***
Уборка. Самое обычное, но такое нужное дело слишком часто превращалось из хорошей возможности предаться раздумьям о вере и добрых богах в пытку с собственным сознанием, снова и снова подкидывающим подробности ее святотатства в святой обители. Видения навязчивы, не желают отпускать, а звенящая тишина мыслей отныне была подобна каторге. Даже другие работники и служители церкви не могли пробиться сквозь невидимую преграду, выстроенную всего за несколько месяцев… — Сестра Рэиса, сестра Инвидия приказала вам и сестре Милени отправляться к Отцу сразу после молитвенных песен. Жар и духота прачечной не испугали посланницу не самых добрых вестей, пререкаться с которыми не было ни возможности, ни желания. Наша монахиня вздохнула, тыльной стороной ладони вытерла испарину на носу и лбу, вороша выбившуюся челку еще больше. На руках все еще оставалось душистое мыло и масло, разведенные в теплой воде, поэтому чистое полотенце тут же подала трудница — одна из женщин, что только проходили испытания работой, готовясь стать послушницами. Другие же пытались повторить те же манипуляции, что только что им показывала монахиня в обращении с дорогой шелковой тканью, расшитой золотыми и алыми нитями, изображающими сцену погребения земного воплощения их бога. Эта же старшая Сестра сама и отправила Рэису в помощь новоприбывшим, не знавшим обращения со столь дорогими тканями, как антимис, которым накрывали престол, повредить который было сродни святотатству над церковной реликвией. Монахиня отряхнула платье и спустила рукава, приводя себя в надлежащий вид, поправляя деревянный крест на груди. Вторая монахиня встретилась с ней на выходе из прачечной, и, обмениваясь обязательным поклоном, они направились в сторону храма, где должна была состояться молитва. Что входило в обязанности здешних служителей? Увы, помимо ежечасного труда, покорности и чтения молитв сложно было найти что-то, находящееся в пределах мечтаний женщин вне высоких известковых стен монастыря, откуда выбраться могли лишь по личному разрешению Отца или священника вышестоящего сана. Но много ли стремилось выйти отсюда народу, что добровольно вошел, решив отринуть мирскую суету и посвятить себя восхвалению бога и благодетели? Правильно, поэтому выход был лишь на совести их самих. А что монахи? Те, кто прошли путь трудников и послушников не имели большей чести, чем помогать в служении самому священнику и нести свет веры темному народу, что, подобно стаду овец, нуждается в пастухе. И если люди — стадо, то монахини в подобном сравнении шли бы в качестве пастушьих собак, не дающих оступиться овцам, неправильно услышавших звук рожка… Так однажды сказала ныне покойная монахиня еще юной послушнице, что почти и забыла лицо старой женщины, вещавшей такие странные вещи… Подготовка к молитве была совсем обычной, ведь храм уже к их приходу сверкал чистотой и благоухал ладаном. Поэтому, полностью подготовив всю необходимую утварь, монахини зажгли свечи перед образами в чистых подсвечниках и дали четкие указания хору. Девушке искренне не хотелось идти к Отцу, и ее стыд был оправдан, но не перед сестрой, что даже не догадывалась о подобном в силу своей порядочности или глупости. Священник, облаченный с длинные темные одежды, выражающих скромность и отрешенность, поправил золотое пенсне с украшениями на цепочке в виде крестов, что так остро отливали при свете свечей. Сестра улыбнулась Наставнику, что походил на сердобольного родителя, на что получила милую улыбку взрослого статного мужчины, наполненную одобрением в изумрудных глазах. Рэиса подняла взгляд, но, уловив лишь малое изящное движение его руки, едва поборола желание сбежать или хотя бы дернуться. Но, видимо, замешательство в ее взгляде и едва отведенные глаза не остались незамеченными. Получив