Rush

Раньше Ту до него не дотрагивался. Ни случайно, ни, тем более, нарочно. Оттого теперь каждое прикосновение ощущалось как нечто особенное, а от объятий вообще сносило голову. Ту сцепил руки за спиной Ана, его горячее дыхание обжигало шею. Случись прямо сейчас конец света или ещё какое стихийное бедствие, Ан не уверен, что происходящее заставило бы его отпустить Ту. Он вздохнул, и волосы на макушке у Ту забавно шевельнулись. Он стал так зависим от этого. Одно время ему казалось, что дотронуться до Ту - похлопать его по плечу, толкнуть локтем в бок - предел мечтаний. А до этого - просто его увидеть. Теперь, наслаждаясь - а как ещё это можно назвать - такой максимально дозволенной близостью, Ан одновременно немного грустил. Ему было мало, не хватало, хотелось большего, хотелось водить пальцами, ладонями, языком тоже, да, следовать за руками, изучить его всего, выучить каждую пору, каждую родинку на его теле, потому что это же Ту, потрясающий Ту, его Ту, чёрт возьми. Приходилось постоянно одёргивать себя, отвлекать, следить за руками, не позволять себе чего-то большего, чем объятия, чтобы не отпугнуть случайно. Потому что этого он точно не переживёт. Ан понимал, что для Ту всё впервые, и он меньше всего хотел, чтобы Ту испугался и сбежал. Более того, если вдруг окажется, что до его волны Ту так и не доберётся, решит что его максимум - это невесомые поцелуи в безопасные места типа щёк или лба, Ан смирится и переживёт. Лишь бы рядом. Он снова вздохнул: ему нравится, как пахнет Ту, нравится, как тот расслабляется, едва за ними закрывается дверь. Не то чтобы он чего-то боялся или прятал их отношения, совсем нет, на людях Ту вёл себя вполне раскованно: держал его за руку, обнимал, он вообще оказался очень тактильным, даже удивительно, как им удавалось столь долго друг до друга не дотрагиваться при такой любви Ту к прикосновениям. В общем, проблем с этим у Ту не было. Да, в кампусе он держал Ана за руку или приобнимал за плечи или за талию, но дома всё было всё равно по-другому. Стоило закрыть за собой дверь, неважно в чью комнату они попадали, важно что они были вдвоём, как Ту прилипал к Ану: обнимал со спины, пока тот готовил ужин, складывал на него руки-ноги-голову в произвольном порядке, пока они смотрели телек, или готовились к экзаменам, или разговаривали, или спали. И, да они ночевали вместе с того самого момента, как Ту или Ан, уже не важно кто, сказал: "Тебе не обязательно уходить", подразумевая: "Пожалуйста, останься". Они кочевали из одной комнаты в другую, не отлипая друг от друга, пытаясь наверстать все свои прошлые не-касания и все свои будущие не-рядом. Вечер, едва наметившийся, когда они закрыли за собой дверь комнаты Ту, плавно перетёк в синие сумерки, наполнив коридоры общежития гулом голосов и хлопаньем дверей. - Ты потрясающий, знаешь об этом? - Ту тянется и целует Ана в щёку, рядом с ухом, обжигает дыханием, скользнув левее, но у рта останавливается на пару биений сердца, не сокращая расстояния между ними, смотрит исподлобья и отступает. Ан лишь вздыхает рвано, умирая от желания сгрести в охапку, прижать к стене, пусть бы с полок всё попадало, чёрт с ними, поцеловать наконец, чтобы оба обо всём забыли и вместе учились заново. - За это ты меня и любишь, - усмехается он. - Я первый в душ. Ту хочет поспорить, что это же его комната и его душ, но уступает, вздохнув, кидает Ану полотенце, и тот мгновенно исчезает за дверью ванной. - Я тебя тоже люблю! - кричит Ан из-за двери и включает воду. Ту стоит посреди комнаты с красными ушами и не знает куда деть руки. Он хватает со стула свою ветровку, относит на вешалку и со второго раза умудряется-таки её повесить. Поправляет подушку. Включает кондиционер. Косится на кровать и внезапно застывает: из соседней комнаты доносятся недвусмысленные свидетельства того, что её обитателям сейчас исключительно хорошо. Краска сползает с ушей на лицо и шею. И кажется, что сильнее покраснеть уже нельзя, но стоит только услышать, как открывается дверь в ванную, и Ту выясняет что всё-таки можно. Он толкает Ана, выходящего из ванной с полотенцем на шее, обратно, залетает следом и, закрыв