***
После того инцидента с активацией Порчи на встрече с Коллекционером-или-как-там-назвали-этого-сраного-альбиноса Чуя не помнил, как отключил её и как отключился сам, зато ярко запомнил своё пробуждение: его несли, закинув на плечо, потому что перед глазами виднелись спина в чёрном пиджаке, собственные безвольно покачивающиеся руки и асфальт. Слух со зрением синхронизировались не сразу, и понятно почему: над ухом в полнейшей окружающей тишине без умолку трещал знакомый голос, и трещал так оживлённо, будто где-то рядом был некто второй. — …чёрт, — диалог прервался, и, остановившись, Накахару чуть подкинули вверх, видимо, поменяв положение, и снова перехватили где-то в районе спины, прижав к плечу покрепче. — Вроде полторашка, а тяжёлый такой, будто до ста семидесяти подрос. — Да брось, — второй голос звучал так близко, словно Дадзай разговаривал с кем-то по громкой связи. — Бросить идею или бросить его? — Ну… — второй голос замялся. Он был очень схож с голосом Дадзая, но только-только начавшее приходить в себя подсознание Накахары инстинктивно отделяло одного собеседника от другого. — Если он ещё не очнулся, можно кинуть его лицом в асфальт и сказать, что это он от Порчи так. — Хм… А ты хорош, — Дадзай остановился, и Чуя вдруг почувствовал, как его хлопнули ладонью по заднице. — Эй, мёртвый груз, ты там чё как? Можно повесить твою голову на стену? — Я тебя сейчас повешу куда-нибудь, ублюдок, — Чуя неожиданно для себя сильно захрипел, тут же сплёвывая кровью, но отталкиваясь от спины напарника и спрыгивая на ватные ноги, покачнувшись и готовый упасть, но внезапно находя опору в виде протянутых рук. — Не, если ты так хочешь поцеловаться с дорогой — я не против, могу отпустить, — Накахара рычит, приподняв верхнюю губу, тяжело переводит дыхание, утирая струйку крови с разбитых губ и прикушенного языка. Его придерживают под рукой, слабо прижав к себе, и Чуя снова кашляет, пачкая сгустком крови белую рубашку напарника. — Она ведь совсем новая… — То, что ты надел её в первый раз, после того как нашёл на помойке, не значит, что она новая, — Накахара нахмурился, сжав руку на груди Дадзая, прочистив горло и оттолкнувшись, почти крепко встав на две свои. Тело болело, на коже чувствовались запёкшиеся ранки и царапины, трескающиеся под одеждой от движений, рукава изорваны, голова кружится. Судя по освещённости, сейчас около четырёх утра, и Чуя, оглядевшись по сторонам мутным взглядом и взявшись за голову, обнаруживает, что шляпа, доставшаяся от Рандо, украшает сейчас тупую башню Дадзая. Осаму, заметив взгляд напарника на шляпе, улыбнулся. — Мне идёт? — Во-первых, руки свои убрал от неё, — Накахара оскалился, как пёс, и резко сделал шаг к Осаму ближе, вскинув руку и сорвав шляпу с тёмных волос. Дадзай что-то фыркнул и скрестил руки на груди. Чуя же, сжимая шляпу за тулью одной рукой, огляделся по сторонам снова. — Во-вторых… где он? — Кто? — Тот, с кем ты разговаривал. Вас же двое было, — парень закашлялся ещё раз, прижав кулак ко рту. — Или ты по телефону?.. — А, ты об этом. Не беспокойся, я тут один. Накахара хотел что-то спросить, но, подумав, отрёкся от идеи раскрывать рот. Наверное, он имел в виду, что разговаривал по телефону, а переспросишь — получишь ещё ненужный монолог о собственной полоумности после активации способности и с десяток эпитетов и синонимов к слову «глухой идиот». А если и не это он в виду имел, то… Чуе меньше всего хотелось беседовать с Осаму сейчас. Он и так плёлся за ним через силу через весь город, держась за заболевшую руку, и засыпал на ходу. Если Дадзаю мозг щекочут его тараканы, которые бегают в его голове, когда он открывает рот — это его проблемы. Чуя просто хочет отдохнуть.***