благословение и обещание прийти через несколько минут, монахини почтительно удалились, позволяя прихожанам и служителям заходить и готовиться к службе. …Какое же это было восхитительное чувство для Рэисы — на коленях стоять и вторить такие красивые строки, восхваляющие богов, воздающие почести святым и мученикам, представляющими собой образец жизни и смерти во имя веры и любви к ближним. Монахиня в мыслях сама возносилась к небесам, тем божественным вратам и, стоя на задворках, желала краем глаза увидеть хоть краешек одежды благочестивого человека, о которых им столько рассказывали. О которых они знали лишь с чужих слов. Девушка слышала, кто рассказывал им проповедь вкрадчивым бархатным голосом, но видела силуэты безликих ангелов, что плясали под куполом в радужном свете, озаряя праведностью ее грешную душу. Но витала ли она то так же в трансе или уже наяву?.. Часовая службы закончилась, как всегда, минута в минуту, так что Рэиса поднялась за секунду, когда верующие начали расходиться по своим делам, тогда как лишь несколько человек оставались для обычных просьб Отцу, что обязан был выслушать и помочь прихожанам. А что до нее, то предстояло лишь привести храм в порядок, чтобы потом другие могли быстро приготовиться к молитве. Рэиса начала менять талые свечи, когда к отцу подошел последний прихожанин. Улыбающийся мужчина в черных одеждах отбивал указательным пальцем тик за стойкой со священной книгой, что не могла не заметить она, находясь с той же стороны у стены. Монахиня предпочла бы не слушать того, что просил этот молодой человек. Сестра же, находящаяся рядом, то ли предпочла не замечать очевидного, то ли действительно не понимала, что просит этот скрытный человек у теряющего терпение Наставника, которому передали записку с указанием обещанной суммы. И снова подарив юноше натянутое движение губ, Отец лишь дал ему благословение, обещая исполнить все в ближайшее время. Как очередная закономерность, на следующий день им в срочном порядке необходимо было провести отпевание отца того самого юноши, мужчины, что в гробу был живее живых. Безутешная вдова — мачеха первого наследника — горько рыдала сначала на руках еще юного сына пятнадцати лет, а потом с безумием припала к телу покойника, ведь даже мужчины не смогли отдалить рыдающую женщину, что не верила в кончину любимого мужа, у которого уже начали понемногу проявляться ядовитые красные бугры на шее. Но разве кто-либо стал хоронить в столь скором порядке скончавшегося, что еще вчера, по отчаянным крикам хрупкой супруги, цвел здоровьем и запалом. Но кто решит, что жена, никак иначе, тронулась умом, ибо все родственники и соседи никак не любили того человека за его активность, цепкую хватку и желание работать на самого себя, игнорируя забавы и развлечения благопристойных, к которым так стремился его первый сын. Рэиса помнила, как увидела сумму взятки — тысячу золотых. Наверное, тому юноше хватило подкупить многих, а священник был самым дорогим вложением. Но по сплетням, которые разносили прихожане, да и в процессе службы, девушка вскоре узнала, что тот молодой человек начал вести поистине роскошный образ жизни; мачеху отправили в лечебницу для душевнобольных, из которой не вышел еще ни один здоровый человек… Что до сводных братьев — их всех, по слухам, определили в ряды армии, нуждавшейся в свежем мясе для походов на восточное королевство, а сестер определили в работные дома, кроме старшей, что отныне стал брать с собой на все светские мероприятия в качестве спутницы. Эту девушку она видела однажды, когда вышла в один из домов по поручению Отца, где был праздник всех шутов и плясок, ведь карлики в пестрых платьях и шапками с бубенцами так забавно плясали, что ее воротило от одного взгляда на них. Прелестница в золотом платье с открытым