how far out does the indigo go?

Множество вещей приходит вместе с внезапным решением жить с Вашим лучшим другом. Гораздо больше вещей, чем Усок мог бы себе представить. Плюс, добавьте к этой ситуации уже упомянутого лучшего друга Чо Сынёна, который каким-то непостижимым образом всегда умудряется заходить слишком далеко — и лучший рецепт для катастрофы готов. Это происходит в жаркий пятничный вечер. Усок возвращается домой очень напряженным и, утомленный жарой, начинает расстёгивать рубашку, не успев даже вставить свои ключи в замочную скважину. Как только он заходит внутрь и закрывает за собой дверь, то, непроизвольно прикрыв свои глаза, прижимается спиной к двери и скользит по её холодной поверхности, чтобы, в конце концов, драматично плюхнуть свой зад на пол. Он слышит голос Сынёна прежде, чем видит его. — Плохой день? Усок кивает головой, хоть это и не очень удобно делать, сидя в его положении. — Не хочу говорить об этом. Я просто хочу спать, но меня ждёт ещё куча всякого несделанного дерьма. Когда Усок, наконец, открывает глаза, он видит, что Сынён сидит за обеденным столом, одетый при этом только в шорты. Именно в шорты, и кого волнует, что они короче его боксёр. (Усок несколько раз упоминал, насколько нелепо это выглядит). Голые ноги парня подтянуты на стул, пока он жуёт хлопья. Должно быть, Усок выглядит жалким, раз Сынён оставляет свою миску с хлопьями и подходит к все также сидящему на полу парню. Он садится на пол прямо напротив младшего. Это простой жест, но Усок ценит его, и вероятно, больше, чем следовало бы. Сынён всегда выражает свою заботу о людях в мелочах, которые часто остаются незаметными для большинства. Зная его, парень, скорее всего, думал, что Усок засмеётся, и он действительно смеётся, даже если это больше смахивает на какое-то короткое фырканье через нос, чем на смех. Но на данный момент, это лучшее, что может выдать его затуманенный усталостью разум. То, как сидит Сынён, скрестив ноги и с глупой улыбкой на лице, напоминает ему о тех временах, когда они были детьми, сидя также со скрещёнными ногами перед учителем и читая историю о гусенице со сверхспособностями, беспокоясь лишь о том, какие вкусняшки купят им родители. Мысли о более простых временах немного успокаивают Усока, его напряжённые плечи слегка расслабляются. — Много всего? Я могу тебе помочь. — Ты говоришь это каждый раз, когда я жалуюсь на работу. Сынён-а, ты же знаешь, я всё равно не позволю тебе. Старший на это дуется. — Тогда позволь мне сделать кое-что для тебя. Усок беспомощно смотрит на него. Он слишком устал, чтобы понять, о чём думает парень. — Сейчас выходные. Ты можешь поработать завтра. — Мне нужно поскорее избавиться от этого, — говорит Ким со вздохом, поднимаясь с пола, чтобы полностью расстегнуть рубашку и снять галстук. — Господи, как же я устал. С этой стороны Сынён более простодушен, как будто ему совершенно нет дела до мира. Несмотря на то, что работа Чо в качестве учителя музыки в первом классе старшей школы тоже напряжённая, Усок, будучи учителем истории в третьем классе старшей школы, ему искренне завидует. Усок дёргается в попытке сбросить напряжение с плеч, и это заставляет Сынёна оживиться. — Если ты не будешь упрямиться, то я сделаю тебе массаж, пока ты будешь работать. Усок раздумывает над этим. И он чуть ли не стонет при мысли о хорошем массаже для его ноющих плеч и спины. — Я не верю, что ты можешь сделать мне хороший массаж. Ты слишком грубый. — О чём ты говоришь? — усмехается парень. — Ты буквально слышал, как хвалит мои массажи Хангёль. — Я также не верю и Хангёлю, — парирует младший больше из гордости. По правде говоря, эта идея с каждой секундой звучит всё более заманчиво. — Но у меня действительно так болят плечи… Сынён поднимается с пола с торжествующим хлопком в ладоши. — Тогда устраивайся поудобнее. Я подготовлю свои руки. Усок располагается перед диваном, положив необходимые бумаги на колени. Это не самый удобный способ работать, но пусть будет так. Он не потрудился надеть свою рубашку, так и оставаясь с голыми плечами — если Сынён предлагает ему массаж, значит Усок сделает всё, чтобы он был максимально приятным. — Разбуди меня, если я вдруг засну. — Так точно, сэр, — отвечает Сынён и идет вслед за младшим после того, как убрал свою одиноко брошенную миску с недоеденными хлопьями. Он устраивается на диване позади Усока, его колени удобно прилегают к плечам. Ким, не теряя времени, принимается за работу, напоминая себе при этом, что не стоит сильно погружаться в это приятное от массажа чувство. Если, конечно, этот массаж будет приятным. Усок всё ещё не доверяет Сынёну. Он шипит, когда руки друга опускаются на его плечи Его холодные ладони и теплая, почти горячая кожа младшего — смертельная комбинация. Но вскоре шипение растворяется во вздохе. Усок не уверен, приятно ли ему от того, что это единственная хорошая вещь за сегодня, или же от того, что Сынён действительно хорош. Единственное, в чём уверен Усок, это то, что чем твёрже становятся движения старшего, тем лучше он себя чувствует. Он чувствует себя очень хорошо прямо сейчас. — Кто бы мог подумать, что твои крошечные ручки могут так хорошо работать, — дразнит Усок. Сынён останавливается и щёлкает младшего по затылку. Они впадают в уютную тишину, наполненную лишь негромкими голосами ведущих какого-то развлекательного шоу, мелькающего на экране телевизора. Усок работает над своими бумагами, время от времени мурлыча и издавая вздохи благодарности. Наверное, он никогда в жизни ещё не был настолько благодарен своему лучшему другу. Спустя десять минут Сынён всё-таки нарушает тишину: — Как твоя спина? — Она немного побаливает. Я просидел на жестком стуле несколько часов. — Если хочешь, я могу помассировать и спину. Усок без колебаний принимает его предложение, забираясь на диван и оставляя свою работу на полу. Десять минут релаксации никому не повредят. Диван довольно маленький для них двоих, поэтому следующие несколько секунд младший безучастно сидит, не зная, как бы ему расположиться. — Давай, щеночек, — Сынён похлопывает по своим коленям. — Не называй меня так. К тому же, я всё равно кот, — Усок ноет, но всё же ложится