Тот самый

Паша уже откровенно заебался. Он устал. Ему хотелось хоть какого-либо спокойствия в этом балагане. Парень мечтал хоть о чем-то, что вкладывалось в рамки его грез, но всё это он не получал. Почти не получал. Больше всего он хотел иметь компанию друзей. Это удалось на славу, люди в их группе были замечательные, хоть и раздражали порой просто до одури. Что тут говорить о девочках, главной изюминке их группы. Мустаев был покладистым, Дима безбашенным, хоть он и хорошо это прятал, но когда он был вместе с другими, ему просто крышу срывало, а вот Кикир — это отдельная тема. Яркий, незабываемый и одновременно столь же зажигательный как Альтаир и Вадим и все они почти всегда радовали Пашу, заставляя искренне смеяться и подхватывать любые идеи, сколь бы безбашенными они не были. И казалось бы, живи себе дальше, радуйся, делай то, что тебе нравится. Но, сука, нет, ни разу это не так. Всё из-за ебучего Музыченко. Паше хочется кричать, глотку рвать от безысходности, от того, что тому похуй на Личадеева, что если что-то и может быть, то только по-пьяни, а если и так, то никто из них счастливым не будет. Как всегда на концерте что-то должно было пойти не так. Ведь что Юра, что и почти все в группе напились и вели себя донельзя неадекватно. Паша вытерпел оскорбительные шутки Музыченко — хотя лучше бы он выхлебал столько же, как и фронтмен, и парню было бы абсолютно похуй. Но он был абсолютно трезвым. Всё то время, которое ребята потратили на алкоголь, Личадеев нервно курил. Сначала одну сигарету, потом вторую и третью, пока в горле не начало неприятно саднить, а глаза слезиться из-за все чаще попадавшего в них дыма. Остановился. Прошелся туда-назад по маленькой улочке, на которую его вывел запасной выход из помещения и опять остановился, засматриваясь на небо, затянутое тучами и не пропускавшее лучиков света, отчего и так хмурая осень была ещё неприятнее. Плохое предчуствие грызло парня, но похожее с ним уже давно, точнее, с того самого момента, после которого он сам себя ударить хочет, да так, чтобы искры из глаз полетели, чтобы сознание потерять и забыть всё это. Потому что не может его друг дать ему что-то большее, чем просто дружбу, просто потому, хотя бы, что Юре это не нужно. Весь этот угар, происходящий во время концерта, дико нравился Личадееву. Парень так же, как и все пританцовывал в такт музыке. Он стоял так близко к Юре, что слышал его голос не только через усилители, а и просто так. Парень завороженно смотрел на фронтмена, когда тот носился по сцене. Пашу удивляло то, что в любом состоянии Юра играл и пел просто бесподобно. Казалось, пробуди его с утра после особенно хорошей ночи он, с ужасной головной болью, трясущимися руками отыграл так же, как и в трезвую. Жаль только, что не бухая тот редко когда играл. Не пей, а пой, дурак, ты ведь себя не жалеешь, ты просто убиваешь, медленно, но верно. В какой-то момент Музыченко подошел обратно к микрофону и пропев последнюю фразу вместе с Пашей, откровенно нетрезво посмотрел на него и поцеловал. В этот миг весь мир ушел у Паши из-под ног. Отпустив аккордеон и прикладывая ладони к разгорячевшей груди Юры, парень медленно углубил поцелуй, вместе с тем прогибаясь в спине и осознавая весь кайф этого момента, но Музыченко, то ли с целью подразнить, то ли сам только начал осознавать что происходит и моментально отстранился. В этом ярком свете софитов слушатели начали аплодировать ещё громче, чем до этого поцелуя. Именно это и давало Личадееву возможность понимать, что это было правдой, а не выдумкой его мозга, который, как и всё его тело так