дверь, включает воду. Ан непонимающе смотрит на пунцовые щёки Ту, а тот подвисает, следя за тем, как вода с мокрых волос скатывается по голой груди к кубикам пресса, и в его голове больше нет ни соседа с его громкой подружкой, ни каких-либо мыслей вообще. Там только непреодолимое желание дотронуться, провести рукой, убедиться в настоящести. Ан - грёбаная статуя эпохи ренессанса. Ту прикусывает губу, и дыхание Ана едва слышно сбивается. Ан уже знает, что Ту не замечает ни то как он неосознанно закусывает губы или вздёргивает бровь, ни то как это действует на него, Ана. - Раньше я так на тебя не влиял, - ухмыляется он. - Дело в синем полотенце? Теперь оно моё любимое. - Ан, заткнись, - Ту нерешительно дотрагивается до его шеи и медленно, едва касаясь кожи кончиками пальцев, скользит вниз. Сердце под его рукой бьётся часто и громко, Ту умирает от этого и от сочетания горячей кожи с холодными каплями воды на ней. - Ты охрененно горячий, - он наконец поднимает взгляд. Ан под его пальцами мелко дрожит. То ли от прикосновений, то ли от холода, то ли от всего сразу - он и сам не знает. Ан облизывает губы, и Ту внезапно понимает, что ему до смерти хочется, нет, он умрёт, если немедленно не получит поцелуй. Он не успевает додумать мысль до середины, а тело уже тянется к желаемому, поднимается на цыпочки, чтобы ближе, чтобы скорее. Губы у Ана мягкие и отзывчивые, Ту едва успевает слегка лизнуть кончиком языка, как Ан перехватывает инициативу, и Ту ещё никто так охрененно не целовал. Его рука непроизвольно сползает с пресса Ана ниже, к резинке его шорт, и Ту этого даже не замечает. Ан глухо стонет, и Ту, едва осознавший своё возбуждение, понимает, что готов кончить от этого звука прямо сейчас. Ан перехватывает его руку и уводит вверх и в сторону, вжимая его в дверь, одновременно врываясь горячим языком в рот. Ту всхлипывает и сам не понимает отчего: оттого ли, что ему не дали дотрогать, или от того, что он внезапно получил куда больше, чем был готов. Но ни секунды не жалеет об этом. Лёгкие начинают гореть, и Ан отрывается от него. Оба осоловело смотрят друг на друга, пока переводят дыхание. Ан, не отводит взгляд от потрясающе взъерошенного Ту с красными, припухшими губами, которые так и манят целовать их снова и снова, медленно расстёгивает форменную рубашку. Ту не сопротивляется, хотя кажется напряжённым. Когда Ан проводит ладонью по ключицам Ту, ныряя под ткань, оглаживая плечо и шею, настаёт очередь Ту дрожать от нетерпения и страха. Ту хочется одновременно сдёрнуть с себя всё и притянуть Ана, чтобы почувствовать его максимально возможно, и, завернувшись в одеяло, убегать в панике неясной этимологии. Ту боится не столько боли или что там принесёт это ваше дальше, сколько облажаться - всё для него в новинку и слишком остро. Слишком слишком. Ан снова целует его, не жадно и голодно, а нежно и осторожно - так в глупых сопливых фильмах главный герой целует любовь всей своей жизни на фоне ядерного взрыва: они победили и живы, и будут любить друг друга до конца времён. Было бы даже противно, будь это финальная сцена, которую Ту непременно бы выключил. Но это реальность, в которой он моментально прекращает мандражировать и закрывает глаза, отдаваясь на волю тягучим фейерверкам в голове и чутким пальцам Ана, продолжающим лишать его рубашки. Ан отпускает его левую руку, и Ту тут же пользуется возможностью запустить обе ладони в мокрые волосы, очертить мышцы груди, оторваться на мгновение, пока Ан в два движения снимает с него мешающуюся тряпку, и тут же вернуть ладони туда, где им самое место - на тело Ана. Ту вздрагивает, когда пальцы Ана, замерев на долю секунды под линией рёбер, решительно стекают вниз, к пряжке ремня. Он мысленно кричит, причём одновременно: "Ненене!", - и: "обожеда!", - потому что морально он всё ещё не готов и, как мы помним, боится облажаться, но тому что происходит у него в штанах настолько плевать на то, готов он там или нет, что Ту уверен: если Ан сейчас остановится - его собственное возбуждение убъёт его минутой позже. - Мы ещё можем остановиться, - срываясь шепчет Ан куда-то между шеей и ухом Ту. Он едва