***
Во второй раз он увидел ее, когда она танцевала балет в розовой милой пачке. Он наблюдал за ней довольно долгое время, и когда она прошла мимо дверей, скорее всего, заметив его, она отшатнулась назад, только чтобы посмотреть на него. Без заминки она улыбнулась ему и помахала, как ребенок, получивший сладкую вату на карнавале.***
Это был четверг, и он решил впустить воздух в свой кондоминиум, когда случайно взглянул на крыльцо женщины. На стеклянных двойных дверях наклеена бумага с надписью «Привет, Дж». Он получатель приветствия? Он был не совсем уверен.***
С IQ 185, будучи ученым с огромным количеством публикаций и собирающей награды «машиной», можно было бы подумать, что он ничего не делает, кроме как думает о теориях по физике, которые он пытается доказать уже много лет, но он сидит на своем диване в выходные, пытаясь разгадать загадку, которая была у этой девушки. Она начала отправлять ему письма на бумажных самолетиках: ее зовут Евгения, 21 год, балерина, которая выживает за счёт своих навыков фотографии, приехала сюда, чтобы жить своей жизнью, которую ее бывшая балетная труппа не давала ей жить. В прошлый вторник она прислала ему билет на пьесу, в которой она играет главную роль; это была Анна Каренина. И вот уже две недели в его голове постоянно гудит один вопрос: почему? Он жил в одиночестве всю свою жизнь. У него просто нет времени и желания, чтобы быть вовлеченным в какие-либо отношения, будь то семейные, дружеские или романтические. Он пришел к выводу, что любые отношения помешают достичь его цель — Нобелевской премии, отсюда одиночество, отсюда и неспособность читать людей. А затем появилась девушка. Он должен подойти к ней и высказать свое мнение: она не дает ему закончить одну из его работ по квантовой механике, и он не знает, как она удерживала его концентрацию от его главной цели. Хотя он знал, что не совсем справедливо обвинять ее, но опять же. Легче обвинять других, чем себя. Он слишком горд для этого. Что она сделала, чтобы заставить его жаждать ее улыбки каждый раз, когда она ловила его взгляд? Что она сделала, что заставило его даже подумать о том, чтобы выйти из одиночества и посмотреть ее выступление? Она лишь вежлива.***
Для человека, живущего в солнечном государстве, она задается вопросом, почему этот человек такой бледный (но она уже знала, почему: он в некотором роде учёный, её вывод основан на беспорядке из статьей и открытых книг в его комнате, когда она пыталась сфотографировать его), или, может быть, он просто альбинос, как она. Интересно, почему он просто смотрит... или почему он вообще смотрит? Интересно, примет ли он приглашение, которое она послала ему. Она даже удивляется, почему послала ему один билет. Мол, она приложила усилия, чтобы занять ему место, а ведь она даже не знает его имени! Сначала она была немного озадачена, даже напугана. В ту первую ночь он просто смотрел на нее несколько секунд, пока она продолжала улыбаться, а затем повернулся, вернувшись к тому, что делал до этого, и продолжил яростно писать. Он даже не улыбнулся ей, прежде чем вернуться к своей работе, что поначалу разочаровало ее. Они могли бы быть друзьями. Буквально в прошлом месяце она покинула свою первую компанию (и сказала ему об этом в одном из своих писем в бумажном самолетике) и решила спрыгнуть с корабля, оставив свою страну, свою маму, бабушку (хотя и не так, как когда она покидала свою последнюю компанию) и друзей, даже оставляя все привычное позади. (Также не так больно, что он выглядит мило. Даже горячо.) Она полагает, что билет будет пустой тратой, если он не пойдет. Она задаётся вопросом, почему она чувствует разочарование, если он этого не сделал.***