отчаянно хотел близости этого человека, одновременно с этим даже не надеясь на это. Вместе с осознанием происходящего пришел и страх. Зачем он это сделал? Как отреагирует Аня, как его, так и Музыченко? Паша решил, что он как можно скорее должен убежать в гримерку, но даже там, черт возьми, он никак не мог успокоиться. Тело била крупная дрожь, а сам парень просто не мог сформировать кашу в голове хотя бы в что-то осмысленное, то, что укладывалось в рамки его привычного мира, пусть там Паша и был несчастнее. Он сейчас, сука, не знает, куда деться, и о чем думать, кроме как об этом поцелуе. Парень до сих пор чувствовал губы Юры, а раньше мог только в снах о таком мечтать, но это неправильно. Не так это должно быть. Не в пьяном угаре, не на концерте, не при всех, н е т а к. В тихой, спокойной обстановке, когда они одни, когда им ничто, никто не мешает, а Юра спокойно подходит к нему, прикладывая ладонь к щеке Личадеева и смотрит на него, так внимательно, с огромной любовью в глазах. Ты дурак, Паша, не выдумывай. Да и разве стоит убиваться из-за того, что уже случилось, из-за того, что, скорее всего, Юра просто забудет или воспримет как очередную свою глупую выходку. Да. Надо успокоиться и сделать вид, будто всё осталось как есть. *** — Паааш, — голос Музыченко уже выводил из себя. Мысленно парень пообещал себе — ещё одно слово, ещё, сука, хоть одно слово, и тот точно получит по лицу. Потому что нельзя предлагать другу, который тебя любит целоваться так на каждом концерте. Ты пьян, протрезвей и только тогда предлагай. А если не сделаешь это без алкоголя в крови, так молчи и не вспоминай никогда. — Юра, ты совсем ебанулся что ли? — хотя, возможно, и не надо на него так злиться. Он и трезвым, скорее всего, такое мог бы предложить. Он ведь совсем дурак. — Ага, — согласился с оскорблением в свою сторону Музыченко. — Мне просто нехрен терять уже. Паше казалось, что это всё — одна сплошная шутка со стороны Музыченко. Но попытаться стоит, вдруг он действительно всерьез это говорит. — Ну, если ебанулся, то я согласен. — И всё. Никакой реакции от Юры. Он развалился на диване, смотря в потолок. Эти пьянки когда-нибудь его доведут. Нельзя бухать так часто, нельзя творить хуйню. Хотя, черт возьми, в лучшего друга нельзя влюбляться, но Паше похуй на это, так почему Юра должен соблюдать какие-то рамки, которые даже не он сам себе поставил. Личадеев же сидел на полу возле дивана и курил. Курил не потому, что нравилось, а просто по инерции, его просто потащил за собой ебучий Музыченко. Паша почувствовал, как Юра взял его за шею и в буквальном смысле потащил. Чуть приподнимая, чуть ближе к нему, чувствуя его обжигающее дыхание. А в следующий момент — и его шершавые, чуть потрескавшиеся губы на своих. В этот раз они были не на концерте. Что он творит вообще? Но какая нахуй разница, когда он, именно тот мужчина, которого Паша так хотел, отвечает на его чувства, пусть и не зная о них. Странно, но пусть так. Лучше хотя бы с пьяным Музыченко, чем вообще без этого, потому что теперь, узнав, как Юра целуется, Личадеев его никогда, ни в жизни не отпустит никуда. — Я тебя так люблю, — прошептал парень просто в губы Юры, чувствуя, что если это всё взаправду и взаимно — он с ума сойдет, а если нет, то, так и быть, будет готов ко всем последствиям. — Так люблю. Только вот что я натворил опять. Нет, не он. Что тогда, на концерте, что сейчас, не он, а Музыченко. И Паша искренне был этому рад, сжимая его пальцы в своей ладони. Теперь просто нельзя идти назад, ведь первый шаг уже сделан. И это был тот самый концертный поцелуй.