Аномалия

Визг тормозов — и Дин, еще секунду назад стоявший у широко открытой дверцы «Импалы», падает, как подкошенный. Сэм рвется к нему, захлебнувшись беззвучным криком. Асфальт плавится на солнце, будто пластилин. Сэм утопает в нем по щиколотку, и каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Дин уже совсем рядом. Ноги его неловко, неестественно подвернуты. «Будто у куклы», — отрешенно думает Сэм, и тут же все перед глазами плывет: от ударившего в нос удушливого запаха серы, от катящихся градом слез. Сэм смахивает их, а когда отнимает ладонь от лица, перед ним, покачиваясь, стоит Желтоглазый. Он улыбается Сэму ласково, сочувственно и почти родственно: — Все, кого ты любил, мертвы, Сэмми. Джессика, отец, мать, хоть ты ее и не помнишь, но ведь ты любил ее, малыш? — голос Желтоглазого сочувственный, мягкий и вкрадчивый. — А теперь и Дин. Что ты будешь делать, Сэмми? Сэм кричит. — Сэмми, Сэм! Проснись! Да проснись же, твою мать! — Дин, злой, живой, здоровый, трясет его за плечо. — Все в порядке, чувак, — говорит Сэм, едва ворочая языком, и вяло толкает Дина в плечо. — Кошмар, с кем не бывает. Дин пожимает плечами, но не говорит ничего. И за это Сэм ему благодарен. Когда он нащупывает бутылку пресной выдохшейся воды, руки еще трясутся. Сэму хочется думать, что все нормально: то, что он видел, — всего лишь кошмар. Обычный кошмар обычного человека, с кем не бывает. «С кем не бывает». Сэм повторяет эту молитву, пока Дин скидывает их вещи без разбору, — Сэм ненавидит эту дурацкую привычку, но изменить Дина, конечно, не может — в объемную дорожную сумку. И потом, когда они едут вдоль бесконечных полей — а Сэму кажется, что больше ничего в мире не осталось, только трасса, сухая выцветшая под солнцем кукуруза и белое небо над ней. И никого, ни единого человека на мили, мили, мили. — Будто конец света, а, Сэмми? — несмешно шутит Дин, и Сэм кривовато улыбается в ответ. Трескучий приемник в «Импале» вещает, что Средний Запад укрыла небывалая жара. Абсолютный температурный рекорд за все время наблюдений. Сэм вяло крутит ручку приемника и сбивает волну. Всему можно найти объяснение. Вот и его сны наверняка от этой рекордной жары. А потом видит у обочины человека. Человек приветливо машет рукой, и Сэм, зажмурившись, отворачивается. Глаз человека, конечно, не разглядеть, но Сэм уверен: они желтого цвета. — Ты видел? Дин только пожимает плечами: — Что, Саманта? Сэм моментально закипает, огрызается: — Я Сэм. *** Дин не говорит Сэму, но тоже видит. В отражении зеркала, когда бреется или чистит зубы, в соседней машине на стоянке, за спиной очередной подвыпившей девицы на одну ночь. Желтоглазый провожает его внимательным взглядом, и Дин уже привык. С каких-то пор их трое: он, Сэм, Желтоглазый. Дину совсем не страшно, но и злости нет. Хуле там, они же почти родственники, если учесть... все. Но иногда, после очередной ночи, когда Сэм раз за разом заходится криком, а Дин до рассвета сидит у его постели, присутствие Желтоглазого становится невыносимым. В такие дни Дин напивается, швыряет в местных забулдыг бутылки, а Сэм, обхватив его за плечи, уводит подальше от мрачно сгрудившейся толпы. Желтоглазый скалится, его забавляет происходящее, и Дин ясно видит в его оскале смерть. Но Дин не боится умереть. Он боится не уберечь мелкого. *** Чтобы не видеть кошмары, Сэм предпочитает не спать. Он закидывается кофеином и энергетиками, сутками сидит в сети, оправдываясь тем, что ищет для них с братом работу, но на самом деле отчаянно трусит. Сэм и наяву видит Желтоглазого достаточно часто, чтобы думать — он слетел с катушек. Но сны — самое страшное. Дин умирает с каждым разом все изощренней, и Сэму начинает казаться: не существует такого способа умереть, о котором бы он не видел сон. Иногда Сэм думает: он сам умер и попал в ад. Ибо что его сны, если не ад? *** — Зачем мы здесь? — спрашивает он, когда Дин поворачивает ключ в замке. Дин не отвечает, лишь швыряет сумку в угол и идет в душ. Сэм падает на кровать, закидывая руки за голову и вытягивая ноги. Ни с чем не сравнимое блаженство после полусуток в салоне «Импалы», насквозь пропахшем бензином и запахом разогретого железа, — чистые простыни. Сэм думает, что комната даже уютная. Во всяком случае, за те деньги, что за нее заплатили. Но здесь не на кого охотиться и некого спасать, и потому он повторяет свой вопрос — коротко подстриженному затылку и влажным после душа плечам Дина. Дин молчит, непривычно сгорбившись и отвернувшись. Сэму кажется: слова тонут в вязком горячем воздухе, не долетая до ушей брата. — Так что же, чувак? Дин молчит — только спина застывает, окаменев. Сэм ловит себя на нелепом желании положить ладонь ему между лопаток. — Хочу, чтобы ты привел себя в порядок, Сэмми, — мягко произносит Дин. А потом хмыкает, отставляет