на колени старшего; его обнажённая грудь касается голых ног Сынёна. Он совершенно не чувствует какого-либо дискомфорта — между ними не только существует непостижимый уровень ментальной близости, но и физически они всегда были близки, небрежно делясь объятиями и теплом, когда кто-то из них в этом нуждался. Одно из преимуществ совместной жизни. — Так ты хочешь, чтобы я звал тебя котёнком? — усмешка в голосе Сынёна очевидна. — Никак, — сказал, как отрезал. Чо смеётся, пока его руки начинают разминать спину Усока. Младший вздрагивает. Оказывается, его спина действительно нуждалась в этом. Усок прикрывает глаза и на мгновение полностью забывает обо всех своих переживаниях. Ни единой мысли нет в его голове, кроме как мысли о том, как сейчас хорошо. До того момента, пока руки Сынёна не опускаются всё ниже и ниже, на наиболее одеревеневшую часть спины. Должно быть, приятно, потому что Усок стонет. Действительно стонет. Его щёки внезапно вспыхивают, когда руки Сынёна останавливаются — по всей видимости, он услышал это. Это и правда, чёрт возьми, происходит. Усок не делает ничего. Решает просто проигнорировать произошедшее. На мгновение он думает, что это сойдёт ему с рук, но затем Сынён начинает неловко ёрзать, как будто что-то его беспокоит. Его руки не останавливаются, но что-то в том, как они двигаются, внезапно становится более мягким и менее восторженным. Усок ничего не говорит, лишь слегка шевелится, пытаясь без слов передать своё желание не прекращать массаж. Руки Сынёна опускаются всё ниже, его пальцы практически погружаются под пояс его брюк. Но не совсем. Пальцы старшего парят, как будто Сынён внезапно не знает, что делать, не знает, куда положить руки. Также внезапно Усоку становится тяжело дышать. Телевизор замолкает на мгновение, и в эту долю секунды Усок (он готов поклясться!) слышит, как Сынён сглатывает. — Что ты делаешь? — шепчет Усок настолько тихо, что он не уверен, услышал ли его старший. Его сердце бьётся быстрее, чем обычно, по какой-то причине, которую он не может точно определить. Сынён внезапно отдергивает руки, будто он обжёгся о кожу Усока, и это заставляет младшего сесть. Глаза старшего распахиваются, когда он сталкивается ими с глазами друга. Он почти нервничает. — Я-я… В этот момент Усок осознаёт две вещи: первая — его грудь и спина ощущаются очень, очень холодными и пустыми без тепла рук Сынёна на них; вторая — Сынён выглядит чертовски мило прямо сейчас. Он никогда не считал, что старший может плохо выглядеть. Есть причина, по которой его лучший друг получает много внимания или в виде кусочков бумаги с цифрами или во взглядах хихикающих студентов — Усок не слепой. Он всегда знал, что Сынён красив. Но сейчас это почему ощущалось… по-другому. По какой-то причине он не может отвести от него глаз. — Да что с тобой? — спрашивает Усок, пытаясь отшутиться от этого странного напряжения, повисшего в воздухе. Но дрожь в голосе слишком заметна. Сынён сглатывает. — Я хочу кое-что попробовать. Если т-тебе неприятно ил-или неудобно, скажи мне, ладно? — Чт- Ладно. — Ладно, — повторяет Сынён, кивая головой, будто стараясь предать себе уверенности. — Окей. Где-то в глубине души Усок осознаёт, что будет дальше, хотя и ведёт себя бестолково. Приоткрывает рот даже быстрее, чем это делает Сынён, наклоняет голову прежде, чем это делает Сынён. Он всё ещё еле дышит, когда их губы, наконец, встречаются. Старший наклоняется вперёд с таким энтузиазмом, что Усок падает обратно на диван прежде, чем он успевает об этом подумать. Сынён падает за ним, устраивая свои ноги по бокам от талии Усока. Он находится под идеальным углом. Чтобы целовать губы младшего с той силой, с которой он хочет, и разместить свои руки там, где он хочет. Усок хнычет на то, как одна из рук Сынёна обхватывает его челюсть, в то время как другая сжимает его талию, что заставляет младшего прикусить нижнюю губу друга. Старший вздрагивает, еле сдерживая желание захныкать самому. А в голове Усока всё этот назойливый голос, говорящий ему, что это, вероятно, неправильно, что он не должен чувствовать себя хорошо сейчас, что он должен забеспокоиться. Но единственное, о чём он беспокоится в тот момент, когда Сынён начинает покачивать бёдрами, это то, что старший столько лет был в пределах досягаемости и явно много раз испытывал это с другими людьми. Но не с Усоком. Усок испытывает это только сейчас. Он его лучший друг, разве он не заслуживает хотя бы попробовать? Сынён на мгновение отрывается от его губ и утыкается лицом в шею Кима, его отросшие волосы щекочут щёку младшего. Именно в этот момент Усок понимает, что Чо на самом деле ещё более шумный, чем он; парень внезапно хныкает и стонет, и, затаив дыхание, сосредотачивается на плавном трении о пах младшего. Его голос достигает новых высот, и это ни капли несопоставимо с тем, как он преувеличивающе визжит под любую песню в караоке, когда он пьян, несравнимо с тем, как он говорит, когда слишком взволнован, когда рассказывает о чём-то, что ему действительно нравится. Усок чувствует, как эти звуки доходят до его паха. Это то, о чём младший никогда не задумывался раньше. А зря. Может быть, тогда дрочить было бы куда веселее. — Ох… Пр-прости, я не знаю, что я делаю. Я уже давно не трахался, — говорит Сынён, голос звучит отчаянно и сломлено. Усок качает головой прежде, чем понимает, что Сынён его не видит. Он честно пытается отдышаться, чтобы ответить старшему, но то, как его бёдра поднимаются на встречу Сынёну, когда его действия становятся всё более неистовыми и отчаянными, отвлекает его, заставляя откинуть голову назад с прерывистым стоном. Чо пользуется моментом и начинает вылизывать и посасывать его шею под новым углом, в то время как Усок поднимает свою ногу и проталкивает колено к паху Сынёна. — Не надо, — фыркает Ким, — не извиняйся, идиот. Неужели это выглядит так, будто мне не нравится? Старший смеётся, отправляя приглушённые вибрации в шею парня, которые в какой-то момент превращаются в очередной стон. — Мы можем поменяться? — А? — Типа… перевернуться. — А. Да. Что угодно. Всё, что захочешь. Разворот на маленьком диване проходит не очень хорошо, но тот короткий миг, когда они не