— Тебе пиздец. — Помолчи, будь так добр, — Дадзай сидит на диване чужой квартиры, закинув ногу на ногу и отпивая из бутылочного горла вино, первым попавшееся под руку. Строго говоря, оно и не то чтобы попалось, просто стояло на столе откупоренным. — Я жду. — Ждёшь, пока не отхватишь? — собеседник презрительно фыркнул, едва алкоголь прошёл в горло. — Что-то я не помню, чтобы ты всегда был в ожидании боли собственному лицу. — Ну, не только лицу… — Осаму пожимает плечами, загадочно посмотрев в потолок и отпивая из бутылки снова. — У меня такое чувство, что ты забыл, как ни разу не присел за все четыре часа совещания у Мори, потому что не мог это сделать, — собеседник фыркнул. — С каких пор ты стал мазохистом, если не любишь боль? — Не поверишь, — Дадзай отставил полупустую бутылку на стол и закинул руки за голову. Выглядел он расслабленным. — Каждый раз голова болит и тошнить начинает, когда с тобой разговариваю. — Взаимно, — собеседник с другого конца дивана нахмурился и словом больше не обмолвился, наблюдая, как Дадзай, выдавив на ладонь пару таблеток из блистера из кармана, закинул их себе в рот. — Всё, пошёл прочь, — запивать таблетки алкоголем нельзя, но когда Осаму следовал правилам? Собеседник кривит лицо, но со вздохом встаёт, уходя в сторону дверного проёма. — Чтоб минимум два дня я тебя в поле моего зрения не видел, сволочь! — Шлюха. В эту же минуту дверь ванной комнаты скрипнула, и в тёмном коридоре, освещённом теперь светом, стоит сам Накахара с мокрыми волосами и с полотенцем на бёдрах. Он даже не реагирует на Дадзая в дверном проёме должным образом, сначала смотря на него в упор уставшим взглядом, вытирая полотенцем на плечах волосы, а затем медленно вытягиваясь в лице и сводя брови к переносице. — Какого хера ты тут… чё ты тут вообще делаешь? — голос у Чуи низкий, прям как его рост для семнадцати-то лет. Напарник переводит взгляд на входную дверь, прекрасно видя ключи, вставленные ранее в замок изнутри, на полу, и сразу понимает, как этот ублюдок пробрался в чужую квартиру. Дадзай просто единственный человек, кто смеет вторгаться на личную территорию Накахары Чуи и не бояться быть убитым. — Просто позвонить по телефону или хотя бы в звонок не судьба? — Ну, так неинтересно, — Дадзай улыбается, скрестив руки на груди и следя за тем, как Накахара проходит мимо в тёмную комнату и тут же хватается за бутылку. — Ты же не против? Я тут отпил немного. — Ты вообще охерел? — Накахара, склонившись над столом подле дивана и упираясь в него одной рукой, метнул гневный взгляд на напарника. — Тут было больше половины, а сейчас на дне! — У-у-у, Чуя-кун не знает, что с друзьями нужно делитьс- Кулак в лицо сбил с ног; нога, а вскоре и колено на груди придавило к полу. Дадзая встряхнули за воротник рубашки, схватив и дёрнув наверх, и гневное лицо оказалось совсем близко к лицу. — Я тебе, сука паршивая, сколько раз говорил не трогать ничего из алкоголя, когда вламываешься в мой дом? — Накахара с расстановкой говорит это сквозь зубы, смотря прямо в глаза, и Дадзай, улыбаясь и утирая кровь с разбитого носа, шмыгает им и кладёт руки на плечи напарника. — Тебя мордой твоей тупой в дело тыкать надо, чтоб понял, что нельзя? — Чшш, — Осаму снова шмыгнул носом, чтоб кровь не текла слишком сильно, и обнимает за шею, почти сжимая её ладонями с обеих сторон. — Уже поздно. Не нужно так повышать голос. — Да с тобой по-другому не договоришься. Ты же нормальным языком не понимаешь, — Накахара не пытается отцепить от себя руки, но пытается подняться, и вместе с ним поднимается с пола Дадзай. — Слушай, я отдохнуть хочу хотя бы от тебя. Уйдёшь, можешь? — Если бы мне ничего не было нужно, я бы и не пришёл, — Осаму улыбается, утирая белоснежным рукавом стекающую из носа