Эйла Секура
— Эту бери! — Не! Лучше вон ту! — Эту, говорю тебе! — Кто тут художник, вы или я? — Хмурый Файвз сосредоточенно двигал на планшете изображения танцовщиц-твилечек; кроме них, в углу экрана имелось голофото генерала Секуры, сделанное из-под полы, когда красотка Эйла приезжала потолковать с коллегой-тогрутой. — Тут нужен подходящий ракурс, освещение, цвет кожи должен совпасть, наконец… Так! Вот эта. — Безжалостным жестом Файвз стер танцовщице полголовы, а потом с ловкостью фокусника поместил на это место лицо и шею генерала-твилечки. Затер стыки, выровнял свет, увел немного фон, подумал, добавил блики. — Ну как? Клоны одобрительно загомонили. — Как живая! — Класс! — Во дает Пятерня! — Слышь, Пятюнь! Гляди, чего дают! Кредитов, конечно, нет, но тут рационов дофига, шоколад и даже брэнди с Саварина, правда-правда! Хотят, чтобы ты и для них такой же постер сделал! Файвз аж поперхнулся от возмущения. — Я не торгую генералом Секурой, так им и скажи! А если братья хотят картину, так я для них и без всяких подарков сделаю. — Пятюнь, ну не кипятись ты так! Ребята ж от чистого сердца. А нам пригодится… Так отряд "Домино" открыл для себя новый ресурс, а казармы обогатились произведениями цифрового искусства работы Файвза. — Все еще более запущено, чем я думала, — говорила мастер Секура мастеру Ти и мастеру Ундули, демонстрируя фото обнаженной себя, украшающее стены жилых помещений клонов. — Такой бы талант, да на мирные цели…Пло Кун
Генерал Кун положил руку на плечо коммандера Вольфа. И в тот же миг все клоны, стоявшие вокруг, волной качнулись, неосознанно подаваясь вперед, движимые двумя противоречивыми эмоциями — восторгом сопричастности и обидой, что прикосновение досталось не им. Прикосновение руки келдора, его трехпалой, когтистой лапищи оказалось на удивление мягким. По телу волной разбежались мурашки, а в голове зашумело, как от легкого опьянения. Веки сами собой потяжелели, и Вольф сомлел; и за мгновение до того, как он окончательно потерял бы над собой контроль, генерал убрал руку. Мастер Пло Кун редко позволял себе прикасаться к подчиненным. В известной степени это было строгостью с его стороны. Но это не означало равнодушия. Скорее наоборот: где-то в глубине души Пло Кун был теплым, сочувственно тянувшимся к тем, кто был ему приятен, что было опасно даже не потому, что между ними могла возникнуть привязанность — невозможно жить без привязанностей, это келдор давно понял, что бы там ни думал по этому поводу Кодекс, — а потому, что он приблизил бы это существо к себе, стал бы заботиться невзначай, даже немного баловать, как баловал иной раз Асоку или Оби-Вана, когда ему перепадала такая возможность — и, в решительный момент, не смог бы его отпустить. На войне это было непозволительной роскошью. Он видел обожание в их глазах; будучи телепатом, он с удивлением понял, что они фантазируют на его счет — что не вызвало бы вопросов, будь на его месте Секура или Шаак Ти, но чем людей мог привлечь уроженец Дорина? — и вначале это глубоко шокировало его, но потом он привык. Он знал, что они были бы в восторге, подпусти он их на полшага, на шаг ближе; но это внушило бы им ненужные надежды на продолжение сближения, а такого генерал Кун не мог себе позволить. Он любил своих парней и не мог играть с их чувствами, поманив и потом оттолкнув. Потому он заботился о них на свой, плокуновский манер: смотрел, чтобы у его ребят все было. В конце концов, это было не так уж сложно: их самые сильные мысли и эмоции он чувствовал, даже закрывшись. А когда эскадрилья шла в бой, напор ментального поля его пилотов, объединенных общими чувствами и связанных одной ДНК, был так силен, что лучше любого майндтрика заставлял Пло Куна чувствовать себя неуязвимым. И все же и внутри него генерал мог бы, если бы захотел, выделить и услышать любого, как слышал каждого в гибнущем сто четвертом, держа связь с Силой, провожая их в Силу. Как слушал после оглушающую тишину, которую не дай ему звезды услышать еще раз. Именно тогда он проговорился. Только не для меня. Для него они никогда не были ни безликими копиями, ни пушечным мясом Республики. Ему до сих пор кажется, что тогда он сказал слишком много.Шаак Ти