касались друг друга, действительно стоил того. Ведь теперь Сынён смог усадить Усока на свой пах под идеальным углом, чтобы тот смог покачиваться на нём, создавая всё больше и больше трения между их возбуждёнными органами. Руки Чо по-хозяйски покоятся на заднице младшего. Кажется, они сходят с ума. — Блять. — Так хорошо? — спрашивает Сынён. — Глупый вопрос. Кажется, я сейчас кончу. Блять, я не могу кончить в эти штаны. — У тебя есть ещё одна пара. Перестань слишком много думать и просто сделай это. Усоку не нужно повторять дважды. Он позволяет себе потеряться в ощущении бедра Сынёна, задевающего его член. Он возбуждённо дёргается, когда Чо тянет его голову за волосы, чтобы снова встретиться с его приоткрытым ртом. Языки, пухлые губы и отчаянные звуки смешиваются воедино. Усок кончает громко, с криком, который теряется где-то между губ старшего. Бёдра содрогаются. Вскоре, видя и слыша такого Усока, и Сынён достигает своего максимума. Ким падает на старшего, голова самого Сынёна наклоняется набок. Тишина. Телевизор был выключен в какой-то момент — когда именно, Усок не знает. Только звук тяжёлого дыхания, пока они оба спускаются с небес на землю, наполняет комнату. Это идеальный момент, чтобы обдумать всё, что, собственно говоря, Усок и делает. Он не может остановиться, не может прервать поток мыслей — он только что целовался с человеком, которого двенадцать лет называл своим лучшим другом, он только что кончил вместе с человеком, которого двенадцать лет называл своим лучшим другом. Что ещё ему остаётся делать? Как всегда, первым нарушает молчание Сынён: — Мне очень жаль. — Но сейчас это абсолютно не звучит как извинение. Всё, что слышит Ким, — это явное удовлетворение и поддразнивание в голосе старшего. Усок садится на щиколотки парня. Сынён выглядит совершенно измотанным. Его волосы растрёпаны, хотя Ким уверен, что не прикасался к ним, глаза всё ещё закрыты, рот всё ещё приоткрыт, а тяжёлое дыхание вырывается из его губ. Спереди на его шортах виднеется очевидное мокрое пятно, и Усоку требуется собрать в кулак всё своё самообладание, чтобы не возбудиться вновь. Что ж… Это что-то новенькое. С таким влечением ему ещё не приходилось иметь дела. — Ты не сожалеешь. Тебе это понравилось, — возражает Усок, борясь с желанием приподнять уголки губ. Конечно, у него были связи на стороне и ранее, но самое лучшее произошло здесь. В его доме. Кто бы мог подумать? — Нет, я… я действительно наслаждался этим, возможно даже слишком сильно… Я не знаю, откуда это взялось, я просто… услышал те звуки, что ты издавал, и… — Ты серьёзно? — смеётся Ким. — Это всё, что тебе потребовалось, чтобы возбудиться? Ты точно этого не планировал? — С чего бы, — говорит Сынён. — Ты мой лучший друг. Это не то, что делают лучшие друзья. Несмотря на то, что в голосе Чо нет никой злобы или же издёвки, его слова заставляют губы Усока пересохнуть. Внезапная проверка реальности в форме простого предложения. Теперь, когда шум от всего этого испытания исчез, всё, о чем он может думать, это о том, изменится ли что-то между ними. Всё между ними уже изменилось, в тот самый момент, когда Усок ответил на поцелуй Сынёна. Но Усок не хочет, чтобы всё изменялось. Однако есть и другая вещь, что его беспокоит. Ощущение так бесстыдно испачканных штанов. — О Боже, я пойду переоденусь. Это отвратительно, — решение проигнорировать слова лучшего друга сейчас выглядит наиболее привлекательным. После произошедшего всё не настолько неловко, к большому удивлению Усока. В основном потому, что они не могут позволить себе быть неловкими. Они живут вместе, едят вместе, работают вместе, поэтому всякий раз, когда они ссорятся, хотя это бывает очень редко и, как правило, не серьёзно, это не что иное, как пытка. В основном для Сынёна, кстати. Ведь Усок не только мастер молчаливого обращения, но и видеть, как старший выклянчивает у него хотя бы несколько слов в течение дня, — это своеобразный способ развлечения для него. На следующий день Усок очевидно тише, чем обычно, когда Сынён просыпается спустя три часа после него. Вместо обычного приветствия он лишь робко улыбается старшему, продолжая укладывать свои волосы перед зеркалом в их ванной. — Доброе утро, — Сынён останавливается на пороге ванной, его волосы торчат в разные стороны. В его голосе и выражении лица нет никаких признаков чего-то необычного, поэтому Усок позволяет себе расслабиться. — Доброе утро, соня. Хорошо спал? — Ты дразнишь меня за то, что я просыпаюсь в два часа дня? — Нет, — говорит Усок. Однако Сынён молчит. — Плохо спалось? — Нет. Никогда не спалось лучше, чем сейчас. Чо уходит. Усок пожимает плечами. Возможно, в конце концов, всё будет не так уж и плохо. Новый поворот событий происходит в понедельник после занятий. Большинство студентов уже находится на пути домой или отправляется в ближайшую библиотеку, чтобы позаниматься. Усок идёт по коридору в пустой класс, чтобы взять некоторые бумаги, когда чувствует, как чья-то рука дёргает его назад. Усок оборачивается, его шокированное выражение лица заставляет Сынёна рассмеяться. Кажется, именно в этот момент Ким понимает, почему все ученики утверждают, что Чо — их любимый учитель. Он одет в джинсовую рубашку, которая дома обычно расстёгнута, но тут, в школе, она, конечно же, на все пуговицы застёгнута, волосы красиво разделены пробором посередине, на носу покоятся очки-нулёвки. Сынён выглядит восхитительно. Как он может выглядеть восхитительно в таком простом наряде? Впрочем, Усок и раньше видел его в таком образе. Конечно, он считал, что старший выглядел красиво, но никакого особого значения он этому не придавал. Однако после той ночи всё в нём становится более чувствительным. — Ты голоден? — это всё, что говорит Сынён, но после того, как Усок произносит короткое «да» в ответ, он крепко хватает его за руку и бежит по коридору. — Что ты делаешь? — спрашивает Усок голосом, полным подозрений и обвинений. Сынён предпочитает проигнорировать его. Они добегают до подсобного помещения уборщика, скрытого за углом. Он достает ключ из кармана рубашки, открывает дверь и с легкостью втягивает Усока внутрь. — Да ты должно быть шутишь. Кладовка. Как банально. Внутри