Три последовательных удара отвлекли его от размышлений. Он направился к двери, его брови нахмурились, а взгляд был таким же острым, как самурай. Он силой открыл дверь, но остановился, его лицо мгновенно смягчилось. — Привет, — начала она. В одиночестве и в уединении важно то, что вы становитесь чрезмерно чувствительными. Все внутри дрожало от незнакомых раздражителей, и ее раздражители поражали его настолько сильно, что он хотел вздрогнуть. Она пахнет как цветок мимозы. Возможно, он уже вздрогнул ото всего, что знал, судя по тому, как ее лицо на мгновение погасло. — Привет, — ответил он слишком поздно. — Привет, — повторила она, ее улыбка расширилась в то, что он назвал бы гримасой. — Я Евгения. Теперь Юзуру должен представиться... верно? — Я Юзуру Ханю, — сказал он. Он должен предложить рукопожатие, но его порог для социальных соглашений является низким, поэтому он выбрал то, что, как он надеется, является дружелюбным лицом. — Ты… ты получил билет? — спросила она нерешительно. — Я отправляла его тебе, - говорит она, улыбаясь. — Да, — отвечает. Юзуру чувствовал, что должен пригласить ее войти. В любом случае, он отступил назад и жестом пригласил ее войти. Евгения огляделась и была приятно удивлена, заметив, что Юдзуру находится в хорошем состоянии, так как он живёт один. Ну, аккуратно, за исключением стопки открытых книг на кофейном столике, ненадежно уравновешивающего ноутбук и доску, где каракули того, что она считала математическими уравнениями, хотя она не имеет ни малейшего представления, что это значит. — Ты можешь сесть, — Юдзуру указал на кожаный диван. — Не желаешь чаю, кофе или сока? — Я выпью чаю, спасибо, — сказала она, садясь на диван. — У тебя довольно–таки хороший дом. «О, теперь она хочет немного поговорить, а?» — подумал Юзуру. Социальные соглашения научили его говорить слова благодарности, поэтому он говорит: — Спасибо.***
Он не знает, чувствует ли она себя неловко; он смотрел на ее неусидчивость с ручкой чашки, глядя на него из-под ресниц, она теперь постукивала правой ногой семь раз, что было самым очевидным физическим проявлением дискомфорта. Должен ли он что-то сказать? Он совершенно уверен, что не знает социального протокола в этой ситуации. Поэтому он решил подождать еще пятнадцать минут, чтобы она заявила о своей цели посетить его в его обители, и продолжил пить из своей чашки чай. Евгения могла только описать ситуацию как неловкую. Хотя она знает — или чувствует — что она должна говорить, потому что он смотрит на нее с пристальным вниманием, и она решила пойти своим путем и поприветствовать его лично, но она все ещё чувствует, что он должен быть хорошим хозяином, так как он пригласил ее в… ведь так? «Да пропади оно всё пропадом! — думала она. — «Я собираюсь поговорить с ним. Прямо сейчас.» — Итак, чем ты занимаешься? — начала она, улыбнувшись. Потому что она действительно заинтересована в нем. — Я физик-теоретик, а также работаю профессором в университете. — Ух ты, — сказала она прежде, чем смогла остановить себя. Ее вспышка, тем не менее, должна приветствоваться, потому что она видела, что он практически светился. — Но ты выглядишь так молодо. — Я был в продвинутой программе, поэтому это позволило мне раньше устроиться в университет, — просто сказал он. Хорошо, в данный момент Евгения должна чувствовать себя расстроенной из-за его речи, но, опять же, она все еще не знает, смотрит ли он на нее сверху вниз или он просто так говорит. Он удивил ее, когда заговорил. — Я предполагаю, что ты балерина? Она изо всех сил старалась не смеяться. — Да, я говорила тебе об этом в прошлый раз. — Конечно. Она полагает, что он не очень хорош в небольших разговорах. Она почти могла видеть винтики в его голове, пытающиеся спасти разговор. Она должна спасти человека от себя. — Так что, я полагаю, ты один из тех прекрасных умников, а? — попыталась выпытать она, указывая на доску с набросанными формулами по всей ее поверхности. О боже, она на самом деле флиртует? Нет, Евгения! Ты только что встретила его! — … да? "Это не работает, не так ли?" — подумала она. — Ты живёшь один? — Да, — подтвердил он. — Мне удобнее жить одному. — О, я тоже живу одна, — говорит она, потому что, осматривая кондоминиум, она может сказать, что это дорого и непомерно для других людей. — Где ты получил свою степень? — В Германии, — говорит он. — Там же я получил степень магистра и доктора. Ох, теперь она чувствует себя хуже. Она думала, что он получил степень бакалавра, она не знала, что он также получил степень магистра и степень доктора. Она полагает, что его сдержанный тон оправдан. Молодой. — Сколько? Сколько тебе лет? — Мне двадцать пять, — он пожал плечами. — В самом деле? Как долго ты преподаешь? — Пять лет. Ах, подумала