по губам и подбородку кровь. — Мне скучно. — Я на клоуна похож, чтоб развлекать тебя? — Чуя выпрямился и взялся за руки Осаму, дёрнув в сторону и отцепляя от своей шеи, но тот и не подумал отходить. — Отъебись, будь так добр. — Не-а, — с этими словами Дадзай, шмыгнув носом снова и сглотнув кровь в горле, снова хватает за плечи и вдруг падает спиной на диван, утягивая Накахару за собой. У напарника уже полотенце с бёдер спадает, но приходится упереться руками в диван, чтоб не упасть на этого придурка. — Я сейчас сломаю тебе руку. — Ну так нечестно! — Осаму приподнимается на руках, снова утирая уже испачканным рукавом нос — кровь понемногу запекается над губами — и касаясь им щеки Чуи, шепча на ухо: — Ты никогда не ценил моей снисходительности. — Тебе поговорить не с кем, что ли? Ответ был не сразу. Дадзай осёкся, замолкнув, но вскоре бесшумно усмехнулся одними губами, обхватил за шею руками и повалил на себя окончательно. — Я пришёл не за разговорами, — Накахара чувствует запах крови из разбитого носа и тяжко вздыхает. Ещё бы этот мудак пришёл за полночь за простым разговором, хотя он, кажется, может. Тем более полотенце и так почти спало… — Ты невыносим, — Чуя уже успокоился, смирившись, что ближайший час он точно спать не будет, и, приподняв голову, обхватил одной рукой под спиной, второй упираясь в диван снова и выдыхая в забинтованную шею. Член больно задел пряжку ремня чёрных брюк, и Накахара шикнул. — У меня есть деньги на проституток, почему я должен пользоваться тобой? — Я бесценный, — Дадзай улыбается, щуря глаза и зарываясь пальцами во влажные рыжие волосы, отворачивая голову. — Ты дешёвка. …Хотя, возможно, ему действительно не с кем поговорить, вот он и ищет компании, чтобы не оставаться один на один с самим собой.***
— Хочешь, расскажу шутку? В ответ было только молчание. Стул с тихим стуком отодвинулся. — Тук-тук. — Ничего более интригующего не придумал? — Дадзай закрыл рукой глаза. Его голос тих и хрипл. — Сделай вид, что меня интересует, кто там. — Смерть. — Смерть?.. — Осаму нервно сглотнул. — Чья? — Ох, прости, она ошиблась дверью. Дадзай закашлялся, так же резко смолкнув и опрокинув в себя стакан с тёмным алкоголем. Кусок льда стукнулся о пустое донышко. Со смерти Одасаку прошло три дня. И все эти три дня Дадзай возвращался сюда вечером, выпивал один стакан виски, сидел до часу ночи и уходил, чтобы, наверное, вернуться снова. Где он шлялся всё это время до и после посещения Люпина — непонятно. Телефон свой он как оставил на месте убийства своего друга, так и не приходил за ним. Что уж говорить, он в штаб-то не возвращался — всё оставлено было на своих местах. И больше всего Накахару волновали разбросанные по ящику в столе таблетки, выдавленные из блистера в спешке, но так и не выпитые. Дадзай принимал по две штуки после особо изнуряющих заданий и иногда прямо на них — закидывал в рот одной рукой по одной, держа другой свой Глок, а ещё никогда не рассказывал, что за таблетки, а Чуя и не интересовался, но со временем начал догадываться и без вопросов, что лекарства не просто успокоительные. Ну, знаете, не валерьянка и даже не антидепрессант. От головы. Но не от мигрени. Накахара уже достаточно успел выучить своего напарника за четыре полных года тесного каждодневного контакта, чтобы понять, что таблетки эти ему необходимы, а ещё чтобы знать, где эта сволочь шляется третий день. Потеря ценного сотрудника со способностью — горе для всего штата, но Дадзай в одних рубашке и брюках без пиджака и плаща впервые ведёт себя так, будто у него есть чувства и сердце. Тц… Лицемерный гад. Двуличный. Чуя не особо спешит заходить в этот скромный бар, щурясь от света в помещении, контрастирующего с темнотой улицы, и невольно