темно, но Усок ясно различает его самодовольную ухмылку: — Всегда пожалуйста. — Не думал, что мы будем делать это снова, — робко говорит Усок, но его руки автоматически находят талию Сынёна, прижимая его к стене. «Чёрт, это было всего лишь раз, а я уже не могу контролировать свои руки». — Но мне никогда раньше не было так хорошо, как тогда, — говорит Сынён, его лицо светится глупой и будто пьяной улыбкой, слово Усок — его личный сорт алкоголя. — Что может пойти не так? «Кто-нибудь из наших друзей может понять, чем мы занимаемся. Всё может стать жутко неловко. Нас могут уволить. Наша дружба может развалиться, 12 лет коту под хвост. Мы можем- » — Кто-нибудь может войти в любую секунду. Где уборщик? — Я видел, как он уходил, больше никто не войдёт сюда. Усок вздыхает. В его животе яма беспокойства, на этот раз он прекрасно осведомлён о тех вещах, что могут пойти не так, он понимает, почему они не должны этого делать. Но все беспокойства исчезают, когда Сынён дуется и запускает свою руку под свитер младшего. На этот раз он не шипит от соприкосновения, вместо этого он встает на цыпочки, чтобы соединить их губы, скользит рукой по волосам Чо и тянет их. Сынён издает самый восхитительный звук, который, по мнению Усока, он когда-либо слышал, а затем все его мысли заменяются на единственное: «Сынён, Сынён, Сынён». Ким мысленно приказывает себе только целовать его. Не потому что он не хочет большего. Проблема в том, что он как раз-таки хочет. Но они в подсобном помещении, на их чёртовой работе. Может быть, они смогли бы сделать больше, будь они дома сейчас. Они не должны, но может быть. Всё идёт совсем не так, как он планировал. К счастью, на этот раз обходится без испачканных штанов Усока — он подходит ближе, но полностью отстраняется, как только чувствует знакомое покалывание в нижней части живота, отказываясь позволить этому случиться, пока он не может покинуть школу. Однако Сынён уже закончил работу на сегодня и был на пути домой, поэтому ничего не мешает сейчас Усоку скользить рукой вниз по его штанам, выцеловывать губами крепкую шею, задыхаясь от комплиментов и похвал в его сторону. С тех пор это становится рутиной. В основном всё происходит, когда кто-то из них испытывает стресс или нуждается в перерыве. Может быть, этого можно было бы избежать, если бы они не жили вместе, может быть, этого вообще не произошло бы, если бы они не жили вместе, но Усок не сожалеет о своем решении. С Сынёном всегда было так легко. Есть особый вид комфорта, которой может принести ему только Сынён. Может быть это из-за того, что они так долго были друзьями, и, честно говоря, Усок никогда раньше не чувствовал себя таким довольным, возвращаясь домой, как теперь чувствует, возвращаясь к своему другу. Он учится забывать о минусах и просто наслаждаться прикосновениями старшего. Ничего больше не меняется в течение некоторого времени, но Усок замечает, что с течением нескольких месяцев они все больше и больше исследуют друг друга, узнавая, каким образом каждый из них любит получать удовольствие, какие чувствительные точки есть у них, как например, тыльная сторона рук у Сынёна. Они всегда были слишком чувствительны, так что перемена была незаметной, настолько незаметной, что Усок мог бы её и не заметить вовсе, если бы не эти непредвиденные моменты дополнительной близости, что вызвали у него эту пресловутую стаю бабочек в животе. Сынён запускает руку в волосы младшего во время совместного просмотра фильма, нежно проводя по ним пальцами. Кладет голову на плечо, когда они едут на поезде в гости к друзьям, без намерения заснуть, конечно же, хотя почему-то всё равно засыпает. Засовывает руку в задний карман джинс Усока, когда они тусуются со своими друзьями. Хангёль замечает это, когда проходит мимо них с пивом в руках, и кидает странный взгляд на Сынёна. (Чо не смотрит на него. Просто делает вид, что не замечает пристального взгляда Хангёля, и не убирает руку). Но всё в порядке. Бабочки немного пугают его, но Усок не слишком задумывается об этом. Пока всё в порядке. — В тот раз ты сказал, что никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо. Неужели это правда? Сынён замолкает, наблюдая за Усоком, который сидит на его коленях в одних боксерах с непроницаемым выражением лица. Ким ёрзает от внимания, нетерпеливо ожидая его ответа. — Я никогда не лгу тебе. В тот первый раз… я действительно никогда не чувствовал ничего подобного. Никакие прошлые связи или прошлые отношения не заводили меня так сильно. Усок ухмыляется, его эго повышается до бесконечности. Осознание того, что он может сделать это с таким великолепным человеком как Сынён, с таким привлекательным человеком, было невероятно сильным чувством. Кроме того, он немного выпил на вечеринке, на которой был пару часов назад, так что это, вероятно, также связано с этим ощущением. — И мы даже не трахались, — говорит Усок, припадая губами к челюсти Сынёна. Он не знает, алкоголь ли всему виной, или тот факт, что плейлист старшего, который играет с его телефона где-то в нижней части кровати, перешёл к более жаркой песне, но сейчас Усок хочет Сынёна. Плохо. — Знаешь, что забавно, — начинает Чо, поднимая руки к волосам друга. Усок мурлычет куда-то ему в шею. — Теперь, когда я прикасаюсь к тебе, я чувствую, что это то, что я хотел сделать в течение уже долгого времени. Это привлекает внимание младшего. Он отстраняется не намного, чтобы посмотреть Сынёну в глаза, но всё ещё чувствует его тяжёлое дыхание на своих губах. — В самом деле? — Помнишь тот раз, когда твой бывший бросил тебя, и ты, разозлившись, нарядился только для того, чтобы пофоткаться. Усок смеётся. В тот вечер Сынён сделал ему несколько комплиментов, но Ким был слишком расстроен из-за своего бывшего. Поэтому он не думал ни о чём, кроме того, что Сынён потрясающий лучший друг, который пытается приободрить его. — О, заткнись. Тогда ты ничего не чувствовал. Сынён выглядит обиженным, его глаза широко раскрыты, а губы слегка надуты. — Откуда тебе знать? Я не могу случайно сказать своему лучшему другу, что он самый красивый человек, которого я когда-либо видел в своей жизни, и я хочу трахнуть его, не так ли? Усок хочет сказать