она. Вот почему он неловко общается с людьми (или это только со мной?), его не учили основным человеческим взаимодействиям, потому что он всегда учился. — О, а ты сказал, что тебе двадцать пять? — Я уже учился в колледже в одиннадцать лет, в четырнадцать лет я начал обучаться на степень магистра и закончил ее год спустя, в восемнадцать лет я защитил докторскую диссертацию, взял отпуск, чтобы посетить университеты в качестве приглашенного профессора, и я получил эту работу, где я могу преподавать, чтобы заработать на жизнь и покрывать расходы, но все равно буду поддерживать мои исследования. Он говорил быстро, и как не говорящая по-английски, она должна стараться изо всех сил, чтобы догнать его. — Так как ты балерина, вам тоже нужно начинать с юности, верно? Я мог только представить количество твоих травм с годами. Ты играешь Анну? — Да, — выдохнула она. — Ну, тот факт, что ты ещё молода, но уже получила эту главную роль, должен что-то значить. — Тогда ты придешь? — Если ты настаиваешь.***
Он чувствует себя странно. Он все еще чувствовал запах её духов, несмотря на то, что попрощался с ней несколько часов назад.***
Когда Евгения была ребенком, она всегда ходила с мамой в походы. В первый раз, когда она достигла вершины, она плакала. Она увидела мир в новой перспективе. Горизонт густых, чисто белых облаков, всего неба и его цветов, запаха леса и звуков дикой природы переполнял ее, и она влюбилась в идею свободы и жизни. Она занялась фотографией, так как хочет запечатлеть жизнь в ее самом лучшем виде. Она хочет заморозить настоящее, чтобы она могла смотреть на него в будущем и вспоминать о прошлом, наслаждаясь цветами картин; лететь сквозь время. Она начала танцевать с новой силой; она делала это, чтобы угодить своей матери. Она использовала это, чтобы выразить свою потребность в свободе и благодарность за свободу. Ее занятия балетом из-за матери становятся слишком многим, чтобы учиться, что они подписали ее в известной в России компании по контролю за ее "мошеннической" техникой танца. Однако в процессе подавления ее страсти появилось чувство удушья. Хотя теперь она понимала концепцию гармонии в группе, она не могла избавиться от чувства стеснения. Соответственно, ей осталось жить и летать.***
Что касается театров, то они не освещают зрителей, поэтому Евгении было трудно разыскивать своего гостя, заставляя ее задуматься, занял ли он место, которое она зарезервировала для него вообще. Однако, к ее большому удивлению, когда опускали занавес, она увидела, как он хлопает в ладоши, он стоит, с благодарностью глядя на них всех, но она смотрит только на него.***
У Юзуру Ханю есть близкие друзья. Это люди, которые имеют ту же эксцентричность, что и он, могут соответствовать — или, по крайней мере, не отставать — от его интеллекта, и достаточно нормальны, чтобы научить его обычному социальному взаимодействию. Однажды он выразил им свое замешательство, когда они ужинали в его гостиной. — Кое-кто навестил меня, здесь в моей обители, — начал Юзуру, и вокруг него разразилась какофония. — Что? Кто? — спросил Миша Ге, самый громкий из всех. — Ты впустил человека? — спросил Шома Уно. — Это он или она? — добавил Боян Цзинь. — Как я уже говорил, перед тем как вы прервали мой рассказ, — начал Юзуру снова. — Кое-кто навестил меня в прошлый вторник, в восемнадцать тридцать два, здесь, в моей обители. Ее зовут Евгения, — он проигнорировал писк удивления Шомы. — И она вынудила меня принять ее приглашение посмотреть ее театральный спектакль, где она сыграет главную героиню Анну Каренину. Хотя мне довольно трудно это признать, это сбивает меня с толку. — У меня есть несколько вопросов, — начал Боян, поднимая свои жирные пальцы от жареной курицы. — Она симпатичная? — Вообще-то, это не главное, — поправили его, прежде чем повернуться к Юзуру. — Юзу, когда ты сказал «навязанный», она действительно заставила тебя пойти? — Она пришла сюда и спросила, пойду ли я, — пожал плечами Юзуру. — Это не значит, что она заставляет тебя идти, — сказал Шома. — Может, она просто проверяет, примешь ли ты это или нет, — сказала Миша. — Мой второй вопрос: что тебя смущает? — Она прислала мне приглашение. Почему это? — У нее на тебя планы, — сказал