вырезом сидела на коленях сводного брата, гладящего ее роскошные платиновые волосы, украшенные золотыми цепочками и янтарем. Юноша смеялся с остальными, снова и снова кидая на игральный стол деньги с призывом отыграться и между делом ласкал у всех на виду красавицу, превосходившую всех в том зале. Монахиня и прошла бы мимо, если бы не увидела мольбу в тех лазурных печальных глазах, подернутых дымкой, будто бы ее заставляли не приходить в себя… Рэиса искренне ненавидела свои уши и глаза, ведь иначе она бы ни за что не услышала эти правдивые слухи, не решилась рассмотреть несчастную девушку и не оказалась бы перед кабинетом Отца, сосредоточенного подсчетом золотых монет. Увы, просто так уйти незамеченной ей не удалось…***
Рэиса сегодня радовалась возможности выйти за пределы монастырских стен, чтобы помочь одной из купеческих семей, где никак не мог поправиться от тяжелой болезни один из сыновей. Сам Отец дал благословение выслать одну из монахинь за отдельную плату для ухода за несчастным ребенком. Как ни странно, но сестра Инвидия при первом взгляде на подвластных монахинь выделила ее, будто белую ворону, и решила, по видимости, выслать подальше и в последнюю очередь оповестить Священника о своем выборе. Как бы не относилась она к Наставнику, радовалась, что наконец-то сможет применить свои силы, чтобы помочь милому ребенку поправиться и дать возможность верить, не отчаиваться. — Вы сестра Рэиса? Здравствуйте, мы ждали Вас, проходите. — Милая женщина, скорее всего, госпожа, улыбаясь пропустила посланницу, предлагая пройти в кабинет своего «вечно занятого мужа». Не такой большой дом старой отделки с дефицитом орнаментов и украшением с лихвой оживлялся целой оравой детворы от шестнадцати до пяти лет, что, однако, были смирнее обычно. Это заметно, глядя, как понуры были старшие, придерживающие братьев и сестер для приветствия гостьи, что должна была помочь. Но что было с них взять, ведь они были опечалены. — Мисс Рэиса? Отец семейства, сбитый мужчина лет шестидесяти, уместно смотрелся в сочетании со своим рабочим столом, полном бумаг и счет, на которых до этого выстукивали очередные цифры. Как признался глава дома, он наслышан о способности сестер ухаживать за больными, об их знаниях в области трав, лекарств и настоев для выздоровления и поднятия духа, поэтому предпочел сразу принять помощь человека, который еще и связан с верой. Ведь столько шарлатанов вокруг, а священнослужители никак не могут подвести. — Да, я сделаю все возможное, но позвольте увидеть несчастного мальчика. В отдаленной комнате, темной и прохладной, на узкой деревянной кровати со смененным буквально вчера постельным бельем, находился мальчик пятнадцати лет отроду, что не воспринимал реальность как таковую из-за высокой температуры тела. — Он никогда не болел так, чтобы его выжигало столько времени. Мы боимся, что это что-то серьезное. Монахиня провела ладонью по бледной коже лба, убирая черные мокрые пряди, напоминавшие ей свои собственные, коими обделила природа ее светловолосых отца и мать. Казалось, что если он раскроет глаза, то у него тоже будет мягкий взгляд морозной травы. Очень высокая температура — были принесены все необходимые травы и миски вместе с тазиком воды и полотенца. Жар лишал его жидкости и сил, но это была скорее реакция организма на изменения внутри, как говорили передовые лекари, а что же случилось? Приспустив теплое одеяло и поругав мысленно излишне сердобольных родителей, девушка начала осматривать тело подопечного. Но ничего особенного, лишь привычные шрамы, коих минует редкий ребенок, разве что ниже, на ноге в районе середины бедра был очень яркий рубец, что выделялся среди прочих. — Ничего особенного, он часто ломал ноги на улице, а однажды его кость порвала кожу и торчала. Но лекари