что-нибудь очень дурное, хочет схватить парня за челюсть и потребовать трахнуть его, но они ещё ни разу не доходили до такого. Он не уверен, что Сынён тоже хочет этого, поэтому сдерживается, вместо этого скользя рукой вниз по тренировочным штанам старшего. — А ты мог бы. Я бы не сказал нет. Чо скулит, толкаясь в руку Усока. — Ты не сможешь сказать нет и сейчас. — Я могу, — возражает Усок, наклоняясь ближе к парню, чтобы провести языком по его ключицам. — На самом деле, я бы сказал «нет», будь у тебя та стрижка. — Эй! Это было опрометчивое решение, принятое в три часа ночи. У меня был сложный жизненный этап. — Ну, тогда, может быть, я бы потрахался с тобой из жалости. Сынён усмехается, вытаскивая руку Усока из своих штанов, и шипит из-за отсутствия контакта, как будто не он сам только что прервал его. — Отодвинься немного. Усок делает, как ему говорят, перемещаясь с паха старшего на его бёдра. Сынён приподнимает его за бёдра, оставляя послушно держаться над ним, в то время сам стягивает оба их оставшихся предмета одежды вниз. Внезапный поток воздуха заставляет Сынёна зашипеть, но Усок тут же обхватывает рукой его член, разогревая его. — Держись, нетерпеливый. Ким бесстыдно скулит, устраиваясь поудобнее на бёдрах друга. Сынён вознаграждает его, обхватив рукой оба их члена. Усок сразу же откидывает голову назад с громким стоном. — Боже, меня сводит с ума мысль о том, что я мог услышать эти звуки намного раньше. Усок ухмыляется. Смесь похвалы, голоса Сынёна и трений их членов, скользящих друг против друга в руке старшего приводит к возникновению ощущения чистого экстаза. Он отмечает, что они определённо на одной волне. Оба почему-то не замечают напряжения, которое явно было там, поскольку они оба были достаточно взрослыми, чтобы чувствовать это. Возможно, не было ничего нормального в том, что Усок не мог отвести глаз от живота Сынёна, когда тот показывал ему очередную новую татуировку, или в том, как его пальцы покалывали после того, как он иногда протягивал руку, чтобы дотронуться до тату, просто чтобы, наконец, прочувствовать её. Возможно, не было ничего нормального в том, что Сынён иногда просил обнять его посреди жаркой летней ночи, или в том, что он иногда оставлял поцелуи на макушке Усока, настолько лёгкие, что сонный парень, вероятно, не смог бы уловить их. Возможно, нет ничего нормального в том, как Усок кладет свою руку на руку Сынёна, и обе их руки теперь обхватывают их члены, высокие стоны и мычание смешиваются, когда их губы снова встречаются друг с другом в жарком поцелуе. Это не то, чем занимаются лучшие друзья, не так ли? Усок качает головой, чтобы вернуться к реальности, прежде чем снова потеряться в своих мыслях. Он уже чувствует, что приближается к разрядке, но он не хочет, чтобы всё кончалось так быстро, поэтому он отстраняется. — Что ты делаешь? — затаив дыхание, спрашивает Сынён, когда младший расцепляет их руки. — Я хочу отсосать тебе. Позволь мне отсосать тебе. При мысли об этом голова Сынёна откидывается назад, слегка агрессивно ударяясь об изголовье кровати, и Усок воспринимает это как «да», сползая вниз по кровати. Он случайно сбивает телефон старшего ногой, но Чо торопливо останавливает его и встаёт с кровати, чтобы поднять упавший на пол смартфон. — Оставь его. — И это я ещё нетерпеливый? Пока Усок опускает свои губы на член Сынёна, он задумывается, что, может быть, тот факт, делающий этот процесс настолько хорошим, заключается в том, что они оба чрезвычайно опытны. Усок знает о лучшем друге всё, и его сексуальная жизнь не является исключением. Они выросли вместе, поняли, что им нравятся мальчики вместе. Между ними ничего не было скрыто. Ну, кроме сексуального напряжения, которое, по-видимому, существовало уже некоторое время. Усок мысленно благодарит все свои прошлые связи и отношения за то, что они помогли ему усовершенствовать свои навыки и уменьшить его рвотный рефлекс, в тот момент, когда он вытягивает из губ Сынёна множество звуков, которые ему никогда не приходилось слышать раньше от него. Фактически, ему даже не нужно особо стараться. Он просто приятно проводит время, используя свои руки, чтобы коснуться тех мест, которых он не может достать своим ртом, мурлыча вокруг члена старшего всякий возможный раз, после того, как Сынён практически кричит, когда он делает это в первый раз. Усок не отстраняется, когда старший достигает разрядки, его руки отчаянно и беспорядочно дергают его за волосы, а звуки, доносящиеся сверху, побуждают младшего сильнее тереться о кровать, чтобы, наконец, кончить самому. — Иди ко мне, — говорит, всё ещё тяжело дыша, Сынён сразу после того, как Усок кончает. Ким подползает обратно к старшему с выражением чистого удовлетворения на лице. На лице Сынёна тоже появляется улыбка, когда он вновь целует Усока, наклоняя голову, чтобы углубить поцелуй, а затем отстраняется. — Ты думаешь, что сможешь ходить сейчас? — Я хочу спать, — говорит Усок, и хотя это наполовину правда, в основном он просто пытается заставить друга обнять его. Это работает, старший бормочет мягкое «хорошо» и прижимает парня к своему боку, поворачиваясь так, чтобы голова младшего лежала на его груди. Это должно быть отвратительно, ведь они оба обнимаются на кровати, которая не убрана после того, как они кончили, тела немного потные и нуждаются в душе, но Усоку сейчас так удобно. Он чувствует себя умиротворенным и довольным (что-то покалывает в его сердце и животе, но сейчас он не хочет об этом думать, Сынён стирает любые негативные мысли лёгким прикосновением губ до его лба и мягким смехом). На часах уже 16.10, и все ученики Усока направляются по домам. Ну, большинство из них. Кан Минхи по-прежнему зависает в задней части класса, он уставился на что-то в своём телефоне. Только Усок собирается напомнить ему о времени, как раздаётся стук в дверь. Часть него, чего греха таить, жаждет, чтобы это был Сынён. В последнее время его лучший друг был крайне прилипчивым. Однако, после того, как Ким попросил стучавшего войти, в аудиторию входит директор Сыну. Минхи, среагировав на шум, быстро встает и кланяется, когда видит, кто это. — Извините, я пойду. Сыну посылает добрую улыбку