Боян, шевеля бровями так, что Юзуру считал это развратным. — Почему ты просто не примешь? — спросил Миша. — Я уже принял, прежде чем мне предложили хорошую альтернативу в прошлый вторник, — заявил Юзуру. — Ты согласился? — прервал Боян, и Юзуру посмотрел на него. — Мы должны встретиться с ней. То есть, прямо сейчас. Миша с любовью посмотрел на своего невежественного друга. Есть вещи, которые делают его невежественным, или процитировав своего друга, сбивает с толку; одна из тех вещей, которая включает это – эмоции. Они странная группа, но Миша считает, что они просто уравновешивают друг друга. Юзуру может быть самым умным человеком среди них, но, честно говоря, Юзуру может быть самым умным человеком из существующих на данный момент, но даже Юзуру не мог знать всего этого; они нужны Юзуру, чтобы открыть человеческую сторону, не совсем понятную для него. Они делают его немного человечным. Они используют каждую небольшую возможность, чтобы вызвать у него некоторые реакции, даже если это был гнев или разочарование. — Это не обязательный социальный съезд, Юзу, — сказал Миша. Они смотрели на лицо своего друга, когда оно прояснилось. — Оу, — сказал Юзуру. — Да, — подтвердил Шома. — Когда будешь там, подари ей букет цветов и надень что-нибудь красивое. — Девушка определенно оценила бы это, если бы ты приложил усилие, — подмигнул Боян.***
Юзуру мог доверять только своим друзьям. Они проинструктировали его о некоторых интересных и очень специфических вещах в последний раз, когда они были в его резиденции. Они утверждали, что принесение цветов и ношение темно-синего костюма без пальто, по словам Бояна, "подойдут ему". Шома проинструктировал его о некоторых особых моментах: он должен приветствовать Евгению, целуя ее в запястье, когда она примет букет. Выражение на ее лице, когда он делал то, что ему приказали делать друзья, это то, что он должен был удивить. Юдзуру не знает, хорошо это или нет.***
За кулисами все быстро развивается. В считанные минуты Евгения ещё не оправилась от шока, которым был Юзуру Ханю, а члены ее труппы уже приветствовали ее. Она посмотрела на Юзуру, обдумывая, что делать. После первой ночи было традицией устраивать небольшую вечеринку с актерами, но она не хочет попрощаться с Юзуру.***
— Я полагаю, что после успешной премьеры принято праздновать. — Да. — Тогда я оставлю тебя, чтобы насладиться праздником. Я действительно наслаждался представлением. — Ты можешь присоединиться к нам, это будет весело! — Возможно, в другой раз.***
Позже тем же вечером, когда она нашла несколько предлогов, чтобы уйти с вечеринки пораньше, она пробралась сквозь шторы, чтобы посмотреть на дверь на веранде Юзуру, и спрашивает себя, каково чувствовать себя незнакомцем.***
Каждый раз, когда Евгения получает травму, ее мать просто успокаивающе обнимает ее, расчесывает волосы за спиной и шепчет очень мягким голосом: «настойчивость окупается». Вернувшись домой, где она признанная балерина, все обожали ее. О ней говорили только хорошие вещи, у нее было несколько выступлений в неделю, у нее даже было какое-то время свое шоу. Все это в конце концов стихло. Когда кто-то из ее собственной компании заменил ее в роли, которая определенно могла бы стать воплощением ее успешной карьеры, когда она получила травму. Компания была известна своей стабильной производительностью девочек, которые компетентны во всем мире; поэтому у них не было никаких проблем с заменой Евгении. Она оставалась дома, занималась рутинными делами, лежала в кровати, ела, спала и по-прежнему оставалась такой же упертой. Когда пришло подходящее время, рутиной стали физиотерапия, отдых, сон. Когда она поправилась, рутиной стали физиотерапия, практика, сон. Когда она наконец вырвалась из теплого пузыря ее дома отдыха, для нее это уже не было новым. Возможно, это самовнушение, но она чувствовала, что ее избегают. Они еще больше контролировали то, что она должна делать, что она должна говорить. После того, как СМИ приняли решение о передаче ее компании Орсеру, СМИ подвергли ее критике. Они практически кричали ей в лицо, спрашивая о её пресловутой «настойчивости», о которой она так много говорит, говоря ей, что она на самом деле безвольная кукла. Тем не менее, они действительно не знали ее по-настоящему. Уйти из ее прежней Компанию — это ее путь настойчивости. Она сделает все, чтобы продолжать делать то, что любит. Ну, можно просто заключить, что Евгения Медведева — настойчивая женщина. Кроме того, она считает, что если кто-то собирается что-то делать, он должен идти до конца, иначе не стоит даже начинать пытаться.***