останавливается на пороге. Не зря принёс таблетки. Дадзай сидит на одном из барных стульев, не то упитый в слюни, не то рыдающий до соплей на лице, но голос его дрожит. В полупустом баре с барменом, отвёрнутым спиной к барной стойке и протирающим бокалы, и одним-единственным посетителем его тихую речь слышно и без приближения к нему: — Я мог… мог его спасти, ты понимаешь? И он же, Осаму, замолкнув, вдруг упёрся руками в стол, встав со стула, сделав шаг в сторону и пересев на другой, закинув ногу на ногу. — Хватит винить себя, — говорит он сам себе. — Или иди вскрой вены, или заткнись. После этого Дадзай, помолчав вновь, встал снова и пересел на стул, на котором сидел ранее, и зарылся пальцами в тёмные волосы. — Если… Если я вскрою вены, я замолчу навсегда. Это ведь тоже неплохой вариант? Он точно ёбнутый. Чуя качает головой, тяжко вздохнув, и делает несколько шагов вперёд, но вдруг останавливается: Дадзай, резко вскинув свою голову и хлопнув ладонями по барной стойке, снова заговорил, но уже более оживлённо: — Да, да, т-точно… пистолетом будет слишком быстро и не больно, но можно взять бритву. Как смотришь на это? И после этой фразы Дадзай почему-то засмеялся со слезами на глазах. — Ну ты и отбитый наглухо. Ты же никогда не хотел боли, а теперь что? Совсем головой повредился? И вдруг — переменился по лице, смотря вперёд себя в барную стойку и замерев с раскрытыми ладонями. — Ты как никто другой знаешь про то, что творится в моей голове, — голос Дадзая понизился, а сам он будто помрачнел по щелчку пальцев. Накахара ни слова не сказал за всё это время, пока наблюдал за напарником. Если раньше его разговоры с самим собой выглядели невинно, то сейчас это звучало угрожающе. — Ну так что насчёт… Чуя не хочет дослушивать этот бред пьяного человека. Он нарочно со стуком кладёт ладонь на барную стойку рядом с Дадзаем (Осаму от неожиданности вздрогнул — раньше его невозможно было застать врасплох даже тогда, когда он истекал кровью), убирая руку и оставляя блистер таблеток. На стук обернулся и бармен, и по его взгляду Накахара понял, что тот, кажется, никак не удивлён тому, что постоянный посетитель разговаривал с самим собой на такую тему — он больше отреагировал на резкий звук удара рукой. — Чуя? — Осаму смотрит несколько растерянно. Глаза красные, как у наркомана, губы бледные, лицо осунувшееся. Нет, вернее, оно у него в принципе никогда красками жизни не блистало, но тут ещё более осунулось до выступающих скул. — Что ты тут… — Тебе не нужна бритва, если можно сдохнуть от передоза, — Накахара не садится рядом, нет, он стоит, смотря в сторону. — Поверь, мучиться ты будешь дольше, чем от вскрытия вен. — Подслушивал, — губы Дадзая дёрнулись в кривой улыбке, и лицо его успокоилось, когда он поставил стакан на стойку и взял в руку блистер. Кажется, он начал его в начале этого месяца. — Спасибо. Что? Чуя нахмурился, глянув на напарника. Он действительно сказал сейчас слова благодарности без насмешки? — Серьёзно? — Спасибо за заботу. Я ценю, — он крутит блистер в руках, не распаковывая ни одну из таблеток. — Прощаться не буду. — Не буду скучать, — Накахара надвигает шляпу на глаза, разворачиваясь и уходя. Нужно будет прибраться в его кабинете. Или оставить всё на своих местах…***
