мы с вами почти не знакомы.

      В длинном темном коридоре было тесно и пахло алкоголем, дымом сигарет и чем-то еще, явно запрещенным. От такой смеси запахов голова шла кругом и подкашивались ноги, а тело стремилось найти опору хотя бы в виде ближайшей холодной стены, слабо подчиняясь мозгу, который почти уже и не работал, но хозяин его все пытался это исправить. Ему пока не хотелось терять контроль над ситуацией, но ноги становились совсем ватными, а взгляд затуманивался, разум накрыло сладкой и почти желанной волной бессознания. Он что-то выпил, что-то принял и снова что-то выпил, а сейчас еще и надышался какой-то дряни: шансов устоять на ногах не оставалось совсем. Парень почти приготовился рухнуть на пол и пролежать прямо там с пару часов, как его подхватили сильные руки. Он даже сопротивляться не пытался, отдался в объятия своего спасителя или похитителя, и даже не захотел подумать о том, что с ним решат сделать в таком-то его состоянии.       Утро Вэй Ин встретил с головной болью и в незнакомой совершенно комнате. По обустройству ему это напомнило комнату в общежитии: как-то он приходил в похожую к другу, а еще пару раз девушки тайком притаскивали его в свои. Комнатка была не сильно большой, но казалась достаточно просторной из-за малого количества мебели в ней, больших окон и светлых стен. Парень осмотрелся и пришел к выводу, что он явно в мужском общежитии: хоть вокруг было слишком прибрано, не было и намека на зеркала или косметику, что у дам часто валялась на самых видных местах. Еще немного поразмыслив, он вдруг понял, что лежит под тонким одеялом совершенно без одежды. Провалами в памяти Усянь не страдал, но отчего-то вспомнить лицо того, кто утащил его, пьяного и укуренного в хлам, с той явно подозрительной вечеринки, никак не мог.       В прочем, долго гадать ему не пришлось — вскоре дверь в комнату отворилась и спокойным шагом с абсолютно божественным видом зашел парень. В руках у него была стопка одежды, чистой и идеально сложенной, а сам он смотрел перед собой совершенно спокойно. Только Вэй Усянь оставаться спокойным теперь не мог: вытаращил глаза так, что они вот-вот должны были вылететь из орбит, раскрыл рот, но тут же закрыл, повторил действие так несколько раз, пока удивленно не выпалил: — Лань Чжань?! — он на пару секунд даже забыл как дышать от осознания того, кто был с ним этой ночью. Сам же Ванцзи выглядел так, будто ничего и не случилось: спокойно сложил одежды того на край кровати и развернулся, намереваясь вновь покинуть комнату, чтобы принести завтрак для проснувшегося или хотя бы отыскать что-то от головной боли.

***

      Братья Лань, один за другим, приехали в город на обучение. То, что все время до этого, жили они под контролем строгих дяди и отца, не прошло даром даже когда парни уехали за несколько сот километров от них. Они были крайне самостоятельными и ответственными, даже несмотря на то, что находились под опекой старших вплоть до окончания старшей школы и поступления в вуз. Так, они по расписанию готовили, своевременно убирались сначала в комнате общежития, а затем, когда их собственные финансы позволили, в съемной квартирке, занимались, ложились спать ровно в девять и без будильников поднимались к пяти.       Все их сверстники в один голос заявили бы о том, как скучно те проживают "лучшие годы своей жизни". А громче всех закричали бы об этом сводные братья Цзян, что учились в том же университете, и уже с первого курса стали почти легендами своего потока. Хотя общей фамилией их никто не звал, старший предпочитал представляться своей ровно с того момента, как узнал ее, даже потребовал сменить все имеющиеся документы, родство их, хоть и не кровное, бросалось в глаза сразу же. Все подмечали общие черты характера и даже отдаленное внешнее их сходство.       