все поправили, и он снова смог ходить. Нет же такого страшного в подвижности детей? Монахиня начала пальпировать бедро мальчика, у которого ноги и руки были такими тонкими, как у воробушка. Бедный мальчик, как же сильно его подкосило. Именно там она нашла небольшую упругость, едва заметную, что была обнаружена лишь после более сильного нажатия. Рядом стоящая мать начала верещать, что ее чаду больно, и попыталась одернуть служительницу церкви, но та была достаточно крепка, ведь ростом и крепостью мышц природа ее не обделила, в отличие от родителей. Но ради спокойствия самой родительницы пришлось уступить, к тому же она не так много знала в анатомии, чтобы утверждать, что там что-то нехорошее. Мальчик пришел в себя спустя пару часов, когда монахиня читала над ним молитву. — Меня зовут Рэиса, я присматриваю за тобой по просьбе родителей. Паренек едва ли понял, что она говорит, поэтому лишь отвел взгляд воспаленных красных глаз. Без стеснения девушка помогла ему подняться, опорожниться и как следует подмыться в принесенном тазу. Подопечный не проронил ни слова, лишь коротко отвечал на ее вопросы, что задавались то с целью подробнее узнать о состоянии болезни, чтобы не дать предаться беспамятству. — Все будет хорошо, боги милостивы, они помогут всем… Но больной лишь продолжал жаловаться на боль в животе и резкую — в ноге. Ни одна известная настойка или растирка не могли помочь даже при должном уходе, пока нечто внутри едва заметно уплотнялось, становясь больше. Молитвы, уход, молитвы… Помогли?.. Наверное, это был один из таких случаев, когда судьбы была начерчена на раннюю смерть, когда за душой ребенка спускались ангелы и возносили к златым вратам, минуя суд. Монахиню отослали как только приглашенный лекарь констатировал смерть, но никто так и не узнал причину болезни и почему ни один настой и молитвы не смогли помочь несчастному на горе родителей. Как нельзя лучше, тут помогло главное слово: «На то воля богов, то судьба»… Это было сказано не ей… Девушка стояла на коленях перед образом дев — невест божьих и тихо плакала, роняя слезы, всхлипывая. Она не заметила Отца, что, даже не скрывая своего присутствия, подошел к ней, взирая снизу вверх на излишне сентиментальное существо. — Что ты делаешь поздно ночью в храме? Время молитв давно прошло, а ты только вернулась. — Я — монахиня, божественная невеста. Что плохого в том, что я хочу лишний раз здесь, в его обители, вознести просьбу позаботиться о том мальчике? — Она шмыгнула носом, стараясь сильно не дрожать. — Я — та, кто может это сделать, я должна это сделать. Я… В спину последовал толчок, от чего девушка потеряла равновесие и расстелилась на холодной плитке, больно ударившись лбом и запястьями. — Кто ты? Я не расслышал? Сзади сильная рука мгновенно задрала подол тяжелого длинного одеяния, отчего холодный воздух моментально прошелся внизу живота, выводя из оцепенения. — Нет! Не надо, прошу Вас! — взмолилась девушка, пытаясь отползти, но рука крепко удерживала талию, пока тяжелое тело навалилось. Она почувствовала, как в промежность уперся твердый член, наливающийся кровью от возбуждения. Сопротивление и слезы возбуждали двуликого мужчину, что нащупал желанный вход и, плюнув на руку, видимо растер свое мужское достоинство и с шипением протиснулся в сухое влагалище, не обращая внимания на боль, что сейчас испытывала девушка под ним, когда ее через силу и без всякой подготовки грубо взяли. Насильник резко толкался внутри, засовывая отвратный палец ей в рот, испытывая известное лишь ему удовольствие, которого так давно не было, пока униженная подопечная плакала и хрипела.***
