На Лысой горе

Солнце палило нещадно, словно пытаясь выжечь город Ершалаим с лица земли, как гнойную рану. Кроули в бессчетный раз проклял себя за то, что нацепил черный гиматий и теперь ему приходилось на каждом шагу выпутываться из его складок. Не говоря уже о том, что может чувствовать живое существо, осмелившееся выйти в такой одежде в пустыню в тот момент, когда солнце только поднимается к зениту. Ему было жарко, а предвкушение грядущей, еще большей жары, поглощало все мысли. Впрочем, если учесть, что ждало впереди, это была еще не самая плохая тема для размышлений. — К вечеру будет гроза, — не поворачиваясь к нему, сказал Азирафаэль. Он шел рядом, как всегда ослепительно белый, и царивший вокруг жар не задевал его. Вот его мысли определенно полностью занимало ближайшее будущее. Оно же заставляло его нервно дергаться и пытаться нащупать всегда висящий на боку меч. Но сейчас никакого меча там не было, хотя Кроули подозревал, что под складками хламиды все-таки прячется какое-то оружие. Не пошел бы сегодня ангел в город Ершалаим с пустыми руками. Кстати, а зачем он вообще туда идет? Кроули помотал головой, пытаясь прогнать жаркий морок. — Ангел, зачем мы туда идем? Азирафаэль запнулся, из чего Кроули сделал вывод, что вопрос он услышал. Но ответа так и не дождался. — Ангел, ты же меня слышишь. Зачем? — Я говорил тебе, — глухо отозвался Азирафаэль. — Сегодня состоится казнь преступников, осужденных за беспорядки в городе. Я должен присутствовать. — Да, говорил, — Кроули забежал чуть вперед, чтобы видеть лицо Азирафаэля. Пугающее лицо с пустыми глазами. Именно эта пустота больше всего беспокоила Кроули. — Говорил, но тут постоянно кого-то казнят. Везде постоянно кого-то казнят. Но ты же не ходишь на каждую казнь. — Эта важна. — Для тебя? — Для... всех. — Всех кого? Всех вас? Всех людей? — Всех нас, Кроули, всех нас. — Да объясни ты! То, что я согласился пойти с тобой, не значит, что я не могу передумать. К этому моменту они уже вышли почти к самым воротам, и вокруг них собиралась толпа из других желающих посмотреть на сегодняшнюю казнь. Господи, мелькнула мысль в голове Азирафаэля, как же быстро разносятся такие вести. Хотя ведь праздник… Он попытался остановиться, но получил тычок от идущего следом торговца финиками и продолжил идти, но понизил голос, чтобы его мог услышать и понять только Кроули. — Я надеялся, что тебе расскажут твои, они, в конце концов, знали, что ты идешь, но раз так… Один из тех, кого схватили легионеры — Сын Божий. Буквально. Наш новый Мессия. И я должен проследить, чтобы все пошло по плану. — По Непостижимому Плану, — пробормотал Кроули, ощущая, как его начинает знобить даже в черных одеждах. — Ангел, это же невозможно! Сын? Всевышний и люди, настолько разные субстанции, ты же понимаешь… Или он не человек? — Кроули, я не знаю. Наверху не любят, когда задают много вопросов. Тебе ли не знать. — Но почему я? Зачем ты потащил сюда меня? При чем тут… — И Раю, и Аду нужны соглядатаи. Все должно пойти по плану. И я просил, чтоб с вашей стороны был ты. Не хотел провести этот день с каким-нибудь Хастуром. — Да уж, он не из тех парней, с которыми можно пойти и пропустить стаканчик хорошего винца, когда все закончится, — натужно засмеялся Кроули. Азирафаэль промолчал. Постоянные тычки, которыми награждали ангелов окружающие люди, не способствовали продолжению приятной беседы. Кроули тоже замолчал, пытаясь теперь уложить в голове услышанное и одновременно не потерять Азирафаэля в толпе, потоками разливающейся по узеньким улочкам города. Солнце поднималось к зениту, разгоняя тень, но не в силах разогнать празднествующих. На площадь они успели выйти одновременно с явлением на ней Понтия Пилата. Толпа бесновалась, давила сама себя, всех, кто не успел вовремя уберечься. Вопли восторга, крики ужаса, визг затаптываемых женщин, все сливалось в единый, мощный звук. Кроули постарался сосредоточиться на одном только Пилате, чувствующем себя так же неуютно, как и он сам. Иначе эмоции толпы били его не меньше, чем ее локти, кулаки и