Хитрый эльф

Рыцари и шуты на удивление хорошо друг с другом сходятся. И те, и другие — лишь игрушки в послушных королевских руках, но последние знают своё место и никуда не высовываются лишний раз. Им достаточно видеть улыбку на лицах своих господ, а рыцарям ещё нужно и аплодисменты получать, да признание всеобщее. Они при этом ещё и жизнью своей рискуют, хотя могли бы, как и шуты, сидеть на месте ровно и не высовываться никуда. Уж Захари-то знает, Захари мудрый: он был и рыцарем, и шутом…. Но какую бы роль он на себя ни примерял, суть его неизменной остаётся: он — лишь игрушка. Ему достаётся чуть больше почёта лишь из-за того, что он на человека мало похож: абсолютно белая кожа, глаза красные, волосы чернее тьмы… на самом деле Захари считает внешность свою весьма заурядной, отличающуюся от человеческой лишь длинными оттопыренными ушами, да взглядом пронзительным. Хорошо, что ему хватает ума прятать его за маской, чтобы ни у кого не вызывало сомнений: пред ними стоит талантливый шут, вон, он даже уши себе накладные эльфийские привязал. Захари в среде богачей любят, да и такие же шуты тоже его жалуют. Один из них со странным именем «Гудини» так и вообще зовёт в фокусах своих участвовать: хочет он, подлец, под маску к нему забраться, и показать, что трюки его могут даже таких же шутов одурачить. Но он в любом случае обломается: едва попытается он с Захари маску сдёрнуть, так под ней ещё одна окажется. А под ней ещё одна и ещё… Так фокусник сам в дураках останется: истинную магию, которая каким-то чудом до сих пор у Захари остаётся, даже ему не переплюнуть. Да и не нужно: пусть магия настоящая и фальшивая одинаково хозяев развлекает. Рыцари тоже к ним относятся, пусть самые благородные из них и не хотят этого признавать. «Боб» тоже не хочет: наверное, из-за имени. Замок этот — место странное, здесь все слуги на одно лицо, и всех, как один Боб звать. Один Захари чудом среди всей этой бобской оравы и выделяется: он потише, и, наверное, поумнее. Местный учёный королевский, Том его звать, иногда любит их себе в лабораторию звать, да всякие эксперименты над ними ставить: измерять уровень ума и магии. Они все были в этой лаборатории этим же Томом и созданы, а Захари у него, вроде как, помощник на пол-ставки. На пол, потому что Захари знает, что рано или поздно он сам к нему на стол ляжет: догадается когда-нибудь Том о том, что он не человек, а там поминай как звали. Станет Захари из шута каким-нибудь куском мяса бездушным, не сможет тогда ни зрителей развлекать, ни себе душу тешить: вытащит Том из него душу эту несчастную, подарит Бобу-дураку очередному, может, шуту-Гудини, а может, Рыцарю, и посмотрит, что будет: вырастут ли уши оттопыренные, или нет. К счастью, Захари маску свою всегда на ниточках держит, Том пытается её снять иногда, а не выходит. Плотно она к лицу привязана, так, что силком не оторвёшь: магия и воля её держат гораздо крепче. Может быть, и сбежать стоило бы из этого зоопарка, да вот идти Захари некуда. Кто его: шута со странной маской и ушами «накладными» примет в большом мире? Он сюда, может, и прибежал, потому что в родном королевстве совсем нечего делать стало. «Очищено» оно теперь, навек изуродовано королём самим, и теперь там лишь белизна вырвиглазная, хоть от тоски вой. Уж лучше жизнь в замке, полном клонов, чем в пустоте. А с тем, что то один, то другой маску норовит снять, свыкнуться можно.