Братья Цзян достаточно давно уже жили отдельно — лет с шестнадцати умудрились найти себе какую-то работу, а к восемнадцати общими усилиями накопить на небольшую квартирку. Родители их без внимания такое не оставили, а потому, кроме похвалы, прикупили еще одну квартиру в том же районе, как только узнали, что парни собирались начинать копить самостоятельно и на вторую. Правда, въезжать туда никто из них, кажется, не собирался, но деньги они собирать стали уже на другие вещи, и через год Усянь, старший и единственный из них двоих имевший водительские права на тот момент, взял машину. В общем, на двадцатом году жизни братья, в принципе, были достаточно обеспеченными молодыми людьми, и даже подумывали бросить вуз, но, вспоминая гневный взгляд матушки, оставили эту мысль.       Не считая редких драк, небольших задолженностей по учебе и споров с преподавателями, Цзян Чэн и Вэй Ин учились хорошо. До братьев Лань им, как и всем в этом университете, вообще-то, было далеко, но отчислять их не собирались, так что это уже считалось отличной успеваемостью. Учитывая, что из-за работы они, порой, приходили на занятия совсем никакими, их упорность заслуживала отдельной похвалы.       Встретились они все вместе не так оригинально. На общем мероприятии подвыпившему Усяню очень понадобилось до кого-нибудь докопаться, а так как все девушки, да и юноши, его потока уже бывали жертвами его флирта и болтовни, искать пришлось кого другого. В это самое время двое в светлых костюмах без пиджаков стояли в другом конце зала и о чем-то переговаривались, не подозревая, в какую проблему ввязались одним только своим нахождением здесь. Если бы Цзян Чэн к тому моменту не отвлекся, он бы обязательно его остановил, но судьба была неблагосклонна к братьям.       Однако, все, чего добился от них Вэй Ин это их имён, произнесённых Сичэнем с дружелюбной улыбкой, и презрительного "Убожество", произнесенного Ванцзи с холодным взглядом. К тому моменту его за шкирку от них оттащил младший брат, потому пришлось в спешке прощаться, выслушивая причитания, что парень и "мертвого достанет", "не дает людям отдыхать" и "хоть бы раз спокойно себе сидел и пил в уголочке". После этого мероприятие они покинули — сегодня им нужно было еще отзвониться родителям вечером, а позволить, чтобы Усянь говорил с ними пьяным, Ваньинь не мог.       Тем же вечером два тела в полумраке комнаты так плотно жались друг к другу, что могли показаться одним целым, на первый взгляд. Однако, таковыми они не были, даже просто касаться губами друг друга боялись. У них будто и вовсе касаться друг друга желания не было, но вопреки этому пальцами они крепко впивались куда приходилось: один в плечи другого, сильнее и сильнее сдавливая с каждым движением на нем, а второй в бедра первого, насаживая того грубо и резко. В помещении было жарко, влажно, но тихо — лишь редкие вздохи и всхлипы, почти завывания, — они не хотели, чтобы их услышали в абсолютно пустой квартире. — Только попробуй оставить хоть одну царапину, я переломаю тебе пальцы, — сбившийся хриплый голос, в прочем, ничуть угрожающим не звучал, но от неожиданности второй насадился особенно резко и глубоко и глухо простонал что-то невнятное, прикусив нижнюю губу почти до крови. Зрелище вышло занятное.       Кое-как восстановив прежний темп, тот улыбнулся как-то слишком весело для его нынешнего положения, чуть склонил голову и прошептал любовнику над самым ухом: — У меня к тебе будет та же просьба, братец, — и, будто проверяя терпение того, начал замедляться и сжимать того внутри себя сильнее; выгибаться, принимая его все глубже, и сладко выстанывать мерзкое "братец" вновь и вновь.       Вэй Усянь никогда не считал себя особо правильным человеком, но не мог даже подумать, что так бесстыдно будет развлекаться с младшим, хоть и сводным, братом. Сам Цзян Чэн и вовсе не мог понять, как вообще пришел к этому, но менять что-то не спешил. Каждую ночь, что не была занята сменой на работе, они проводили как-то так: сначала тихо и минимально касаясь друг друга, будто это хоть как-то спасало ситуацию, а затем выбивая друг из друга громкие стоны и жадно целуясь, до крови прокусывая губы, чтобы потом было за что оправдаться. Они терялись в этих чувствах, как два абсолютно слепых человека терялись в своей вечной темноте, забывались друг в друге, но насладиться этим все же не могли в полной мере. Они будто искали друг в друге недостающее их жизни удовлетворение, которое раз за разом находиться никак не желало.       