— Не смею говорить о точном начале его обострения, но таблеток он не принимал давно, — Мори качает головой, смотря на лист с диагнозом семилетней давности. Удивительно, что он до сих пор хранился в его столе, и оттуда же глава достаёт упаковку таблеток, вынимая оттуда блистер. — Передай ему это. Он должен принять три. — Сразу или в течение времени? — Чуя скрестил руки на груди. — Сразу. И, если сможешь, проконтролируй, чтоб он запил их водой. Не кофе, не коньяк, не что-нибудь ещё. Вода, — Мори тяжко вздохнул, вставая из-за стола и заложив за спину руки в белых перчатках. Не сказать, что он ждал какого-то другого результата, но тайно надеялся, что ему не нужно будет расхлёбывать чужую проблему, когда-то им же и диагностированную. — Будь осторожен. — С ним-то? Осторожным? Кому его бояться, так это явно не мне, — Накахара усмехается, пряча выданный блистер в карман брюк. — Если хотите, я заберу его к себе на время реабилитации. — Тебе не будет тяжело? — Я знаю его давно. Кто из нас кому повредит, так это я ему. Ну, естественно, в крайнем случае. — Он всё ещё ценен нам, помни об этом. Его проблемы не отражаются на его восприятии мира или поведении. Он просто… — Мори вздыхает. — Просто тот же, что был в самом начале. Таблетки быстро поставят его на ноги. — Понял. Разрешите идти? — Иди. Четыре года прошло с того момента, как о Дадзае не было ни слуху, ни духу. «Слава, блять, богу», — думал Накахара первые несколько месяцев, чувствуя, как ему наконец-то легко и свободно, а потом до исполнительского комитета дошла информация, что этот ублюдок засветился во вражеской организации и живёт себе припеваючи, как весёлый бомж. Чуя испытывал смешанные чувства на этот счёт, не зная, обрадовался бы он или несколько расстроился, засветись Осаму не живым в агентстве, а разложившимся телом в какой-нибудь реке, но нескольких дней хватило, чтобы смириться с этим фактом: его это не трогает — и хорошо. Правда, проскальзывали иногда мысли, как на нищенскую зарплату Дадзай собирается поддерживать свою голову в порядке, но «проскальзывать» ещё не равно «волновать». Осаму не так глуп, чтобы запускать свою болезнь. Осаму выкрутится. Осаму действительно не глуп. Осаму отбит. Он казался нормальным. Хорошо, наверное, его новым коллегам, которые и знать не знают, кто им достался. Акутагава, узнав о том, что его наставник стал перебежчиком, только нахмурился и покачал головой в сожалении: новый ученик Дадзай-сана даже не подозревает, какой тот на самом деле. Хотя, возможно, от перемены обстановки и от нервного потрясения в голове Осаму всё встало на свои места? Учитывая природу зарождения этой его проблемы, всё может быть. Но нет. В тот день, когда Дадзай якобы добровольно сдался и оказался в подвале бывшего своим штаба Мафии, Акутагава и Накахара долго слушали, как тот в одиночестве что-то напевал себе под нос, а потом внезапно поинтересовался сам у себя о том, что он чувствует, находясь здесь. «Да, знаешь, ничего особенного… — тут же последовал ответ, и Осаму пожал плечами. — Очень хотелось бы, что теперь здесь убили меня, как когда-то я тут и делал, но, скорее всего, ничего подобного ждать не придётся». Затем Дадзай спросил сам у себя, «не голоден ли ты», и сам же себе ответил, что есть сегодня вряд ли придётся: «Если изобьют по животу, меня и тебя будет тошнить несколько дней, какая еда, о чём ты вообще?» — Какой… кошмар, — Накахара закатил глаза, закрывая лицо рукой. — Ударишь его? Может, он в себя придёт. Переключится на кого-то, что ли… И Акутагава кивнул в ответ. Лучше пусть Дадзай-сан разговаривает с ним, чем с… с кем бы то ни было, видит он собеседника или нет. Экс-партнёр же наблюдал со стороны, как бывший ученик отыгрывается на учителе за всё, что было, и отвлекает от разговоров с самим собой, и сжимал в кармане блистер таблеток — все те, что лежали когда-то у Осаму в ящике стола перед побегом по ту сторону баррикады, Чуя на всякий случай забрал с собой. Ну, знаете, мало ли… И не ошибся. Чуя теперь понимал, почему Осаму так часто докапывался от него, приходя в любое время, будь то раннее утро, ночь или поле боя: он не хотел оставаться один на один с самим собой. Видимо, в одиночестве таблетки могли