— Пустите! Прошу, откройте! В закрытые ворота с усилием билась женщина, пока двое сторожевых лишь дрожали от пронизывающего ветра в этот ливень, прячась в домике, который сами покидали лишь для еды, службы и по нужде. Священник лично отдал на неделю приказ не беспокоиться о всяких «мелочах», ведь тревожить одного из первых будут именно его для сообщения и принятия очередной исповеди. Вот и стояли они, молча глядя из-под козырьков на ту, что с отчаянием молила о помощи. — Впустите! Рэиса сегодня должна была разобрать письма от епископа в нужной последовательности и занести все эти прошлые сообщения в тетрадь для соблюдения всех формальностей в деятельности церкви. Но, возвращаясь из библиотеки — хранения документации и церковных книг, — монахиня сначала решила, будто бы ошиблась и звук дождя уже проецирует различные слуховые обманки. Любопытство привело к вратам, где двое взрослых мужиков слушали мольбы и игнорировали их. Как только было обещано взять ответственность на себя и сообщить священнику о подобном самоуправстве, дверь отворилась и, помолившись, к ним прошмыгнула совсем юная цыганка с черными как смоль глазами и кудрями. Не мешкая ни секунды, монахиня поспешила отвести вторженку в гостевой дом, где таких же, как она, привечали. — Пожалуйста, помогите. — Девушка потянула за рукав черного одеяния, оголяя платье с беспорядочным безвкусным кружевом, топорщащееся от округлого живота. Беременная. Монахиня поспешила осмотреть девушку и согреть у жаркого камина, сменив мокрую одежду на сухое облачение рабочего платья. Выдав шерстяное покрывало, девушка поспешила к Отцу, что должен был, как обычно, пересчитывать деньги с тех бумаг, что продавала церковь взамен прощение грехов. Она не ошиблась, застав наставника за рабочим столом с пенсне на носу. Перед ним были весы, бумаги и миски с золотыми и серебряными монетами. — Отец, прошу простить за вторжение. — Монахиня постучалась и поклонилась, получив разрешение войти, с твердым намерением глядя на священника. Тот лишь кивнул и махнул рукой на ее объяснения и просьбу, в которой не было озвучено лишь положение девушки. Дармоедов и наседок этот человек терпеть не может. Начало светать. Юную цыганку обступили послушники и работницы, обнаружившие гостью, коих так мало, прихожане только приходят и уходят. Девушка оказалась очень живой, открытой, искренне улыбающейся даже одними глазами. Сейчас монахиня поняла, что приютила милую деву, похожую на маленькую черную ласку, а глаза казались черными из-за расплывшейся сажи у глаз. Она оказалась беглой дворянской блудницей, коей ее сделали, выкрав из табора. Как знать, что она приглянулась однажды, но как через несколько месяцев и надоела. Мало иметь при себе лишь юношескую красоту… — Мисс Рэиса, спасибо Вам! — Черная Ласка подбежала к монахине и при всех поцеловала ее руку, заставив смутиться. Но как же противится этому милому ребенку, что так невинна, хоть и должна стать матерью. Милая Ласка, как ее все называли, не боялась труда, не относилась к себе как к беспомощной беременной, а пыталась помогать по силам. Любили девочку все, даже почти немые работники котельной и те привечали, когда она приносила им состряпанные пирожки или вкусный хлеб, какой они делали табором на камнях. Монахиня прислонилась к деревянному столбу, глядя на девственный первый снег, что покрывал остывшую землю. Облачко пара поднялось и растворилось, как и тепло, что должно было вновь заставить его таять. Не хотелось даже думать о том, что, как назло, заставит его растаять и нарушить эту красоту… Компания девушек с приподнятым настроением шла и обсуждала сегодняшнюю погоду и то, каким будет это Рождество. Монахиня из всех довольных голосов слышала лишь тихий — их подобранного Зверька, что несла стопку книг из библиотеки и беззаботно щебетала. Так все были радостны, наслаждаются днем и работой, кровом и хлебом. Горести остались там, за стенами. — Хочу вернуться в табор, к родителям, а там рожу ребеночка и выйду замуж, — заботливо поглаживала дева свой живот, как будто общаясь той крохой внутри. «А сколько ей лет?» … Монахиня застыла, пораженно глядя в пустоту, осознавая самое страшную вещь, в их разнице… Девушка отпрянула и опрометью кинулась в часовню, где сейчас вряд ли можно было кого-то встретить. В голове бушевал ураган, а сердце разрывалось в клочья. «Девы — невесты, спасите!» Увы, никто не отвечал…***