ноги. На помост вывели заключенных, и толпа, едва успокоившись, заорала вновь. — Кто из них? — поинтересовался Кроули у Азирафаэля, пока Понтий Пилат приветствовал толпу. — Крайний слева. — Такой тощий. Там же кожа да кости, какое преступление он мог совершить? Азирафаэль смотрел на заключенных все с тем же выражением, которое пугало Кроули все утро. Было непонятно, то ли он не хочет отвечать, то ли не хочет даже слышать вопроса. Кроули пришлось прислушаться к тому, что кричит Пилат. — Убийства и подстрекательства? Он? Помилуйте, да знает ли он, какой стороной нужно держать нож! — Для подстрекательств это вовсе не обязательно, — прошептал Азирафаэль. — Тебе ли не знать. Настала очередь Кроули пропускать сказанное мимо ушей. — Так он правда преступник? Сын Божий? Что-то у папочки неудача за неудачей с потомством, сплошные… — Нет, он не преступник. Не с точки зрения Всевышнего. — Тогда почему он допускает казнь?! — Так необходимо, чтобы... — Стой, римлянин говорит, что помилует одного из них! И остальные-то точно преступники, посмотри только на эти лица. Ангел, в чем твоя задача? — он повернулся к Азирафаэлю, осознав, что так и не спросил, собственно, в чем состоял план — сорвать казнь, чудесным образом спасти несчастного или… Проклятая жара, мешающая думать! Азирафаэль молчал, и Кроули осекся. Не стал бы ангел идти без меча, если предстояло спасать кого-то. Да и не Азирафаэля бы послали тогда, для подобного рода чудесных спасений куда уместней Михаил. — Вы хотите его убить, — в ужасе прошептал демон. — Его хотят убить люди. В доказательство его слов, толпа заорала «Вар-равван! Вар-равван!». — Ангел, ты же можешь это изменить, — Кроули оказался прижат к Азирафаэлю и теперь нервно цеплялся за его хитон. — Вы хотите убить невиновного, идиоты, неважно, будь он хоть трижды Сын Божий, я чувствую, ангел, он же невиновен! Ты же ангел, дьявол тебя дери, ты можешь! Даже этот римский военачальник дает ему шанс, неужели вы хуже?! Тут он заметил, что Азирафаэль шепчет что-то. В такт воплям толпы: «Вар-равван». — Нет! Нет-нет-нет, — Кроули хотелось исчезнуть, убежать как можно дальше, и плевать, что он должен быть здесь, поскольку это наказ Ада. — Своей смертью он должен искупить грехи человечества, — наконец снизошел до объяснений Азирафаэль, когда толпа заорала свое «Вар-равван» в третий раз. — Таков План. — Так может, я должен был помешать тебе? Ты же для этого позвал именно меня, признайся, ты надеялся, что я помешаю, расстрою ваши Райские планы? Так еще не поздно, я еще смогу… Азирафаэль покачал головой. — Нет, ваши тоже заинтересованы, чтобы все прошло именно так. Или, по крайней мере, они не против. Это часть чего-то большего. — Он смотрел, как заключенных уводят с помоста, и как освобожденный Вар-равван радуется своему второму рождению. — Пойдем, это еще не конец. Теперь они двигались вместе с толпой обратно, на запад, к месту, где должна была состояться казнь. Легионеры пытались поддерживать подобие порядка, и в утробном гуле толпы уже не было слышно криков боли. И чем ближе к воротам, тем тише говорили люди, и лучше стало слышно крики глашатаев, сообщающих о предстоящей казни тем, кто поленился узнать о ней сам. Вместе со всеми к западу клонилось и солнце, но жара только усилилась, став удушающей, а далеко в море уже начала собираться гроза. Теперь Кроули тоже чувствовал ее и неосознанно звал, надеясь, что если она и не нарушит казнь, так хоть облегчит муки. Азирафаэль с ним больше не разговаривал. Лицо ангела окаменело еще сильнее и, кажется, даже посерело. Он выделялся из смуглой, по большей части части одетой в разноцветное тряпье толпы куда сильней, чем змееглазый демон. Но толпу не интересовал ни тот, ни другой. Зато толпа интересовала Кроули. Он всегда немного чурался ее, предпочитая комфортное уединение в компании различных забродивших жидкостей, но изредка все-таки попадал в шествия, подобные сегодняшнему. Но до этого момента он ни разу не придавал значения эмоциям толпы, следующей на казнь. По умолчанию он считал, что для убийства