказаться разрушен. Он берет Хосока под руку и тянет за собой в комнату, ногой захлопывая дверь, усаживает на кровать, а сам забирается под одеяло, устраивая чашку на коленях. Хосок скользит взглядом по комнате, останавливаясь на букете из листьев, и тихо выдыхает «ох уж этот хён», но Тэхён всё равно слышит. На его щеках расцветают пятна румянца, но, если кто спросит, он будет утверждать, что это от горячего настоя, а не от чего-либо ещё. Хосок ерзает на кровати, устраиваясь поудобнее, закидывает ногу на ногу, и Тэхён замечает мелькнувший под широкой штаниной бинт. Он знает, как сюрреалистично смотрится белая повязка на смуглой, исчерченной синяками, коже, и также знает, что ничем хорошим это, как правило, не является. — Хён, — зовет Тэхён. — Что с ногой? Хосок вздрагивает, и улыбка на его лице становится какой-то искусственной, но он быстро берет себя в руки, и за воздвигнутыми щитами Тэхён не может ничего прочитать. — Всё в порядке. Его «в порядке» больно бьет под дых — Хосок всегда такой, открытый для всех, но стоит кому-нибудь попытаться заглянуть внутрь, тут же закрывается, прячется за тяжелыми бетонными стенами. И ранит это сильнее, чем неосторожно брошенное слово или безразличие. Тэхён упирается лбом в плечо Хосока и шепчет: — Ты же знаешь, что всегда можешь со мной поговорить, правда? Хён, ты должен больше заботиться о себе. Без тебя всем будет плохо, — Тэхён частит, боясь, что Хосок может уйти. — Хён, мне без тебя будет плохо. Хосок отстраняется от него и смотрит прямо в глаза, протягивает руку и привычным жестом взлохмачивает волосы. А Тэхён не против, он подставляется под прикосновения, как щенок, срывая с губ Хосока тихий смешок. — Тебе нужно отдохнуть, — тот поднимается на ноги и забирает из рук Тэхёна полупустую кружку, отставляя на тумбочке рядом с импровизированной вазой. Напоследок Хосок наклоняется и целует Тэхёна в лоб, как в детстве часто делала мама, уже от самой двери желает спокойной ночи и выходит из комнаты. Тэхён ещё долго лежит без сна, рассматривая потолок — мысли лениво перетекают с одного на другое, напоминая толстого соседского кота, который вместо того, чтобы ходить, перекатывался с боку на бок. Тэхён думает о Хосоке, рядом с которым не терзают внутренние демоны, не гложет тоска, а глаза не застилают слезы. О том, как боится, что впадет от него в зависимость и что если однажды Хосок отвернется от него, то Тэхён просто разобьется на осколки, как любимая кружка Чимина, неосторожно задетая рукой. Он думает о Юнги, который сидит запертый в своей студии, длинными пальцами скользит по клавишам, создавая мелодии, заставляющие сердце Тэхёна замирать от волнения. Он думает о чувствах, которые к нему испытывает, не понимая, почему его глупое сердце выбрало именно этого человека. Но не может выбросить Юнги из головы, как и не может перестать испытывать к нему любовь, что может сжечь их обоих дотла. Тэхён засыпает, свернувшись калачиком, и ему снится покосившийся деревенский домик, поля, засеянные рисом, знакомый мелодичный смех и взгляд кажущихся обманчиво-холодными глаз.