И несмотря на все это, друг друга они не любили. Не любили так, как любят две родственные души, что являются будто осколками одной, когда-то разделенной. Не любили так, как любят люди, связанные общей жизнью и интересами. Они, как бы нелепо это не звучало, любили друг друга лишь истинно в одном смысле — как самые хорошие друзья или даже братья. Ночные их развлечения существовали лишь от скуки и крайнего неудовлетворения, и лучше друг с другом, чем с кем попало. Так устраивало их обоих. От того было несколько правил: не оставлять за собой меток, не целоваться, пока не прижмет, и ни в коем случае не обсуждать это друг с другом. Парни друг для друга существовали будто бы на одну ночь, но вместе с этим на каждую.       Цзян Чэн вдруг резко повалил брата на спину, нависая сверху, все еще оставаясь внутри него, и начал двигаться вновь быстро, смотря тому прямо в глаза. Вэй Ину того уже было достаточно, чтобы возбудиться еще сильнее, начать подаваться тому навстречу, насаживаясь глубже и продолжая проговаривать одно и то же. Он будто в бреду повторял и повторял мерзкое слово, сначала тихо, а затем громче и громче, вперемешку со стонами, всхлипами от резких движений и слабыми вскриками. — Хватит... — Ваньинь склонился над самым ухом Усяня и почти взмолился. — Хватит говорить так, — его это по-настоящему смущало и от того злило так, что тот сжимал запястья Усяня сильнее, будто намереваясь одной рукой переломать сразу оба. И сей факт старшего не веселить никак не мог. — Мне стоит произносить твое имя? Я могу, но ты уверен, что хочешь слышать именно это? — он истинно по-блядски улыбнулся, прикусил губу и абсолютно точно специально доводя того громко прокричал чертово слово еще раз. — Просто заткнись, — за одну реплику Вэй Ина захотелось уже ударить. Цзян Чэн и без помощи того всегда был излишне вспыльчив, рядом с парнем, что не имел связи языка с мозгом, и вовсе за секунду впадал в бешенство. Это была лучшая его черта, по мнению брата. Доводить его в такие моменты казалось истинным наслаждением, едва ли не большим, чем от близости. Он вмиг становился грубее, глаза наливались почти что яростью, он будто хотел выбить из парня все его глупые фразы и надоедливые речи, все его провокации вместе с дыханием и иногда даже вместе с душой.       Вопреки его просьбе, Усянь продолжил. Его хотелось заткнуть и, вместе с тем, просить быть громче. Хотелось самому заткнуть уши, но в то же время склониться ниже, чтобы впитывать каждый произнесенный звук. Такая неопределенность сводила с ума, Ваньинь забывался в палитре звуков. Двигаясь быстро и грубо, не сбавляя темп ни разу, он и сам иногда срывался на что-то похожее на стон, хотя честно пытался держаться. И даже после того, как он с глухим рыком излился в Вэй Ина, двигаться внутри не перестал, пока брат, шепча в бреду что-то совсем несвязное, срываясь на вскрики и стоны, не кончил сам, запачкав собственный живот. — Лань Ванцзи? Серьезно? — произнес Цзян Чэн, падая рядом с братом, подложив подушку сначала под голову брата, помогая тому чуть приподняться, а потом и под свою. — ... А? — не понял было тот, но до него вдруг дошло. Однако, Цзян Чэн уже продолжил говорить. — Ты произнес его имя около десяти раз. Только не говори мне, что представлял сейчас его вместо меня. — Хорошо, не скажу, — с хитрой улыбкой произнес тот. Он представлял. С самого начала и до конца представлял, и с радостью представил бы еще разок, а потом и в жизнь бы все это воплотил с самим Лань Ванцзи, которого видел первый раз в жизни. — Но я почти уверен, что у него куда больше твоего. — Мне жаль его поруганную твоими мерзкими грязными мыслями честь, — Ваньинь даже глаза закатил и слегка оттолкнул от себя брата, следя одновременно за тем, чтобы его обессиленное тело не рухнуло на пол с высоты кровати. Он хотел спросить еще что-то, но заметил, что Вэй Ин уже почти засыпает, поэтому лишь пробубнил себе под нос, накрыл их одеялом и сам закрыл глаза.