Today I.m Thinking About The Things That Are Deadly

В темноте остается только думать — больше заняться нечем. Разум Обито порождает чудовищ из ничего, и голос Мадары льется в его уши, не оставляя ему ничего, кроме медленно разрушающегося храма воспоминаний. Обито теряет надежду на спасение с каждым часом, бесплодно считает удары собственного сердца, пытаясь таким образом уследить за временем, но теряет счет снова и снова. Он пытается. Он пытается вспомнить улыбки друзей, их голоса, их смех. Он пытается вспомнить вкус настоящей еды. Он пытается вспомнить тепло солнечного света на своей коже. — Неужели ты не понимаешь? — шипит Мадара, и его голос полон яда. — Нет ничего, кроме тьмы. Голос старика становится ласковым, хотя в этот самый момент Зецу вгрызаются в искалеченное тело Обито: — В этом мире нет ничего, кроме страдания. Но я изменю это. Обито спорит: — Есть и хорошие вещи! Люди могут быть добрыми! Они могут любить друг друга! Моя команда любит меня, они вернутся за мной! — Любовь — это иллюзия, — сердито ворчит Мадара. — Бесполезная, ничего не стоящая концепция. Обито притворяется. Он по крупицам воссоздает в своей памяти дни, наполненные тренировками и дружеским общением. Он тоскует по вещам, которые казались ему такими скучными раньше, когда он жаждал войны и мечтал стать героем. — В этом мире не существует героев, глупый мальчишка. Мадара плюется ядом, и боль возвращается, когда Зецу принимаются за Обито с новой силой. Обито пытается вспомнить, каково это — чувствовать прикосновения, от которых не больно. Он пытается вспомнить свою команду. Свою семью. Руку Минато, осторожно взлохмачивающую его волосы. Звук смеха Рин. Тепло Какаши рядом. Боль усиливается, и его разум тянется дальше, за более отчаянными «что, если». А вдруг, когда он выберется отсюда, Минато научит его Хирайшину? … слаб, слишком слаб… А вдруг, когда он вернется, он и Рин будут вместе? … слишком, слишком слаб, больно… А вдруг, когда он выберется, Какаши наконец признает его достойным противником? … А вдруг Какаши признает его чем-то большим?.. Он осознает. Он вцепляется в свои только что обретенные чувства с отчаянием умирающего. Он ныряет в них, теряется в «что, если» и выстраивает себе защиту из мельчайших деталей, тех немногих, что все еще остались ему; что еще может он сделать, когда все вокруг него неподвижно, и тихо, и темно, и он не может двигаться, и каждое воспоминание — словно пепел в его рту, и он бы кричал, но его глотка пересохла и полна пыли, и он не может издать даже звука… А вдруг Какаши уже признал его чем-то большим? Он вспоминает особый оттенок волос Какаши в пятнистом солнечном свете под дубами на краю тренировочной площадки. Он вспоминает изгиб его щеки под маской, когда тот улыбается. Он вспоминает демонстративно иронический тон голоса, который Какаши использует, чтобы взбесить его. Обито выстраивает мечту из своих воспоминаний. Какаши встречает его у дома, и они идут вместе на тренировочную площадку. На улице солнечно … он слышит отдаленный шум дождя… и они проводят утро в тренировочных боях. Они встречаются с Рин и Минато-сенсеем за обедом в новой раменной … так хочется пить… и они смеются все вместе. День они проводят в библиотеке и валяют там дурака, играя в игру, которую им показала Рин: открываешь книгу на случайной странице и тыкаешь в случайное слово, чтобы предсказать будущее. Они идут в магазин за овощами на ужин, затем возвращаются домой к Обито. Они рубят овощи, стоя совсем близко друг к другу, и затем Обито бросает нарезанное на сковороду. Какаши таскает ломтики кабачка себе под маску. Они едят за маленьким расшатанным столиком в доме Обито. … он забыл, какая еда на вкус… После они устраивают пробежку до вершины монумента Хокаге и смотрят оттуда, как загораются первые звезды. Они болтают о всякой ерунде, и это мило и замечательно. Он стягивает с Какаши маску и целует его. … он никак не может представить лицо Какаши, вместо него в его воспоминаниях пустота. Он пытается сильнее… Ткань маски Какаши гладкая, и его пушистые волосы мягкие под пальцами Обито … кончики его пальцев царапают холодный камень… И когда он прижимает свои губы к губам Какаши, все в мире становится правильно. Они держатся за руки, когда идут домой под звездами. … когда можно будет уйти домой?.. Обито достает второй футон, и они засыпают рядом, все еще держась за руки. Они вместе, они отгоняют кошмары друг друга, и ни один из них не просыпается до утра. … он просто хочет домой… Он несчастен, и воспоминания увядают с каждый днем, а время все идет и идет, и вечность следует за вечностью. Это жалко, это глупо, но он цепляется за свои безмятежные фантазии. Когда он выберется, он сможет воплотить их в реальность. Он ковыляет наружу, поддерживаемый несколькими Зецу, еще более чудовищными в дневном свете, чем тогда, когда они были просто тенями во тьме. Он видит, как Какаши пробивает рукой грудь Рин. Смотрит, как она падает на землю. Смотрит, как Какаши обнимает ее, пока она умирает. Это больно. Его замок, аккуратно возведенный из надежды и памяти, рушится. Он пытается вспомнить, но он знает, что воспоминаниям уже нельзя доверять: они осквернены бесконечностью, проведенной во тьме, и горечью этого нового предательства. Он не может. Что-то в нем ломается. Слезы катятся по его лицу, пока Зецу держат его, неспособного сделать хоть что-то, в вертикальном положении. Он может только смотреть. Воспоминания слишком зыбки по сравнению с реальностью. — Как грустно, как грустно, — нашептывает ему Зецу, пока тащит его на себе обратно. — Знаешь, Мадара может это исправить. Ты мог бы помочь ему. Это теперь его реальность. Любовь ни черта не стоит. В мире нет ничего, кроме страдания.