Минхи, который спешит так, будто только одно присутствие директора пугает его. Усок, удивлённый реакцией своего ученика, не может удержаться от смеха. — Что Вы делаете с этими бедными детьми? — Ничего! — утверждает Сыну. — Я гораздо добрее, чем прошлый директор. Может, у них остались душевные раны после неё. Усок фыркает, вставая, но даже в так он всё ещё вынужден вытягивать шею, чтобы смотреть на Сыну. — В любом случае, я пришёл попросить Вас прийти на ужин сегодня вечером. У нас есть небольшая традиция. Прежде чем мы расстанемся на лето, мы встречаемся все вместе, чтобы просто поговорить о наших планах на следующий год и тому подобных вещах, — говорит Сыну. — Сегодня вечером? — спрашивает Ким. — Да. У вас уже что-то запланировано? Я знаю, что предупреждаю довольно поздно. Я хотел спросить Вас об этом ещё несколько дней назад, но я был слишком занят. — О, нет. Ничего страшного. Просто тогда я прикупил бы что-нибудь симпатичное на вечер, если бы знал. Сыну смеётся. — Вам не нужно одевать что-то особенное. Все сотрудники будут там. Это просто неформальная встреча. Разве что не приходите в спортивных штанах, и всё будет хорошо. Усок вздыхает, притворяясь обиженным. — Я бы никогда. Хотя Чо Сынён мог бы. — О, точно. Спасибо, что напомнили. Не могли бы вы вместо меня попросить его прийти? Это сэкономило бы мне время, — спрашивает Сыну с извиняющимся выражением лица.  — Конечно, не беспокойтесь, — говорит Усок. — Время и место? Расстроенный Сынён стоит перед зеркалом в своей комнате. — Что же мне делать? Я хочу произвести впечатление, но не слишком сильное, чтобы это не выглядело как снобизм. Усок-и, помоги мне. — Ты уже целый час решаешь, что надеть, но до сих пор даже рубашку не выбрал, — сухо говорит Усок, становясь рядом с Сынёном. — Искусство требует времени, — говорит Чо, глядя на рубашки в своих руках так, будто они — какие-то сверхъестественные существа. — Чисто чёрный или чёрный в горошек? — Горошек. Сынён молчит. Усок кладет голову ему на плечо, хотя это немного неловко, так как ему приходится встать на цыпочки, чтобы правильно зацепить подбородок. Он смотрит на друга через отражение. Усок отмечает, что они хорошо смотрятся вместе. — Просто чёрный? — переспрашивает Сынён. — Да нет же. Я говорю в горошек. И оставь расстёгнутым. Я имею в виду, только верхнюю пуговицу. Ну, может, и две. Старший ухмыляется ему через зеркало, глядя прямо в глаза Усоку. Он потакает своим желаниям. — Почему же? Это всё ещё собрание учителей, ты знаешь. Я не могу позволить себе ходить, как обычно. — Я и не говорю расстёгивать рубашку полностью, дурашка. Оставить одну пуговицу расстегнутой не повредит, — Ким спорит с легкой угрюмостью в голосе. Сынён сдается. — Окей. Тогда подвинься, малыш, чтобы я смог переодеться. Малыш. Когда Усок отодвигается, то падает на кровать. Это происходит просто потому, что его ноги фактически подкашиваются после слов Сынёна. С чего бы ему называть его малышом…? Тот факт, что Сынён знает всех этих людей, не шокирует Усока. Ким также встречался со всеми ними раньше, каждый представлял себя, когда они только устраивались на работу. Но Сынён знает их, разговаривает с ними так, будто они все его близкие друзья, в то время как Усок разговаривает с этими людьми только как с коллегами (кроме, разве что, парочки людей, с которыми он действительно общается). Есть только один учитель, которого Чо, кажется, ещё не знает — учитель математики второго класса старшей школы, который начал работать с ними всего несколько месяцев назад. Усок разговаривал с ним несколько раз, и с парнем вроде всё было нормально. На самом деле, Киму он нравится, он думает, что этот парень является одним из самых дружелюбных учителей в школе. Но всякий раз, когда они разговаривают, он… слишком дружелюбен. Усоку не выпадало возможности сказать ему, что он сейчас ни в чём подомном не заинтересован. Но то, сколько комплиментов дарит ему молодой учитель математики, заставляет Кима чувствовать себя неловко. Он просто не может ответить на вопрос «Кто-нибудь когда-нибудь говорил Вам, какой Вы красивый?» словами «Извините, я не заинтересован в свиданиях сейчас» или на вопрос «Эти штаны выглядят на вас потрясающе» словами «Спасибо, но я не думаю также и о Вас». Но всё же Усок любит комплименты. Много комплиментов. Так что не всё так плохо. Уровень привязанности, установленный Сынёном после той ночи, заставляет младшего этой привязанности желать. Усок осознаёт это после того, как старший неожиданно нежно обнимает его за талию, притягивая его ближе к себе, замечая, что новый учитель смотрит на младшего слишком долго. Это, вероятно, и есть причина такого действия — Чо знает, что Усок не заинтересован в парне и хочет попытаться оттолкнуть его от Кима. Усок ценит это и в благодарность обнимает Сынёна за талию. Но с наступлением позднего вечера все уже сидят за столом часами, пьют и впитывают всю информацию, которую говорит им Сынён. Однако тот парень, похоже, становится всё более нетерпеливым. Усок несколько раз ловит его взор на себе, периодически поглядывая на него во время еды, и тот тогда сразу же отводит свой взгляд. Усок почти чувствует себя плохо. Это невинная влюблённость, и дело не в том, что парень плохо выглядит. Усок на самом деле просто не заинтересован в свиданиях сейчас. Ну или что-то типа того. Десять вечера все почему-то считают слишком поздним временем, поэтому компания потихоньку выходит на улицу, собираясь разъезжаться по домам. Некоторые из них ждут такси, а остальные направляются к своим машинам. Усок, направляясь к машине Сынёна, слышит, как его кто-то зовёт. Он поворачивается на голос, но так и не отпускает руку старшего, которая в какой-то момент вцепилась в его собственную. Усок по голосу понимает, что это тот новый учитель, но всё же надеется, что ошибся. Нет. Ким фальшиво улыбается ему. — Здравствуй! Что-то случилось? — спрашивает он, чувствуя, как Сынён сжимает руку немного сильнее. — Извините, это, возможно, прозвучит действительно странно, но вы, ребята, встречаетесь? Я отступлю, если это так. Мне просто нужно знать. Вау, прямо к сути. Рот Усока открывается, щёки горят, на долю секунды он колеблется, прежде чем