Конфликт бога и души

— Арахабаки, я не хочу с тобой об этом говорить, — Чуя нарочито внимательно всматривается в готовый отчёт, чтобы избежать зрительного контакта с тем, кто стоит у него за спиной. Там сейчас никого не должно быть. В этой комнате никого кроме него самого не было и нет, он здесь совершенно один. — Можно подумать, я горю желанием, — нет, физически нельзя слышать то, чего никто не говорит. Даже если эхо отражается от каждой чёртовой стены, это не значит, что голос реален. Его ведь не услышит ни один нормальный человек… И он тоже не хочет. — Тогда зачем продолжаешь? — Хочу донести до тебя одну простую истину, — кто об этом узнает — не поверит. Белое и пушистое божество разрушений пытается наставить заблудшую душу на правильный путь. Будто без него проблем в жизни недостаточно. — А ты у нас в бога мудрости переквалифицировался, раз всеми истинами теперь располагаешь? — Просто некоторые из них слишком хорошо прочувствовал на собственной шкуре, от чего пытаюсь предостеречь хотя бы тебя. — Предостеречь? А может ты, как обычно, думаешь настроить меня против людей? — Чуя откладывает на край стола стопку бумаг и поднимается с кресла. Они говорят об этом далеко не впервые, и неизвестно, сколько раз это ещё может повториться. — Я знаю, что ты о них думаешь, но послушай меня… — Заткнись. — Они не твоя семья и никогда ею не были, — Арахабаки почти что срывается на крик, сбивает со стола пустую кружку от кофе и смотрит прямо в глаза. Бог ненавидит, когда его перебивают. — Неужели ты, дурак, сам не понимаешь, что повторяешь ровно ту же ошибку, которую я совершил ещё пару-тройку тысяч лет назад? Сближение с людьми не приводит ни к чему хорошему, Чуя. — А кто тогда, по-твоему, моя семья? Ты и тебе подобные, что ли? Высокомерные и двуличные потусторонние твари? — он не отходит, не отворачивается и наверняка почти не дышит. Уже из чистой усталости примеряет на себя роль безумца, способного намеренно разозлить существо такого порядка. — Мы далеко не настолько двуличны, как люди. — Ну конечно, боги ведь не могут быть грешны, — слабо ухмыляется, цитируя одно из главных положений во всей мифологии, чем, кажется, задевает старую рану. — Я не желаю слушать твои огрызанья. — Ну так исчезни. — Уподобляешься людям, — с тенью обиды в голосе подмечает он и только сейчас отступает на пару шагов назад. — Я и есть человек. — Ты — нет, — сразу отсекает Арахабаки. Понимает, что чем больше его подопечный отождествляет себя с людьми, тем в большую ловушку себя же и загоняет. Неужели он надеется, что когда-нибудь это общество сможет по-настоящему его принять? Откуда только берётся столько наивности… — Знаешь, сколько божеств исчезло из этого мира благодаря поступкам жителей ближнего берега? — Точно уж не больше, чем их, благодаря человеческим поступкам, появилось. — Считаешь устройство мира людей более правильным? — спрашивает он из чистого интереса, бросая косой взгляд на проезжую часть за окном. — Нет. Но если уж сравнивать с безусловной иерархией богов, духов и душ, то оно намного честнее, — в своё время Арахабаки отвечал так же на философский вопрос Омойканэ, он помнит. Буквально с каждым их диалогом у бога создаётся впечатление, будто судьба ему точно такого же идиота в отместку подкинула. — В твоих глазах боги всесильны? — А разве не такими вы пытаетесь казаться? — Вот именно, что только «пытаемся»: мы зависимы от людей даже в большей степени, чем духи. Ты по природе своей ближе к духу, не ищи способа привязать себя к людям нарочно. — Это уже мне решать, — мало того, что какой-то забытый божок постоянно переносит на него свои проблемы, так ещё и смеет диктовать, как и когда ему поступать. Слишком много берёт на себя. Чуя ведь ни о чём таком не просит — только о возможности распоряжаться своей жизнью самостоятельно. — Забываешься. Неужели случай с теми детьми совсем ничему тебя не научил? — цепляется Арахабаки за относительно недавнюю, но самую наглядную историю. Он не верит, что новые дружки этого упрямца поступят как-то иначе. Люди просто не могут. — Случается, я сам был виноват. — А в чём виноват был я? — вопрос звучит резко, так, будто уже очень долго бередит душу. Зная, сколько времени обычно уготовано богам, есть смысл говорить даже о сотнях и тысячах лет, а не о паре или десятке. — В том, что имея власть над разрушением, я предотвращал бедствия и отражал проклятия? В том, что я зачем-то берёг северные земли? В былые времена люди казались мне даже забавными, но ты знаешь, к чему это всё привело. В какой-то момент один сумасшедший правитель, который вообразил себе, якобы я всегда был на его стороне, начал разжигать войны, одну за другой. — А ты был на его стороне? — Делать мне больше нечего. Он был ничем не примечательным человеком, таким же, как десятки его предшественников, сыскавших моё благословение только потому, что дали клятву защищать доверенный им народ. Не знаю, почему этот Нагасунэ-хико подумал о большем… Он не расстался со своей верой даже перед тем, как полёг в битве с первым императором, ну и бог с ним. В переносном смысле. — Всё ещё имя его помнишь? — спрашивает Чуя, ухватившись за остатки какой-то неясной эмоции в голосе Арахабаки. — Уже не важно. Куда важнее то, что из-за этого идиота на мою репутацию легла невыводимая скверна. Люди сделали из меня злого демона, символа несчастий, мятежа и неповиновения, после чего сами же и запретили обращаться ко мне с молитвами. А божество без последователей становится даже слабее, чем некоторые духи. — Ты ведь сам сказал, что мне такое не угрожает. — Не угрожало бы, не ищи ты лишнего повода привязать себя к ним. — Опять ты за своё… — вздыхает он на очередную нападку, хотя ещё секунду назад был готов замять неприятную для них обоих перепалку. — Чуя, я тебе не просто так это всё рассказывал. Пойми, не всегда за добро ты получаешь добро, и далеко не всегда доверие оправдывается. — Погоди, кажется, я понимаю, к чему ты клонишь… Прежде, чем уцепишься за эту тему, я напомню, что именно из-за твоего «наследства» мне сейчас так нужна его помощь. — Сам знаешь, я не хотел, чтобы ты унаследовал эту черту, — раздражённо вскидывает руками Арахабаки. Он понимает, как сильно перед тем виноват, зачем же каждый раз напоминать?! Неспособность сохранять за собой контроль, упиваясь разрушительной силой, ему тоже знакома. — Но ты не можешь ничего с этим поделать, так что и ругать не имеешь права. — Я не против вашего сотрудничества, но я против того, что ты начал полностью на него полагаться, — человек, о котором они сейчас говорят, без сомнений беспокоит его больше всего. Приходится терпеть, но вот Чуя в последнее время вспоминает о нём всё чаще и чаще, даже когда для того не находится веских причин. Непонятно, какого чёрта, и поэтому такие связи спокойствия богу не внушают от слова совсем. — Этот мальчишка не настолько надёжен. — Выходит, ты допускаешь, что другие люди могут быть надёжны? — Раз уж ты предпочитаешь считать себя человеком…