в сторону недопитую бутылку пива. — Теплое, — ворчит неодобрительно, но Сэм не дает увильнуть. — Я в порядке. Дин вдруг оказывается сверху, вжимая ладони в его плечи и опрокидывая на лопатки с риском обрушить ножки у видавшей виды кровати. Выступившие желваки и острые-острые, как булавочные головки, зрачки не сулят Сэму ничего хорошего. — Да? Я рад. А когда, твою мать, ты видишь свои гребаные кошмары и орешь так, что стекла дрожат, ты тоже в порядке? — Мои кошмары — это не твое дело, — Сэм толкает его в грудь, но Дин держит крепко. — Отвали. Дин скалится, и Сэм толкает сильнее, злясь. — Слезь с меня, ты, ублюдок, — Дин слишком близко. Его глаза широко распахнуты, зрачки расплываются, чернея. В ноздри ударяет запах идиотского дынного геля для душа и совсем особенный, острый и тонкий запах самого Дина. По его виску стекает капля пота — и Сэму становится трудно дышать. Он ловит себя на несуразной, дикой мысли, что хотел бы поймать эту каплю на язык, попробовать на вкус, проведя по коже губами. «Это от жары, — думает Сэм. — И от бессонницы». Мысли его вялые, будто слизни, и тяжелые... как придавливающее к кровати тело. Сэм невольно разводит ноги. А Дин продолжает допрос: — Сколько суток подряд ты уже не спишь? Четыре? Пять? Сколько еще хочешь не спать? Кровать под ними угрожающе скрипит. Сэм видит сжатые в полоску губы и раздувающиеся ноздри Дина. — Я же сказал: я в норме, — Сэм снова толкает Дина, обеими руками, куда сильнее, чем прежде, и повторяет: — Отвали. — И реакции твои тоже в норме? — Дин скалится, а в следующую долю секунды Сэм резко дергает головой, пытаясь увернуться от летящего в лицо кулака. Неудачно. — Дьявол, ты мне скулу свез, — говорит он растерянно. — Меня зовут Дин, — точь-в-точь, как Сэм до этого, произносит Дин, и добавляет: — Хуже будет на охоте. А это херня, до свадьбы заживет, Саманта. Извернувшись, Сэм все-таки бьет: слепо, правой в челюсть. *** Позже Сэм засыпает, по-детски положив ладонь под щеку и слегка приоткрыв рот. И Дин, бросая на него тревожные взгляды поверх экрана ноутбука, отмечает малейшие изменения позы, быстрые движения глазных яблок, сбившееся дыхание. Он думает, будет ли лучше не трогать брата вовсе или обнять, прижаться осторожно губами к влажному виску, успокаивая. Приласкать. «Мелкому, наверное, остро не хватало ласки в детстве, да и сейчас тоже... не хватает», — думает Дин. И сразу одергивает себя: даже сопливым восьмилетним пацаном он не верил, что вот таким простым до глупости способом можно уладить проблемы. А Сэм снова кричит. Он всегда кричит одно и то же, но слов не разобрать. Дин сильно трясет его за плечо. — Сколько. Я. Спал? — тон у Сэма отнюдь не примирительный. — Около пяти минут, — быстро врет Дин, не отводя глаза. — Наглая ложь. Зачем ты вообще дал мне заснуть? — Сэм злится не на шутку, бьет кулаком ни в чем не повинную подушку. Дин думает: на месте подушки должен быть он, и некстати улыбается. А потом, все же не удержавшись, проводит рукой по волосам брата, ероша густые мягкие пряди, снизу вверх. Жест неловкий, необходимый, родственный. — Наверное, потому что я клевый старший брат? Сэм смотрит на него ошалело, а потом хмыкает. — Ты херовый брат, — как видно, запал Сэма разом исчезает, стоило лишь прикоснуться к нему. — И наверняка выпил мое пиво. — Фи, Саманта, помой рот с мылом. Принцессы не должны знать таких слов, — Дин впервые за много дней чувствует: стальная пружина, сжимающаяся все туже которую ночь, немного ослабла. — А вот за пивом сбегать могут вполне. Сэм скалится в ответ, широко и недобро: — Напомни-ка, кто из нас кому должен двадцать баксов? *** Спустя несколько бутылок невразумительного местного пойла Сэм обнаруживает себя лежащим на плече Дина. Рука брата обнимает его за талию, так, как будто это самый естественная поза в мире: два взрослых парня лежат, тесно прижавшись друг к другу. — Эй, — Сэм отодвигается, выскальзывая из-под руки Дина. Тот лениво приоткрывает глаза: — Все в порядке? — Если не считать того, что ты меня лапаешь? И что у тебя стоит? Тогда — конечно. Сэм спускает ноги с кровати. Дин хмыкает: — Не на тебя, не обольщайся, Саманта, — и легонько шлепает Сэма по заднице. Сэм возмущается, изворачивается, но вместо очередного тычка под ребра или дежурной подколки, проводит пальцами по его скуле, и, отчаянно жмурясь, прикасается губами к твердым красиво очерченным губам Дина. *** Губы у Сэма сухие, и нижнюю пересекает глубокая незажившая трещина. Дин понимает, что должен бы сказать: «Прекрати, что ты делаешь, идиот!» Но вместо этого опускает ставшую тяжелой и непослушной ладонь ему на затылок и говорит: — Сэм. Сэм дергает головой, будто желая отодвинуться, но Дин не дает ему сделать этого. Желтоглазый в незашторенном окне вскидывает большой палец в одобрительном жесте.