человека нужно, собственно, желание убийства, но оказалось, что его-то как раз тут и нет. Любопытство, безразличие и скука, жажда впечатлений, но никак не крови как таковой. Никто из идущих не хотел смерти несчастного Иешуа, все хотели лишь развлечься, глядя на то, как его будут убивать. — Ангел, кажется, ты мне соврал. Люди его убивать не хотят. — Есть разные люди, Кроули. — Сдается мне, что не люди это… Ладно, ладно. Что он такого сделал, что эти разные люди хотят его смерти? — Проповедовал добро и любовь. — О, — горько усмехнулся Кроули. — Конечно, что еще может разозлить людей сильнее, чем призывы быть добрей. Машинально переставляя ноги, Кроули предавался мыслям о добре и зле, и они, и давящая жара, иссушивающая землю в пыль, заставляли его на недолгое время забыть, что предмет этих мыслей не абстрактен. О чем ему напомнили довольно скоро и грубо. Легионеры разогнали толпу кольцом вокруг холма, подталкивая самых упрямых древками копий. На самом холме все уже было готово, и три креста лежали в ожидании своей ноши. Казнь началась. Большинство разошлось в первый же час. Мухи, облепившие казненных, досаждали и зрителям, и быстро заскучавшие люди покидали холм. В городе начинались празднества, и мало кто хотел пропустить их ради скучного зрелища. С ними ушла и большая часть легионеров. Оставшиеся делали ставки, кто из преступников умрет первым. Кроули не находил себе места, мечась за спиной у стоящего как соляной столб ангела. Он пытался переварить слова Азирафаэля о том, что его начальству тоже выгодна смерть Иешуа и искупление человеческих грехов. И это связывало ему руки. Если бы Азирафаэль на самом деле позвал его, чтобы нарушить планы Рая, Кроули мог бы спасти несчастного, получив и одобрение начальства, и одобрение ангела. Но начальству было все равно. Скорее всего, если Кроули вытащит Иешуа отсюда, его накажут за спасение Сына Божия. Демону не положено кого-либо спасать, кроме самого себя. А еще он подставит Азирафаэля. А своим бездействием он убьет невиновного, да еще и приблизит осуществление планов обеих сторон. Ничем хорошим это не закончится, дело, ради которого объединятся Ад и Рай, не может быть благим по определению. Дело, ради которого Рай посылает человека на мученическую смерть. Он покосился на кресты. Один из разбойников еще корчился и выл, второй только тихо гудел что-то себе под нос. Иешуа молчал. Он был еще жив, но даже одного взгляда Кроули было достаточно, чтобы понять, что Смерть близко. Несчастного уже нельзя было спасти. Четвертый час казни подходил к концу. На холме кроме них и нескольких легионеров не осталось никого. С запада налетел порыв ветра, подняв над холмом тучу пыли. Кроули поплотнее закутался в свой гиматий. — Ангел, может, нам пора уходить? С трудом разлепив засохшие губы, Азирафаэль ответил: — Нет. Мне велено быть до конца. — Да это уже конец, ты не видишь?! Они все уже трупы. Все, все закончилось, ваш План удался! Непонятно только, как это все искупит грехи человечества, особенно если этому человечеству на них наплевать, но в любом случае все уже закончилось! И сейчас начнется гроза! Уходим, ангел. — Нет. Еще полчаса назад Кроули заботило, не подставит ли он своими действиями Азирафаэля. Сейчас ему стало уже безразлично. В конце концов, он же убедился, что казнь состоялась? Убедился. А теперь может катиться отсюда на все четыре стороны, а окаменевший ангел пусть и дальше несет свою небесную вахту, раз ему так больше нравится. — Как хочешь, а я ухожу. Тучи накрыли холм. Единственная полоска света оставалась на ведущей к Ершалаиму дороге, подсвечивая красным одиноко бредущую по ней фигуру. Азирафаэль проводил ее взглядом и снова повернулся к крестам. Погас последний луч ушедшего за море солнца. Медленно, тяжелыми каплями, тучи начали изливать свою влагу. Где-то уже шла стена дождя, Азирафаэль слышал ее. Наконец он позволил себе расслабиться, в первый раз за весь день. Среди капель дождя его слезы уже никто не разглядит. Вытащив из складок хитона большой нож для резки хлеба, он направился к крестам.