держит себя в руках, Ту чувствует это и всё остальное, что упирается ему в бедро. - Но тебе придётся перестать. Перестать трогать Ана? Это настолько немыслимо и невозможно, что Ту думает: для этого мне придётся отрубить себе руки. - У нас нет, - Ту осекается. Чего у них нет? Силы воли, разве что. Презервативы у него есть, Ту не уверен, что не нужны какие-то специальные, он не очень изучал этот довольно стыдный, как оказалось, для него вопрос; но обычные у него есть. Может быть нужно что-то ещё? Чёрт, когда Терд просил помочь ему нагуглить это всё, он просто распечатал первый попавшийся гайд, не читая. - Ну, нужного. - Уверен, что готов к этому нужному? - Ан слегка усмехается, но Ту видно, как его трясёт. Он отчаянно хватается за возможность отказаться: ко всему, чтобы прямо всё, он ещё точно не готов. И его самого пугает как звучит это "ещё" в голове. Ту качает головой и жмурится, сам не понимает отчего. - Вот и ладно. Расслабься, Ту, меньше всего на свете я хочу тебя заставлять. "И больше всего на свете я хочу тебя", - хочет продолжить он, но не смеет. Вместо этого Ан выключает горячую воду, от которой ванная уже затянулась белым паром, и выталкивает Ту за дверь. От резкого перепада температур - в комнате работает кондей и никто не лил кипяток - кожа тут же покрывается мурашками, и Ту, резко вздохнув, снова прижимается к Ану. Теперь уже сам тянется целовать, закидывает руки на плечи, стонет одобрительно, когда Ан кладёт ладони ему на бёдра и слегка сжимает. Ту уверен: они созданы друг для друга - руки Ана и его задница. Определённо. Ту закрывает глаза и тут же снова их распахивает - не может определиться. С одной стороны с закрытыми всё острее чувствуется, а с другой - нестерпимо хочется смотреть на Ана. Он его всяким видел: и злым, и грустным, и счастливым, но вот таким, едва сдерживающимся, от каждого прикосновения, дрожащим, со взглядом уплывшим, и губами от его, Ту, поцелуев блестящими и красными, таким - никогда. И он бы многое отдал, чтобы Ан смотрел так только на него. - Насмотрелся? - Ан ухмыляется уголком рта, а Ту думает: "Как можно?" И в этом сливается всё его и "как можно насмотреться" и "как можно быть таким красивым" и даже "как можно быть таким хамлом одномоментно". Но думать длинные предложения Ту совсем не в состоянии. Мысли разбегаются, и дольше чем на удар сердца ему удаётся удержать лишь одну, да та не слишком романтичная. Он думает: если Ан прямо сейчас ничего не сделает, он сам его изнасилует. Ту не закрывает глаза и тянется, его так тащит от того, что нужно тянуться, а не наклоняться, что можно не осторожничать, а прямо показывать, чего ты хочешь, и получать на это восторженный отклик; Ту тянется и снова целует Ана, наблюдая, отпечатывая себе в голове, чтобы всегда это помнить. Как Ан подаётся ему навстречу, как ведёт его взгляд, как закрывает глаза, отдаваясь ощущениям, как перехватывает инициативу и теперь ведёт сам, а Ту плавится от жаркого языка, изучающего его рот, утекает вслед за мыслями и нет его, есть лишь голова, сердце, что перескакивает с ритма на ритм, мечется между "да-да вот-так" и "боль-ше", и нервы - провода оголённые, где Ан прикасается - там и эрогенная зона. Руки Ана везде. Они ерошат волосы на затылке, обводят кончиками пальцев уши, скулы и линию челюсти. Гладят плечи, спускаясь по рукам до ладоней, и вновь возвращаются вверх, чтобы скользнуть по спине, сжать ягодицы, метнуться к животу и заняться пряжкой ремня. Ту не успевает их отследить, но ему кажется, что ещё немного, чуть-чуть ещё и он рухнет. Ноги совсем отказываются держать. А ещё ему кажется, что сам он стоит столбом, не в силах собрать себя в кучу, но Ан одобрительно мычит, и Ту осознаёт, что руки его, не дожидаясь осознанной команды, изучают тело Ана, и пока левая, вцепившись в спину, притягивает того ближе-ближе-ещё, правая - не ведая хозяйского стеснения скользнула пальцами под резинку шортов Ана, и Ту застыл, не зная на что решиться. В итоге он отрывается от Ана, лёгкие уже огнём горят, да и он хотел бы видеть всего его сразу. Всего и одновременно его глаза. Ту решительно тянет шорты вниз, но Ан перехватывает его