Она приносила ему завтрак и ужин целый месяц. Она постучала в его дверь ровно в шестнадцать тридцать, протягивая коробку с ланчем, сказав, что сделала дополнительную порцию еды. Обычные социальные соглашения, а именно то, чему его друзья научили его на протяжении многих лет, гласят, что нужно пригласить другого человека, поблагодарить его за еду и пригласить их поесть вместе с хозяином. Он так и делает. Она удивила его еще раз, когда ровно в девятнадцать ноль–ноль она постучала и принесла ещё одну коробку для завтрака, сказав, что «я поела недавно и захотела поесть и с тобой». В ту первую ночь Юзуру провел большую часть вечера, исследуя причину болей в животе, но ничего не пришло на ум, что могло бы их объяснить.***
Учитывая, что Евгения общалась с ним в течение месяца, когда она поначалу приносила домашнюю еду, а через несколько дней начала готовить ему и еду на вынос, или сам Юзуру стал брать эту миссию на себя и готовит для них обоих, она встретилась с его друзьями. На второй неделе их общения Юзуру и Евгения играли в шахматы на диване — что еще раз удивило его, что она может играть, не говоря уже о том, чтобы победить его, — когда его друзья прибыли на их обычный обед, крича о чем-то, чего Юзуру не делал хотел узнать и продолжил играть, а потом они вдруг резко замерли посередине своего пути. Юзуру насмешливо посмотрел на них и увидел, как они смотрят на Евгению, которая сидела на диване справа от него. Юзуру упомянул, что его друзья принесут им ужин, и ей не придется готовить еду на всех. — Привет, — сначала ожил Боян, поставив на столик еду на вынос. — Привет, — ответила Евгения, отрываясь от своих черных шахматных фигур. — Эй, ты, должно быть, Евгения, — Миша сел на свою любимое кресло. — Я Миша Ге. Мы так много слышали о тебе. Приятно наконец встретиться с тобой! — Надеюсь, только хорошие вещи? — Евгения улыбнулась ему, прежде чем повернуться к Юзуру. Она не знала, что он говорил о ней со своими друзьями. — Я Шома Уно, — заявил Шома, продолжая расставлять еду на столе и нарушая игру обоих. — Ты сидишь на моем месте, но я могу простить тебя за это, поэтому я просто сижу здесь, на полу. — Кстати, я Боян Цзинь, — сказал ей Боян с края дивана. — Я возьму это, — сказал он, беря доску со стола. — Юзу, мы принесли лекцию Стивена Хокинга. Ты хочешь послушать? — небрежно спросил Миша. — Нет, я не думаю, что для нас уместно быть невнимательными, — Юдзуру в замешательстве посмотрел на него. Шома фыркнул потоком холодного чая через нос и закашлялся на ковре. — Не мог бы ты не мочить мой ковер? — отругал его Юзуру. — Извини, — сказал Шома, вытирая салфеткой мокрое место на ковре. — Я был просто удивлен, вот и все. — Почему это неуместно, Юзу? — Мы могли бы посмотреть что-нибудь, что могло бы понравиться Евгении, — пожал плечами Юзуру. — Хотя мне нравится все, что может касаться физики, я не думаю, что она это оценит. Евгения решила пропустить это мимо ушей. За то время, что она провела с ним, он не говорит ничего, кроме фактов, и если он как-то обидел её, он вовсе не имел в виду это. Он действительно просто не знает, как быть тактичным. — Вы — друзья Юзуру, — заявила Евгения. — Полагаю, вы тоже гении? — Конечно! — По сравнению с большинством людей их считали гениями, но по сравнению со мной… — Мы все ещё ниже тебя, мы знаем, — закончил Боян и подмигнул Евгении. — В любом случае, мы купили индийское карри от твоих болей в животе. — О, я ценю ваше внимание, — ответил Юзуру. — Так погодите, я не успеваю, — сказала Евгения. — Что с Карри и болями в животе? — спросила Евгения, прежде чем повернуться к Юзуру. — Подожди, у тебя болит живот? — Специи в порошке карри служат естественным слабительным, ослабляя кишечную мышцу и, следовательно, освобождая ее от запоров, — ответил Юзуру уверенным тоном, который у неё ассоциируется теперь