и не помогать. О психбольнице и речи не шло — в поведении Осаму адекватен, да и ценен он слишком для мафии. Подумаешь, разговаривает с самим собой, грезит о самоубийстве; не несёт бреда и мыслит логически в любых ситуациях — и хорошо. Тем более под надзором Мори с ним почти не случалось никаких эксцессов. Да, бывало, закидывался таблетками слишком часто на дню, но палки не перегибал и с ума не сходил. Жутковато было, правда, когда он собственным голосом обращался к себе на ты и намекал на то, что этим вечером можно было бы покончить с собой, но лучше всего в эти моменты было голосом на фоне напомнить про таблетки. И следующую партию Накахара передал ему тогда, накануне битвы с грёбаным Ктулху: — Просто не хочу, чтобы ты поссорился сам с собой, пока будешь помогать мне добивать его. Дадзай таблетки взял, но язык, как ребёнок, показал. Чёрт, лучше бы отказался… Если принимает без ехидства, значит, ещё нуждается. Значит, ничего не прошло. Плохо. И вот теперь, спустя ещё какое-то время, он здесь. Сидит на диване в чужой квартире, как ни в чём не бывало, и пьёт налитое в бокал вино. Чуя оставил его здесь ещё прошлым вечером, оставив еду на плите и записку рядом о том, что травить завтрак было, к сожалению, нечем, поэтому он может есть, и последнее дважды подчёркнуто как убедительная просьба. Ничего бы, конечно, не случилось, и продолжил бы Накахара быть исполнителем-одиночкой, но из агентства пришла одна весть, после которой забирать его пришлось даже не с его ободранной общаги — с улицы другого района. По наводке босса, естественно, иначе Чуя и знать не знал бы, что там этот поехавший сотворил. Просто один из детективов, обладающий дедукцией Шерлока, оказался застрелен, а второй, что был его новым напарником на протяжении четырёх лет, был найден раненым, но благо что живым, рядом с телом. На один-единственный вопрос о причине Дадзай, обнимая себя за плечи и садясь в машину, скупо бросил, что, кажется, Рампо догадался. Когда ты на стороне закона, с твоими проблемами никто не будет церемониться. Это тебе не твоя семья, Дадзай. Ты должен был привыкнуть за это время. Но сейчас он был спокоен. Накахара пришёл в светлую квартиру, слыша спокойную классическую музыку, и не пытался быть тихим — он не скрывал, что пришёл, и Дадзай должен был слышать. И Дадзай слышал. Но Чуе он доверял. Как и всей своей семье, когда убил одного из нынешних коллег, когда тот догадался о страшном секрете. — Погода нынче хороша, — голос Осаму слышался из комнаты, пока Чуя вешал пальто и шляпу на вешалку у двери. — Не находишь? — Когда же ты окончательно заткнёшься? Я уже устал от тебя, — Накахара видит из коридора, как Осаму пересаживается с другого конца дивана в другой, закинув ногу на ногу. — Надоел ты мне. Дадзай отпивает из бокала, покачивая головой в такт музыке из ноутбука, и медленно сдвигается в другой конец дивана обратно, подпирая щёку кулаком. — Мм, к моему глубокому сожалению, избавиться от тебя не представляется возможным. А так хотелось… — Это кому тут от кого избавиться нужно? — Дадзай бьёт ладонью по подлокотнику дивана и встаёт, начиная расхаживать по комнате: — Тебе просто повезло, что у меня нет под рукой твоей личной смерти, сукин сын. Запомни, что ты всего лишь отражение в зеркале. Мне стоит лишь закрыть глаза. Осаму останавливается, смотря куда-то в угол стены и всплеснув рукой, второй продолжая держать бокал и отпивая из него же. — Я думал, тебе со мной весело. Лучше, чтобы я ушёл? Ты же от скуки сдохнешь. — Я? Да ни в жизни, — Осаму вдруг усмехается, допивая вино. — Если предоставится возможность жить, но без тебя, я бы выбрал жизнь, а не пистолет. Смекаешь? — Циничный ублюдок, — Дадзай мрачнеет, и глаза его сверкают, когда он