необдуманные слова вырываются наружу: — Нет! Нет, мы не встречаемся. От волнения он смеётся. Ему кажется, что это выглядит так, будто он лжёт. Но ведь это не так, правда? Они не встречаются. Просто держатся за руки. Они лучшие друзья. Ким не смеет повернуться, чтобы оценить реакцию Сынёна. Это, наверное, смущает его. Может быть, его щёки тоже красные. Может быть, он тоже чувствует себя застигнутым врасплох и удивлённым, как и Усок. Ему любопытно, но что-то колется в его груди, говоря ему не смотреть. — Однако я не заинтересован в свиданиях сейчас. Прости, — говорит Усок с извиняющейся улыбкой. Он чувствует, как хватка Сынёна немного ослабела, старший нехарактерно тих. — Всё в порядке, — парень грустно улыбается Усоку. — Ладненько. Я просто хотел узнать. Спокойной ночи вам обоим. А потом он уходит. Когда Усок поворачивается к Сынёну, на его лице также появляется легкая улыбка, но ей не хватает того озорного блеска. — Извини, мне следовало сказать ему это раньше. — Почему ты извиняешься передо мной? — Спрашивает старший, улыбка не спадает с его лица. Но всё равно это выглядит странно. Вынужденно, почти грустно. Желудок Усока сжимается. — Хотя он немного странный. Он не переставал пялиться на тебя весь вечер. Ким мурлычет что-то непонятное в ответ, сглатывая, чтобы успокоить внезапно пересохшее горло. Он не знает, только ли он чувствует это, но какое-то странное напряжение определённо есть, которое он никогда не чувствовал рядом с Чо раньше. Это так неудобно и не похоже на них, что его сердце начинает болеть. Когда они добираются до машины, Сынён отпускает руку младшего. Это нужно было сделать, чтобы они смогли сесть в машину. Но рука Усока чувствует себя слишком пустой, и парень сжимает и разжимает воздух несколько раз. Когда они усаживаются на свои места, старший продолжает молчать. Он мог просто устать, но Усок не думает, что это так — сейчас всего лишь десять часов вечера, а в выходные дни Сынён может не спать до пяти-шести утра. Иногда даже ему приходится физически заставлять его спать. — Всё в порядке? — Спрашивает Ким по дороге домой, после нескольких минут молчания. Сынён резко поворачивается, чтобы посмотреть на него, так, будто он был погружён в свои мысли, и голос Усока внезапно вернул его на землю. Он отворачивается и снова смотрит на дорогу. — А? Да. Да, всё в порядке. — Это не так, — мягко говорит Усок. — У тебя дрожит голос. От меня ничего не скроешь, Ён-а. Мы дружим уже двенадцать лет. — А если я скажу, что хочу тебя трахнуть? — Что? — Восклицает Усок. — Твой голос дрожит, потому что ты хочешь трахнуть меня? Сынён медленно кивает, ухмылка внезапно появляется на его лице. Усок разрывается между недоверием к нему (уж слишком быстрая перемена, чтобы это выглядело искренне), и желанием, которое немедленно проносится через его тело. Он смотрит прищуренным взглядом на Сынёна, но тот не обращает внимания, сосредоточившись на благополучном пути до их дома. Это определенно к лучшему, но Усок все еще немного дуется из-за отсутствия внимания. Он ничего не может с этим поделать. — Тогда трахни меня. — Не говори так, Усок-и. Иначе я остановлю эту машину прямо сейчас. — Тогда сделай это, — бросает вызов младший. — Только не прямо здесь, мы буквально на середине шоссе. Если только ты не хочешь умереть посреди траха. К удивлению Усока, Сынён принимает его вызов, останавливаясь в укромном месте на парковке какого-то магазина, мимо которого они следуют. Это не идеально, карабкаться на заднее сиденье в темноте (Сынён, по крайней мере, включает свет), но, как всегда, старшему не требуется много времени, чтобы привести Усока в хорошее настроение, поэтому Ким не жалуется слишком сильно, когда ударяется ногой о что-то твёрдое. Усок никогда не представлял и не хотел, чтобы это произошло в машине Сынёна, если они когда-нибудь дойдут до траха, но младший так долго этого хотел, что на данный момент ему действительно всё равно на место. Он также до сих пор не совсем верит во всю эту шараду, под названием «Я расстроен, потому что я хочу тебя трахнуть». Но если Сынён хочет трахнуть Усока, чтобы забыть обо всём, что его беспокоит, то Усок с радостью позволит ему. В конце концов, именно так всё и начиналось когда-то. Если Ким может сделать хоть что-то, чтобы Сынён почувствовал себя лучше, хотя бы на мгновение, тогда он это сделает. — Здесь слишком мало места для секса, — смеется Усок, неловко ложась на заднее сиденье, в то время как Чо беспорядочно стягивает обе пары джинс. — Твоя идея. — Вовсе нет, — отвечает Усок. — Хотя погоди-ка. Да, действительно моя. — Именно. — Сынён наклоняется, чтобы соединить их губы, он полон энтузиазм с самого начала. «Значит, вот какой Сынён во время секса», — отмечает про себя Усок. Сегодняшний вечер не будет медленным. Однако Ким не жалуется, почти мгновенно превращаясь в сплошной стонущий беспорядок, и его член быстро твердеет, когда старший обводит языком губы, грудь, талию, всё, до чего он может добраться. Сынён кладет одну руку на талию Усока, поднося другую к его рту. Младшего не нужно спрашивать — он хватает Чо за руку и берёт его пальцы в рот, вращая вокруг них языком. Сынён чертыхается над ним, уже звуча истощённым. Усок готов вечно дразнить его, наблюдая за тем, как быстро тот теряет самообладание. Положение слишком неудобное, чтобы стянуть футболку Усока через голову, поэтому, когда Чо вытаскивает свои пальцы, опуская их между уже раздвинутыми ногами младшего (насколько он может их раздвинуть в таком ограниченном пространстве), он использует свою свободную руку, чтобы поднять конец его футболки, чтобы Ким смог держать её во рту. Усок расстёгивает рубашку Сынёна, не желая отказываться от возможности прикасаться к его татуировкам. — Твои татуировки такие горячие. — Да неужели? — О, не говори так. Ты звучишь как придурок. — Я и есть придурок. — На самом деле это не так. «Ты самый лучший человек, которого я когда-либо знал». Усок очень хочет дотянуться губами до его татуировок, особенно до татуировки пистолета, но самое большое, что он может сделать, это обвести его пальцами. Может, ему стоит как-нибудь предложить старшему сделать татуировку на груди? Когда он полностью