Рэиса как раз закончила работу в библиотеке, когда нужно было вернуться в храм и сообщить Отцу о проделанной работе и общих чертах документации от сенаторов. Настроение было ни к черту, да простил бы бог ее за такие мысли, ведь сегодня, неудивительно, была жуткая грязь и полное уныние на улице, что даже яркие свечи не могли скрасить этот вечер. Да, все как всегда, из года в год, этот порядок не меняется. Девушка оцепенела, услышав за узкой хозяйственной дверью возню и тихие мужские стоны. Она схватилась за лицо, чтобы не вскрикнуть, но едва ли дрожащими руками тихо приоткрыла незапертую дверь, за которой безнаказанный послушник вбивал в стену девицу, тихо плачущую с надрывом звонкого голоса. Она еще больше ужаснулась, когда поняла, кого именно он насиловал. — Уйди! — девушка распахнула дверь, схватила швабру и ударила с размаху грешника плашмя тяжелым перекрестом, что от неожиданности тот едва ли успел подставить руку, но все же отстранился. Милая цыганка, это невинное дитя, сейчас сползла по стене, раскинув ноги с открытым видом на кровоточащую промежность. Девушка кое-как сообразила быстро поднять изнасилованную и начать ее выводить из этого проклятого места, пока этот недолюбовник со страхом смотрел на уличившую его служительницу. Снаружи слышался частый, с упором на правую ногу стук каблуков монахини Инвидии. Они успеют… Нога скользнула, корпус тела наклонился назад, как в замедленном движении. Она только что поняла, что поскользнулась на кровавом пятне и сейчас, скорее всего, потеряет сознание от удара затылком о каменный пол. «Так оно и произойдет. А что же девочка? Эта милая цыганка? Выживет ли она? Надеюсь, что она найдет силы и…» Большего она не помнила.***
Девушка очнулась с дикой головной болью в районе затылка, будто бы череп готов был расколоться надвое. Она двинула рукой и ощутила мягкость прохладного одеяла, воздушный матрас и пуховые подушки, нежность которых успела позабыть… Рэиса с ужасом вспомнила свое падение и в отчаянии не могла представить, как оно и пробуждение может быть связаны. В глаза бросался лишь балдахин, за которым можно было увидеть черную фигуру… — Пришла в себя? — Отец, чт… что Вам нужно? — Руки и ноги были, на удивление свободны, поэтому она поднялась и начала судорожно придумывать план действий, но бешеное сердце не сбавляло ритма. Высокий широкоплечий мужчина со смольными будто ночь волосами, в которых отливал лунный свет, ладонью отвел занавес, полностью открывая вид на свое обнаженное по пояс тело, отчего девушка тут же отвернулась, стыдливо признавая его красоту. — Ты все еще боишься меня? К чему все это? Ее душа готова была покинуть тело в ту же секунду, пока мужчина приближался к ней, нависая темной горой. Что же ей, беспомощной девушке в одной сорочке, делать перед ним, совращавшим тело столько времени! Богохульник! Безбожник! Как же так?! И это после того, как она увидела, когда насилуют другую, отвратительно! Зачем она вообще здесь?! — П-пожалуйста, отпустите меня! В нашем храме есть и другие девушки, но Вы не стесняетесь брать лишь мое тело! За что я так провинилась перед Вами, чем я не угодила? За что я должна постоянно озираться на Вас и смотреть на Вашу натянутую улыбку, что дарите всем?!.. — Ревнуешь? Она была в ярости. Как же так могло быть?! Он же священник! Он учил их праведной жизни, будучи приближенным