(Не)аутентичность натуральному

Палец вновь нажимает на кнопку «Стоп». Рыжеволосая женщина на экране застывает в полуповороте, с приоткрытым ртом. Волосы — единственное яркое в ней: темная кожа, темные глаза, угольно-черный оттенок бронекостюма. Ее пальцы сжаты в кулак, рука поднята перед собой. Среди претенциозной красоты Президиума Цитадели она — точно черная дыра: центр притяжения, безжалостный и неумолимый. Коммандер Шепард. Первый человек-СПЕКТР. Капитан разведывательного фрегата «Нормандия». Диана. На языке родных трущоб — Дайан. Коротко — Дай. Die. Dead. Мертва; окончательно и бесповоротно. А вот она — та, кто дотошно, один за другим, просматривает пересланные по внутренней сети материалы, неловко скрестив ноги на мягком диване в капитанской каюте воссозданного (не для нее) корабля, — жива. Дышит. Грудь поднимается и опадает под черным комбинезоном с оранжево-белой нашивкой. Хорошо очерченная, но не чрезмерно развитая грудь. Ей кажется: еще чуть-чуть сосредоточиться, и она почувствует, как ходят отдельные мышцы под гладкой кожей без шрамов; как раздуваются легкие и заполняются альвеолы, снабжая кислородом кровь. Она глядит на свои ладони — точь-в-точь того же смуглого оттенка, как и на видео; до недавнего времени дактилоскопический узор на пальцах был немного другим — но пересаженная кожа уже успела прижиться. Облизывает губы — ей сказали тренировать эту привычку: отсутствие мелочей больше всего бросается в глаза. Ее дни и без того, начиная — нет, не с самого первого, только с третьего, она добросовестно вела счет, — проходили за гипнообучением и выматывающими тренировками. Спала она в лучшем случае по четыре часа. Не-Дайан не жаловалась. Не-Дайан посвящала всю себя — все то немногое, что у нее от «себя» было, — будущей победе. Ей нужно было оправдывать свое существование. …Раз уж ее вынули из чана, где биохимическая жидкость идеально воссоздавала условия внутриутробного развития, не для того, чтобы заменить какой-то отказавший орган, а чтобы заменить весь организм целиком. Так ей — не-Дайан — объяснили. И она после таких объяснений даже осталась цела. В смысле — осталась в здравом уме и не попыталась убить кого-нибудь, начиная с себя. Хотя, по словам Миранды Лоусон, такой исход событий был статистически маловероятен настолько, что почти невозможен. «Я просчитала все параметры», — повторяла она в тот самый первый день, когда не-Дайан глупо таращилась на нее с медицинского стола, зафиксированная по рукам и ногам; повторяла с уверенностью, которой все равно далеко было до того, что не-Дайан видит теперь у Дайан настоящей. У Шепард. Эта женщина, на которую смотрит в режиме стоп-кадра (которую изучает) не-Дайан, — она была невозможной. Она была — цельнолитые напор и упорство, сила, способная выкопать самое себя из-под песка и руин, ведущая вперед наперекор ливню пуль. Ее не одолели в свое время ни молотильщик, ни официальные ограничения относительно способов ведения военных действий. Она смахивала с плеч осколки снарядов и надевала боевые награды на неприлично-штатскую потертую куртку: ей все сходило с рук, ее взгляд бил наотмашь и сметал планеты с орбит. Она всегда выживала. Она должна была ожить и на этот раз. Но что-то пошло не так. (Миранда Лоусон сжимает зубы, отворачиваясь к пронумерованным пробиркам с образцами крови и тканей, и ее помощник по имени Джейкоб Тейлор, второй из встреченных не-Дайан оперативников «Цербера», тянет руку к ее плечу, но опускает на полпути.) После не раскрытой вовремя и не предотвращенной диверсии ее, бессознательную, смогли увезти со станции «Лазарь», где базировался одноименный проект... Но и только. Не разбудить. Не-Дайан ничего обо всём этом не помнила: ей и не полагалось. «Генетическая память» давно была опровергнута как ложь; даже уровень ее физического развития соответствовал оригиналу лишь приблизительно — благодаря алгоритму динамической электростимуляции мышц во время ее выращивания. «Что происходит? Где я?» — только и могла она повторять, то и дело забывая даже щуриться на яркий свет. По щекам текли слезы; не-Дайан даже не замечала — внутри мешались в одно запахи и звуки, зрительные образы и пространственные ощущения. Ее выдернули в жизнь рывком; успели, правда, загрузить знание языка — одного из диалектов английского, — а то бы она просто вопила, как новорожденный младенец. Младенец тридцати одного биологического года по обманутому счету ее клеток. У нее было преимущество в виде не изношенных, «с иголочки» органов; в виде мозга, не загроможденного лишним хламом — в котором могли еще сформироваться дополнительные нейронные связи, способные послужить повышению боевой эффективности. Или способности убеждать — если она еще какое-то время посвятит оттачиванию интонаций. У нее были все возможности для того, чтобы исправить ошибки набело. («Какая ирония, — говорит Миранда вполголоса, будто забыв, что у не-Дайан ей же спроектированный, самый совершенный человеческий слух. — Эта сбежавшая сука Хоуп как раз что-то подобное и предсказывала».) Но она все равно оставалась — не Дайан. Не той. Заменителем. Превосходящим оригинал во всем, включая отсутствие каких бы то ни было предубеждений; во всем, кроме аутентичности. Глава «Цербера» не разговаривал с ней — кроме того единственного раза, когда ее все-таки одели в броню (та идеально подошла по размеру), нанесли макияж, прицепили за спину винтовку, с которой она едва научилась управляться сколько-то сносно. Он улыбался покровительственной улыбкой и курил. Говорил о том, что человечеству необходим герой, и Шепард — та самая Шепард — подходит как нельзя лучше. Он говорил о знамени и глядел сквозь не-Дайан: как будто обращался, вопреки всему, именно к той, другой, которая так и осталась лежать где-то там в своем непроницаемом крио-сне. Дальнейшие указания ей, не-Дайан, передавали через Миранду. («На тебя ведь рассчитывали. То есть, на нее, — поправляет сам себя Джейкоб Тейлор, хмуро глядя на стойку с оружием. На не-Дайан, пришедшую для очередной запланированной тренировки, он не смотрит. — Хотя я не очень верил, про себя, но надеяться никто не запрещал, верно? А теперь…» Не дослушав, она шагает к стойке и снимает с нее первый попавшийся пистолет. Джейкобу ничего не остается, кроме как взять пульт и запустить, наконец, программу симуляции.) Терминал связи издает писк. Не-Дайан раздраженно (она так говорит себе — раздраженно, хотя не уверена, что это самое подходящее из слов в словаре) тянет руку и ударяет ладонью по клавише приема. Лицо первого помощника «Нормандии» (не ее первого помощника) на экране — безупречно, как и всегда. Ее черты симметричны, в отличие от лица, которое не-Дайан видит каждый день в зеркале. Ее произношение безукоризненно; по контрасту, у не-Дайан тщательно воссоздан акцент земных трущоб, в которых она никогда не была. — Все в порядке? На мостике ждут указаний. Миранда Лоусон выглядит так, словно с не-Дайан ей легче, чем было бы с Дайан настоящей. Не-Дайан порой неосознанно проводит по своему коротко стриженному — для удобства прилегания контактов — затылку: вдруг под ним скрыто что-то, делающее ее... удобней. Это неуютная мысль. Однако не страшная. Не-Дайан не умеет бояться по-настоящему. У нее нет опыта, который это бы позволял. Ей говорили: Шепард была бесстрашной — до безрассудства. Ей говорили: она вела себя, как будто бессмертна — даже в бой бросалась порой без шлема, выставляя копну волос напоказ, как знамя. Но бесстрашие – не то же самое, что непонимание страха. Наверное. Должно быть. Не-Дайан встряхивает головой. — До ретранслятора еще час пути. И я не закончила изучать данные. Досье. Материалы, собранные на… Мысль не-Дайан запинается на секунду. «Друзей и соратников