растянут, а спина уже начинает побаливать от лежания на узких сиденьях слишком долго, просто мысль о том, что Сынён вскоре окажется внутри него, возбуждает его до такой степени, что он, вероятно, уже готов кончить. Когда старший, наконец, глубоким толчком погружается внутрь парня, Усок практически поднимается. Он почти уверен, что видит, как его душа физически покидает машину через окно. Усок знал, что Сынён заставит его чувствовать себя потрясающе, но он никак не мог подготовиться к приливу эмоций, который резко обрушивается на него. Никак не мог подготовиться к тому, какие чувства он испытывает, когда Сынён поднимает голову через некоторое время со слезами на глазах после особенно жесткого толчка, выглядя так, как будто он чувствует всё, но не удовольствие. — Сынён, — озабоченно говорит Усок, поднимая руки к его лицу. — Ён, что случилось? Сынён просто качает головой в ответ, слеза падает прямо на грудь младшего, когда он снова опускает голову. Он не перестаёт толкаться в него. И Усок ненавидит то, что он трахает его под идеальным углом, ненавидит то, что всё ещё чувствует себя так хорошо и продолжает стонать, несмотря на боль, которую он испытывает, видя, как Сынён плачет. — Сынён, остановись. Подожди. Скажи мне, что случилось. Не заставляй меня тоже плакать. Ты должен заставить меня кончить, а не плакать. Даже его попытка пошутить не помогает старшему выйти из этого состояния. Усок больше не может этого выносить, с силой поднимает голову Чо, чтобы посмотреть ему в глаза. Теперь старший всхлипывает, слёзы неудержимо текут по его щекам. Это разбивает Усоку сердце. — Сынён, говори, — требует он, голос срывается на последнем слоге. — Не могу, — говорит Чо. Его голос дрожит, и Усок обнаруживает, что его переполняет желание поцеловать его снова, поцелуем забрать всё, что беспокоит старшего, так же, как Сынён делает это для него. — Позволь мне сделать тебе приятно. — Мне вовсе не приятно, когда ты плачешь, — то, как голос Усока дрожит, должно быть, воспламеняет что-то в Сынёне, потому что он снова соединяет их губы, просовывая руку между телами, чтобы обхватить член младшего. Усок задыхается, не в силах бороться с удовольствием, когда старший ускоряет темп. — Всё в порядке. Ты можешь кончить, — говорит Чо между поцелуями. — Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо, потому что я люблю тебя. Я так люблю тебя. Это всё, что должно иметь значение, но я такой эгоист. Усок впервые в своей жизни кончает в то же время, что и первая слеза падает из его глаз. Это странное чувство. Сынён вскоре после этого тоже кричит от удовольствия, а не от боли. Усок никогда не был так рад услышать стоны старшего. Сынён падает на младшего, уткнувшись головой в его грудь, слишком измученный, чтобы двигаться. — Ты любишь меня, — говорит Усок через время, протягивая руку, чтобы вытереть слёзы Сынёна. — Только не говори мне, что ты плачешь из-за этого. — Я плачу, потому что не должен любить тебя, это ведь просто секс, да? Это ничего не должно значить. Я знал это с того самого момента, как впервые тебя поцеловал. Острая боль пронзает грудь Усока, и не только из-за слов Чо, но и из-за того состояния осознания, в которое он сейчас впадает. Разве он когда-то не любил Сынёна? — Мы живём вместе. Мы лучшие друзья. Мы провели всю жизнь вместе, — всхлипывает Ким. — А ещё мы лежим и плачем на заднем сиденье твоей машины, потому что любим друг друга. Глаза Сынёна расширяются. — Кто «мы»? Усок закатывает глаза. — О мой Бог, Сынён. Сейчас не самое подходящее время, чтобы я бил тебя. — Даже не знаю. Мне всё равно, — говорит старший, садясь. Печаль в его голосе сменяется радостью, блеск возвращается к его улыбке. — Ты любишь меня? — Я не могу вспомнить ни одного дня, когда я не был влюблён в тебя. Не знаю, как я раньше не догадался. Я думал, что я умный, но теперь понимаю, что я, на самом деле, невероятно глуп. Сынён улыбается своей фирменной улыбкой: кроличьи зубы на полном показе и глаза в форме полумесяца. — Я понял это раньше тебя, так? Значит, ты глупее. — Конечно, — говорит Усок. Он слишком ошеломлён, чтобы спорить. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким эмоционально и физически разбитым и истощённым. — Но в своё оправдание скажу, что я действительно слишком привык любить тебя, чтобы понять, что это значит на самом деле. — Оправдывайся, сколько хочешь, — Сынён наклоняется, чтобы поцеловать Усока, и на это раз гораздо медленнее, гораздо более интимно — по крайней мере, это то, что чувствует Ким. Возможно, это потому, что теперь он знает, что означает это странное чувство, которое возникает в животе каждый раз, когда они целуются. Лишь спустя три месяца Усок, наконец, набирается смелости совершить страшный звонок. Его мама сразу же берёт трубку, в восторге от возможности поговорить с сыном (хотя они разговаривали всего несколько дней назад). — Привет, мам, — бормочет Усок, изо всех сил стараясь скрыть свои нервы. — Как жизнь? Сынён сидит напротив него на кровати, посылая ему сигналы рукой и преувеличенные выражения лица, чтобы дать тому знать, когда он не звучит естественно. Судя по его нынешнему выражению лица, Ким не очень хорошо начал разговор. — Привет, малыш. Что с тобой такое? Ты никогда в жизни не говорил так. Усок закрывает голову руками, игнорируя Сынёна, тихо, но искренне смеющегося. Он даже не смог произнести ни одной фразы естественно. — Эм.… Вообще-то мне нужно тебе кое-что сказать. — Что? Ты же знаешь, что можешь рассказать мне абсолютно всё. — Ты помнишь Сынёна? — …Парень, который провёл половину своей жизни в нашем доме и теперь живет с тобой. Конечно. Сынён смеётся сильнее, и Усок бросает в него носок, говоря одними губами «я стараюсь изо всех сил». — Мы встречаемся. — выпаливает Усок, закрывая глаза. На самом деле, он даже не знает, почему так нервничает. Вероятно, из-за мысли о том, что его мама могла понять его чувства к старшему ещё до него самого. На другом конце провода воцаряется тишина. Даже Сынён нервно ждёт в этот момент, наклоняясь ближе к телефону. — Но сладкий мой… Я думала, вы уже встречаетесь. На этот раз смех Сынёна не беззвучен — на самом деле, Чо смеётся сильнее, чем когда-либо.