исключительно с ним. — И отвечу на твой второй вопрос: да, у меня были боли в животе. — В течении неделю, верно? — спросил Шома. — Да, верно. — Связано ли это с моей готовкой? — спросила его Евгения дрожащим голосом, потому что поняла, что именно она приносила ему продукты в течение упомянутого времени. — Хоть мои боли в животе и начались в понедельник, 3 июня, в девятнадцать ноль–ноль, я считаю, что это не имеет ничего общего с тем, что ты кормишь меня, как доказательство этого, я тоже готовил нам еду, и до сих пор у меня колющие боли в животе, — заверил он. — Да, я уверен, что даже природное слабительное, то есть карри, не повлияет на боли в животе, — пожал плечами Миша и выпил чай со льдом, фактически скрывая ухмылку. — Да, — вздохнул Шома. — Это было бы совсем другое лекарство, в котором он нуждался бы, если бы вообще хотел излечиться. — Можно с уверенностью сказать, Юзуру, ты будешь страдать довольно долго, — сказал Боян, жуя пищу.***
Дни, недели, месяцы проходят и превращаются в очень легкую рутину. Они видят друг друга каждый день, они едят вместе, они говорят о вещах, которые они даже не понимают, но они все еще слушают друг друга, они узнают друг о друге каждый день что-то новое и, наконец, они меняются тоже вместе. Юзуру мог даже выдерживать её случайные прикосновения, не вздрагивая, а Евгения могла терпеть разговоры о физике во время обеда с ними, что в итоге стало частым явлением. Со всей славой своей эйдетической памяти он не мог определить точное время, день или случай, когда он принял тот факт, что она стала очень важной частью его повседневной жизни. Однажды, когда он ждал её в своей квартире, фактически ожидая завтрака, он пришел в уныние, когда настало шесть часов. Затем семь часов. Он забеспокоился, когда часы показывали семь тридцать, а она до сих пор не появилась. Сильные боли пронзили его живот, когда он волновался. Он ненавидел это чувство за нарушение его привычной рутины. Тем не менее он все же решил навестить Евгению в ее обители. — Евгения, — позвал он после трех ударов. — Юзу, — грубым голосом отозвалась Евгения. — Я больна. — Обычно в подобных ситуациях я бы побежал обратно в свое безопасное жилище, но, поскольку ты мой друг, я позабочусь о тебе, — заявил он через закрытые двери, прежде чем найти у двери ручку и открыть её. Они обменялись экстренными ключам за несколько месяцев до этого момента, чтобы, по словам Евгении, «смогли прийти друг другу на помощь». На диване лежала Евгения, завернутая в толстое одеяло и смотрящая на Юзуру светлыми туманными глазами. — Я болею, — повторила она. — Да, ты уже высказала свою точку зрения. — Я знаю, что ты гермофоб; тебе не нужно этого делать. — Я знаю. Через два дня Миша Ге получил электронное письмо от Юзуру, в котором говорилось, что он «не может присутствовать на работе, потому что болен».***
Вторник, и они оба сидели на диване, смотря Star Trek. — Я не понимаю, — начала Евгения. — Будучи вулканцем, Спок изгнал все эмоции и жил только логикой и разумом. — Прямо как ты? Юдзуру лишь уставился на нее.***
Дело в том, что Юдзуру — умный человек. Он может сопоставить почти каждый эффект с причинами почти сразу. Он знает науку всего этого. Хотя он не мог определить эмоции, стоящие за этим, он знает, что с самого начала мира природа удерживает человеческую расу в долгосрочной перспективе. Он замечал знаки, но он пренебрег ими. Он видел, как она улыбается, как он полагал, настоящей улыбкой, с прищуренными глазами и приподнятым нижним веком, видел, как она стоит или сидит прямо, когда он входит, где бы она ни была, ее ноги направлены к нему, ее тело всегда почти обращено к нему или плечи выровнены. Он замечает ее движение, когда она двигается, ее медленные прикосновения и, самое главное, ее глаза. У Евгении темно-карие глаза. Он почти не видел ее зрачков, но когда свет падал на них под прямым углом и если она смотрела на него в то время, они расширяются, когда она смотрит на него. Он мог обвинить науку во всем этом, но он начинает понимать причину своих болей в животе и приятных ощущений, которые он испытывает в ее присутствии. Он чувствовал начало изменения парадигмы в их отношениях. (Что ещё больше смущает его. Он не привык к чувствам.)