Мастер Ти всей душой любила своих питомцев, даже если это и против правил. Потому она старалась быть красивой — для них. Старалась уделять всем равное внимание. И всем улыбаться. Не нужно быть мастером ментальных техник, чтобы понять: ее мальчикам будет чуть теплее в их суровой жизни, если где-то в дальнем уголке своего сознания они сохранят ее ласковый образ. И мастер Ти изо всех сил старалась не разочаровать их — соответствовать тому идеалу, что клоны создали в своей душе по ее облику и подобию. Но когда она думала об этом, она чувствовала гнев, и печаль, но сильнее всего — стыд от того, что так немного может Республика дать людям, идущим ради нее умирать.Кит Фисто
Мастер Фисто был, наверное, единственным, кого не раздражало направленное на него внимание. Он воспринимал это как должное и относился с пониманием. Ведь, в конце концов, у клонов нет другого опыта, другого образца для построения отношений, как только братская любовь между ними и восторженное обожание своих командиров. Кит надеялся, что когда все это закончится, они еще сумеют наверстать упущенное, пожить нормальной человеческой жизнью. И у каждого будет дом и семья. Что-то внутри говорило наутолану, что "это" может не закончиться никогда, но Кит Фисто старался быть оптимистом.Луминара Ундули
Мастера Луминару влюбленные взгляды подчиненных глубоко раздражали, и это говоря мягко. Она чувствовала их на себе круглые сутки — восторженные, цепкие, раздевающие — когда была вместе с ними, когда была одна, когда ела, когда спала. Даже когда ее не было рядом, они думали о ней, она была предметом их грез. Другому это, возможно, льстило бы, но не ей. Ее воспитывали не так. Ей привили совсем другие ценности — терпение, хладнокровие, уважение чужой независимости. Её учили, что в каждом есть частица тьмы, и нужно контролировать и сдерживать ее, потому что Темная сторона легка и притягательна, и она ближе, чем думают. И, когда клоны собирались вместе, темные части их душ словно бы тоже сливались в одно, и Луминаре чудились неясные очертания чего-то ужасного — многоглавое, многорукое чудовище, желающее настигать, подминать, обладать — и оно наблюдало за ней. И тогда ее пронзало невозможное озарение, что при определенных обстоятельствах достаточно будет малого толчка, невидимого глазу сбоя, чтобы… чтобы произошло что-то непоправимое. Она сбрасывала свои ненужные опасения в Силу и клялась себе — в который раз! — что никогда, никогда не позволит Темной стороне коснуться этих людей.Энакин Скайуокер
— Совет меня не понимает, — жаловался Энакин обреченно. — Не понимает. Не любит. И мастер мой меня не любит и не понимает. Клоны слушали, кивали и подливали. Энакин подумал, что в этой жизни они единственные, на кого он может по-настоящему положиться, в ком до конца уверен. Они разделяли с ним тяготы войны, они были солдатами, они не бросят и не предадут. И эта уверенность поддерживала генерала Скайуокера в самые тяжелые моменты жизни. — Даже Падме… сенатор Амидала не любит и не понимает меня! В голове зашумело, и он склонился щекой на чье-то услужливо подставленное плечо. Кто-то погладил его по руке, и он ободряюще улыбнулся — прикосновение было теплым, дружеским и приятным, и когда кто-то из клонов, осмелев, взъерошил ему волосы, Энакин был готов замурлыкать от удовольствия. Последняя связная мысль в его голове была о том, что его солдаты — порядочные ребята и им точно не придет в голову чем-то опоить своего командира. — Энакин! — взывал к нему голос канцлера Палпатина. — Мальчик мой! С пробуждением пришли воспоминания о том, что было накануне, и Энакину немедленно расхотелось открывать глаза. — Ты помнишь, что было вчера? — М-м-м. Кажется, я… э-э… я провел ночь с клоном. — С клонами, если быть точным. Я подумал, что в интересах безопасности Республики будет скрыть это маленькое происшествие от посторонних глаз и распорядился, чтобы тебя перенесли сюда… — Канцлер знакомым жестом свел вместе кончики пальцев, а потом издал деликатный смешок, словно был в некотором замешательстве. — Я, конечно, мог бы сказать тебе впредь быть осмотрительнее, но вряд ли ты прислушаешься к подобному совету… В любом случае — ты знаешь, что на мое молчание ты всегда можешь рассчитывать. Против воли, Энакин расплылся в довольной улыбке. И еще канцлер. Канцлер его понимает.