it's all right.

Джолин лежала и смотрела в потолок. Глаза уже привыкли к ночной мгле, и теперь комната казалась окрашенной в разные оттенки синего. Признак приближающегося рассвета. Ткань постельного белья приятно ощущалась на разгоряченной обнажённой коже, а потоки воздуха из открытого окна нежно струились по неприкрытой ни одеялом ни пижамой груди. У неё редко бывало так спокойно на душе. Нет, сейчас её не мучила совесть и прочие подобные душевные явления не докучали ей. Наоборот, ей казалось, что всё, что сейчас происходит и происходило недавно правильно. Просто её обычное душевное состояние можно было охарактеризовать одним словом: горячо. Это не значит, что именно гнев был для неё чем-то обыкновенным и повседневным. Для Джолин, даже когда она была в хорошем настроении, была характерна аура тепла, или можно сказать жара, и огня, который будто горел внутри неё. Сейчас же в её душе была прохлада. Спокойная и веющая стойкостью прохлада. Будто этой ночью она переняла её у своего отца, лежащего подле неё. Будто через свои колючие и непривычно нежные для него прикосновения и ласки он хотел передать ей то, противоположностью чего она была, но в чём так нуждалась. Проводя своими холодными ладонями по её горячему телу, с наибольшей нежностью, на которую Джотаро был способен, лаская её грудь и прислушиваясь прислонёнными к шее губами к пульсу, он лечил и охлаждал те ожоги, которые она нанесла сама себе. Джотаро не мог оторваться от Джолин. Тепло и жар её души и тела манили его к себе. Если раньше он боялся этого влечения к ней, обещавшего ему, всю жизнь находившемуся в спокойной и постоянной прохладе, перемен. Ему, всю жизнь считавшему, что необдуманные действия и горячность приводят в большинстве своём к беде, и отказавшемуся от них во имя благополучия себя и своих близких. Лишь когда появилась Джолин, он почувствовал, что избегая и подавляя в себе проявления не особо чтимой им стороны души, он чуть ли не покрылся коркой льда и впервые ощутил неприятный мороз по коже от осознания этого. И всё же он привык так. Спустя столько лет он не мог поменять свой образ жизни и начать жить иначе. Это было для него слишком. Слишком опасно. Яркие проявления симпатии, привязанности и любви ставят в опасное положение не только тебя, но и тех, кого ты любишь, и кто защитить себя просто не способен. Для Джотаро, жившего в мире стандюзеров, такая точка зрения была единственно верной. Испугавшись грозившего разрушить тщательно выстроенную им невидимую линию обороны этого внезапно открытого желания согреться в объятиях своей собственной дочери, он отдалился от неё. Бросил Джолин среди пожара внутри неё самой, и самовольно обрекая себя самого на одиночное заключение в вечной мерзлоте своей души. Это был единственный возможный манёвр, который гарантировал хоть какую-то сохранность его прежнего образа жизни. Лишь спустя годы страх остаться по настоящему брошенным единственным человеком, который был способен был дать ему то, в чём он неосознанно нуждался всю свою жизнь, проявилось во время битвы с Пуччи. Вид Джолин, льнувшей к Анасую, вызвал у него слишком яркий спектр чувств и эмоций, чтобы их игнорировать. Там было всё: страх, что он потеряет Джолин и как дочь, и как женщину, и как-то нечто, что он не мог точно описать. Постепенно в их отношениях были заметны значительные улучшения, и Джотаро решил, что на этом стоит остановиться. Несмотря на то, что в их отношениях осталась некая скованность, для Джотаро хватало и того, чего они уже достигли. Это было всяко лучше того, как Джолин реагировала на него ранее. Дальше идти было слишком опасно. Он решил, что будет утолять свою жажду тепла издалека и осторожно, дабы не отпугнуть этот прекрасный огонёк. И всё же он не сдержался. Однажды, когда Джолин вернулась домой после встречи с друзьями, Джотаро почувствовал исходящий от её шеи запах мужского парфюма. Он сразу понял, чей он. Это мог быть только Анасуй. На лице мужчины никак не отразилось испытываемое неудовольствие, но внутри у него всё перекосило и он проходил с этим чувством весь оставшийся день. Вечером, когда они запланировали посмотреть фильм, Джолин была в чёрных лосинах и домашнем худи, а волосы, которые она каждый день собирала в сложную причёску, были распущены. От её тела исходил мягкий и тёплый запах дома, который он так любил. Но что его злило и одновременно тревожило, с её запахом гармонично смешался парфюм Анасуя. Это было похоже на знак. Знак того, что Джолин может его покинуть. и он так и останется один. Он мог с этим смириться раньше, но не сейчас. Он не мог позволить отобрать у него то, чего он почти добился ценой отказа от своей прежней жизни. Это стало спусковым крючком. Резко он приблизился к ней и уткнулся своими губами в её. Это был не похотливый поцелуй. Для человека, не привыкшего выражать чувства словами, это была попытка показать всё то, что он держал в себе: нужду в человеческом понимании, нежность, любовь и все те противоречия, которые копились в его сердце. Трезвая часть его сознания заставила его ужаснуться. Он был прав. Всё то, чего он опасался всё-таки произошло и всё, что он успел построить, пойдёт крахом и всё из-за одной ошибки. Но когда он почувствовал на своих скулах прикосновения мягких женских ладоней, сердце продолжило свою работу. Своими нежными касаниями она дала ему понять, что он не отвергнут. Наоборот, его влечение к ней взаимно. И тут его осенило. Джолин такая же как он. Она тоже страдала, и не просто как дочь, нуждающаяся в отце. Ей было из-за себя самой. Никто не помогал ей понять, как жить с пламенем внутри неё и не обжечься. Ей пришлось самой научиться понимать себя и своё естество, чтобы как можно меньше вредить окружающему миру и дарить ему тепло. И в её боли и ожогах виноват он, и как отец, и как человек, который тоже причинил боль другим людям и способный научить её не обжигать себя и других, но в итоге испугавшийся обжечься сам. В конце концов, ему самому пришлось расплачиваться за свою трусость. Единственное, что он мог сейчас сделать для неё это охладить её ожоги и смягчить испытанную ею по его вине боль. Может быть, в облегчении пережитых ею страданий он найдёт успокоение и для себя. С этой мыслью он прижался к ней ещё сильней. Они ласкали друг друга долго. Сначала через одежду, а потом, решив, что хотят почувствовать всё собственной кожей, отбросили ненужную одежду в куда-то в угол. Они целовались, лелеяли тела друг друга то остервенело, то нежно. Джолин была жадна до всего, что давал ей отец. От небрежного поправления локона обесцвеченных зеленых смешанных с чёрными волос, до неказисто нежного покусывания сосков. Джотаро же наслаждался ощущением её длинным цепких пальцев в своих густых волосах и чувственных биением её сердца. Раз за разом он прислонялся к её груди или шее, упиваясь мыслью: «Она тёплая. Она живая. Она рядом со мной.» Джолин очерчивала руками мышцы его спины, его позвонки и то покусывала, то лизала мочку его уха. Лишь когда наступила поздняя ночь, они улеглись в теперь общую постель, но ещё не в силах оторваться друг от друга. Слишком долго он держался поодаль, слишком долго она ждала, и теперь, когда они наконец-то смогли рассказать о своих чувствах даже так, они чувствовали облегчение от свалившегося груза, и теперь для них не было значения, что подумает о них кто-либо. Каждый из них знал, что поступил правильно по отношению к тому, кто сейчас рядом. Всё правильно.