разворачивается в другую сторону. — Ты ведь не протянешь без меня. Я спасал тебя в трудные моменты. — Ну, во-первых, не ты, — Осаму отрицательно качает головой, — а во-вторых, тебя я ненавижу. — Ты любишь меня и дня без меня не протянешь. — Не льсти сам себе. Накахара откашлялся в кулак, привлекая к себе внимание, и Дадзай тут же к нему повернулся, склонив голову к плечу. Он неловко улыбается. Осунувшийся, худой, но Дадзай. Нет сомнений, кто бы ни прятался в его голове. — Лови, — Чуя кинул ему блистер, вынутый из карманов, и Осаму мгновенно схватил его одной рукой, на секунду изменившись в лице. Накахара сходил пока на кухню, наливая воды в стакан и возвращаясь обратно. — Берёшь сейчас три и запиваешь этим, иначе я сам тебе их запихну. Правда, давай без выходок, — Чуя поднимает глаза, смотря прямо в карие, — я устал. — Мори сказал проследить? — Осаму саркастично улыбается, выдавливая три таблетки на ладонь под надзором уставших глаз, закидывает в рот и запивает водой, еле слышно шепча «уйди с глаз моих». Чуя ничего не отвечает, только внезапно хватает за воротник, дёргает вниз и сжимает нижнюю челюсть второй рукой, открывая и заглядывая прямо в рот, а затем отпуская. — Настолько не доверяешь, значит. — Тебе-то? — Чуя устало хмыкает, отходя и садясь на диван, откидывая голову на спинку и складывая руки между ног. — Откуда я знаю, с кем я разговариваю сейчас. — Резонно, — Осаму выпивает воду в стакане до конца и подходит ближе, садясь рядом. — Не беспокойся, он сейчас уйдёт. Когда Дадзай кладёт голову на плечо, Чуя открывает глаза, смотря в потолок. В комнате негромко играет классическая музыка, пахнет вином и немного свежим воздухом — Осаму, видимо, проветривал. Они несколько минут сидят в тишине, прямо как в старые добрые, когда после заданий и перестрелок сидели на земле у разгромленных стен среди окровавленных тел трупов, встречая рассвет — либо Накахара лежал на коленях Дадзая, либо Осаму на плече Чуи. Сейчас никакой битвы не было, но Чуя уверен, что внутри Дадзай переживает что-то очень похожее. — Спасибо, — Осаму вздыхает, потираясь лбом о плечо и касаясь волосами щеки. — Я не… Я не знаю, что на меня нашло. — Это вообще был ты? — Понятия не имею. Думаешь, я разделяю себя на двоих, когда разговариваю? — Накахара мысленно прикинул, что не каждый съехавший крышей может так здраво рассуждать о своих проблемах. — У меня с самого начала ощущение, что я просто разговариваю с самим собой, но в какой-то момент я просто… Не знаю, разговариваю будто и не с собой? — Мне трудно понять тебя, но… ладно. — Естественно, тебе трудно, — Осаму усмехается. — Ты нормальный. По крайней мере тебе никогда не отвечало на твои вопросы твоё собственное отражение. Накахара не ответил. Такое было немного странно слышать, но лучше эту тему не развивать дальше. Пускай демоны Дадзая если и раскрываются, то не все и не сразу. Он чувствует вдруг, как замолкнувшие губы касаются его щеки и уголка губ, и поворачивает своё лицо к экс-партнёру. Ему теперь нельзя возвращаться к «своим». — И что ты? Не ври, что скучал. — Ты знаешь, во лжи я хорош, — Дадзай улыбается, обнимая и прижимая к себе ближе. С кем-то, кто знает его уже давно, дышать намного легче. Накахара не сопротивляется. — Хорош не хорош, а таблетки будешь пить чётко по времени и при мне. Ну, или при Мори, иначе я запихну тебе их через другое место. Понял? — Чуя похлопывает по спине. Осаму что-то там фыркнул и налёг, вынуждая лечь. — Полегче. Экс-напарник снова целует лицо, закрыв глаза, но натыкается на ладонь и хмурится, смотря на Накахару. — Неприлично целовать другого мужчину на виду у других. — Не беспокойся, — Дадзай улыбается, взяв Чую за руку и целуя его пальцы под перчаткой, — он уже ушёл.