героини» — фраза, настолько же пустая, как ее собственное существование, очищенное до сердцевины. Знали ли эти «друзья», хоть один из них, настоящую Шепард? Ей говорили: скорее всего — нет. Ей говорили: она всегда была одиночкой. Она всегда предоставляла других собственной судьбе и смотрела — окажутся ли те достаточно сильными, чтобы выжить. Трущобы Земли не могли приучить ее ни к чему иному. Тот, кто прошел испытание, мог задержаться при ней: пока мог поддерживать темп. Отстанешь — что ж, Шепард никогда не оглядывалась назад. (Может, только затем, чтобы сделать контрольный выстрел). Именно поэтому у нее, не-Дайан, был шанс. Ее безразличие ко всему, кроме цели — хоть реши она вернуться к «соратникам», хоть нет, — будет сочтено естественным. — Пока что вербовочные миссии могут ждать, — качает головой Миранда. – Нам в первую очередь необходимо восстановить твой статус СПЕКТРа. «Нам». Не-Дайан замечает это, но решает молчать. Она летит на Цитадель, чтобы встретиться с советником Андерсоном. Публично объявить о своем воскрешении. После этого уже не будет дороги назад. — Неужели экипаж не справится без меня? Не хотела бы отвлекать пилота от расчетов. Миранда хмурится — так, словно просчитала это выражение заранее на компьютере, покрутив так и этак трехмерную модель. (Именно это она заставляла делать не-Дайан, прежде чем вручить ей стопку видео «для закрепления»: наблюдать за совершенной моделью головы Шепард и подражать, оценивая процент совпадений с помощью все тех же контактов на задней стороне черепа, передающих сигналы от мимических мышц.) — Ты никогда его не отвлекала, — произносит она наконец. «Шепард никогда его не отвлекала». Шепард любила иногда пройтись по мостику и встать по левую руку от Джеффа Моро по прозвищу «Джокер»: понаблюдать, как корабль уходит в прыжок через ретранслятор. Если не была занята, очищая броню и тяжелую винтовку от крови или чего-то похуже. Или бросая дротики в мишень, раскрашенную под представителя какой-нибудь особенно неприятной расы, вроде батарианцев. — К тому же, для расчетов здесь есть ИскИн, — добавляет Миранда. — А для боевого духа будет полезнее, если командир будет появляться перед командой чаще. — Я должна быть примером, — соглашается не-Дайан. — В тебя должны верить, — уточняет Миранда. Снова сдвигает брови. Она подразумевает больше, чем говорит. Не-Дайан летит на Цитадель, чтобы встретиться с советником Андерсоном, и уже заранее знает, что его так просто не проведешь. Есть вещи, которые не попадают даже в отчеты самых хорошо законспирированных агентов; которые не вытащит на поверхность самый юркий газетчик. Но у нее нет выбора. — У тебя нет выбора, — напоминает эхом Миранда. У нее, когда ее проект лежит в коме в буквальном смысле, тоже выбор сведен до минимума. — Колонии продолжают пропадать. Кто-то должен сделать эту работу. — Кто, если не я, — кивает не-Дайан. Почти беспечно — и почти, как думает сама (согласно видео и гипноматериалам), зло. Она не умеет бояться — но, кажется, уже выучилась ненавидеть: Шепард, ту Дайан-которая-была. Аутентичную. От которой нельзя отклониться даже на шаг, на волос, и которой все равно никогда не стать. — Никто другой, — отрезает Миранда. Но тут же освобождается от мгновенной вспышки, элегантно вздыхает, расправляет плечи. — Ты существуешь именно поэтому. И… жду на мостике. — Она переводит взгляд на главный терминал связи. — Появилась кое-какая информация, которая может пригодиться в пункте прибытия. — Уже иду, — отвечает не-Дайан Миранде и прерывает связь. Поднимается на ноги. Запускает покадровую перемотку. Снова останавливает воспроизведение — десяток кадров спустя. Когда она выходит из каюты, в спину ей улыбается Дайан Шепард: дерзкой, ни в чем не сомневающейся улыбкой мертвой и всегда правой героини. Той самой, которую не-Дайан тщетно — до этой самой минуты — старалась изобразить.