к богам, а сам творил то, что нарушало все их заповеди и запреты! В его храме произошло прелюбодеяние! — Н-нет! — Она отвела взгляд, прижала руку к груди, не смея взглянуть в его глаза, гипнотизировавшие ее своим светом яркого изумруда. Обжигающее дыхание в шею выбило ее из колеи, и она вздрогнула, выдыхая стон. Не было ничего больше, и она поняла, что тело само отозвалось на него, намеренно проверившего ее реакцию. Стало безумно стыдно за свое ненавистное естество, что предавало каждую секунду. — Ты моя… Его крепкие руки обхватили широкие бедра, а большие пальцы легли на талию, заводя разгорающееся нутро. Девушка инстинктивно сжалась, но покорно опустилась, позволяя мужчине нависнуть и рассматривать свое тело при свете луны. Даже так она могла очертить его крепкое тело, будто бы он не проводил время за молитвами, а прорабатывал каждый изгиб мышц. Все в нем, даже лицо и эти глаза было слишком красивы, будто не от мира сего. То была дьявольская красота. — Ты предназначена мне по праву, и я хочу лишь тебя… Это было одно из тех занятий любовью, когда он не насиловал, а дарил и ей удовольствие, на сей раз вызывая отклики. Эти влажные глубокие поцелуи, вырисовывающие узоры касания, холодные простыни и горячее дыхание. Все уносило куда-то вдаль, оставляя лишь жаркие стоны и грубые толчки. Она все лежала и смотрела на голого мужчину, что заснул практически сразу, так и не сказав ни слова. Девушка, не до конца осознавая всей вины, потянулась и приспустила одеяло со спины и приподнялась, чтобы убедиться. На спине с правого бока было большое родимое пятно, столь знакомое, по форме напоминающее остролист. Девушка закрыла рот и с содроганием скрючилась на полу, до боли напрягая все мышцы. Слезы градом лились на пол, пока девушка пыталась не зареветь в голос…***
Девушка пустым взглядом прожигала горизонт темного тяжелого неба, поверх облаков которого иглами скользил солнечный свет. Ее смятое, траурного цвета платье нещадно трепал ветер, промозглый и ледяной. Вслед за закрытыми глазами на лице скользнула усталая улыбка, брови напряглись, разнося лбу и переносице морщины. Окоченевшая рука коснулась плоского живота, но тут же сжала ткань одежд, проворачивая в кулаках. Последний свет окрасил ее потускневшие черные волосы, все так же дырявя небо. Совсем юная, но по виду разменявшая не один десяток лет. «Ждете меня?» Монахиня сделала глубокий вдох и ступила, проваливаясь в забытие…***
На следующий день весь город облетела молва, что монахиню из храма нашли у подножья обрыва в лесу. В ходе расследования установили, что каким-то чудом и сильным ветром при падении тело сменило немного траекторию падения, отчего деревья послужили преградой от прямого удара. Исколотое, истерзанное ветками, оно сохраняло жизнеспособность в течении нескольких часов, пока девушка в результате увечий и страшной боли не испустила дух. Кроме переломов было также обнаружено, что на пояснице потерпевшей был вырезан лоскут кожи примерно размером с ладонь. Охотники, обнаружившие свежее тело, не тронутое зверем, тут же позвали подмогу, когда поняли, что имеют дело со служительницей церкви. По свидетельствам монахинь, она всем говорила, что отправляется на встречу с дорогим человеком. Местные уверяли, что видели ее в таверне, встречающейся с женщиной, что была ниже нее, с приметными золотыми кудрями. Завязалась перепалка, и они вместе удалились. Ту самую подозреваемую — мать служительницы, нашли, обнаружили и нож, и место с не оттертой до конца кровью. Несмотря на крики о невиновности в смерти, ее никто не отпустил. Приговор: казнь. Горько плакали служительницы храма, которым полюбилась, склонили головы прихожане, видевшие почившую, но потускнел отец, что впервые в глазах людей действительно горевал по усопшей, по невинному ребенку…