руки и в пару шагов утягивает на кровать. - Быстрый какой, - шепчет он и скользит губами по скуле к уху и вниз к ямочке над ключицей. Ту вздрагивает, когда прохладный воздух касается мокрого следа на груди, и в очередной раз думает, что не вынесет этой комбинации горячего языка Ана и холодной комнаты, но Ан отстраняется, в три движения стягивает с Ту форменные брюки вместе с бельём и отбрасывает их куда-то в сторону. Ту шипит, когда ткань скользит по нежной коже и едва сдерживается, чтобы не прикрыться под явно голодным взглядом. - Ты такой красивый, - шепчет Ан и, протянув руку, едва касаясь кончиками пальцев проводит по телу Ту: одна рука его поднимается снизу, от коленки и вверх, вторая - повторив очертания нижнего ребра рисует окружности на светлом животе. Они встречаются у пупка, и Ан уже двумя ладонями обхватывает Ту, словно не веря, что это всё ему. Он и не верит до конца, боится проснуться не вовремя, спугнуть такой реалистичный сон, где Ту, мягкий и податливый, плавится в его руках, остро реагируя на малейшее его прикосновение. - Это нечестно! - Ту хотел бы звучать возмущённо, но он почти скулит, потому что Ан вернувшись к его шее покрывает её невесомыми поцелуями. - М? - вопросительно мычит Ан, он не может сказать ничего внятного - в его рту мочка уха Ту. - Я тоже хочу, - Ту машет головой пытаясь сконцентрироваться, что довольно сложно в его положении. - Чего же ты хочешь? - горячее дыхание опаляет висок, Ан слегка тянет за серьгу зубами и отпускает его ухо. Обведя большим пальцем ямку пупка, медленно, слишком медленно, опускает руку ниже. Ту хочет слишком многого. Всего сразу: схватить Ана за руку и дёрнуть уже её туда, где член его, исходя от возбуждения, прижался к животу. Хочет вжаться в него, рухнуть вместе. Вдвоём. А Ан слишком одет для этого. - Тебя, - Ту всхлипывает, когда Ан почти не касаясь обводит венку на его члене. Вскидывает бёдра, пытаясь притереться, но Ан неожиданно замирает и поднимается с кровати. Ту тянется за ним, как намагниченный. Ан ухмыляется, но на самом деле он до одури боится. Боится сделать что-то не то, поспешить и потерять Ту. Не сейчас. Не так. Никак. Никогда. Ан стягивает шорты, которые Ту успел возненавидеть, и снова ныряет в постель. Он чертовски горячий, и дело даже не в его мраморной охрененности, он на самом деле, обжигающе горячий, если дотронуться, а Ту не столько дотронулся, сколько влип в него сразу же. Он, отбросив стеснение, целует Ана, тот с готовностью подаётся вперёд, приоткрыв рот, впускает язык Ту. У Ту нет такой выдержки и того стремления измучить его, как у Ана, он уже готов умолять и упрашивать, лишь бы пружина внутри, ну пожалуйста, уже отпустила. Он этого и боялся, что вляпавшись в Ана однажды, сорвётся и уже не сможет без этого жить. И оказался прав. Он изучает Ана, как захватывающий роман, написанный текстом Брайля - жадно, внимательно, скользя ладонями и возвращаясь к заинтересовавшим местам кончиками пальцев, слегка царапает бедро, покрывшееся гусиной кожей, обводит большим пальцем тазовую кость и, решившись, обхватывает твёрдый ствол его члена. Он никогда не трогал чужой, но это же примерно как свой, да? Не совсем. Ну то есть, да, технически ничего нового, но кожа у Ана тонкая и нежно-гладкая, как шёлк. Любопытные пальцы Ту обводят его по спирали, до самого верха и обратно, размазывая липкое, облегчающее скольжение. И Ан вздыхает рвано, толкается в ладонь инстинктивно, но тут же ужом ускользает из его рук и медленно, мучительно медленно опускается вниз, лизнув напоследок нижнюю губу Ту. Как и мечтал: голой кожей, губами, языком. И если ему предстоит выбирать какой момент навечно сохранить перед глазами, то определённо он выберет этот. Где его Ту, невозможно прекрасный, беззащитный и мгновенно отзывающийся на любое прикосновение, плавится под ним, прикусив губу едва не до крови, мечется неслушающимися руками по его спине и плечам, будто утонет сейчас, если не зацепится за него, Ана. И если он думал, что больше любить Ту просто невозможно, то вот сейчас, в этот момент, понимает как ошибался. Ту приходит в себя мгновенно, стоит ему ощутить дыхание на животе. Ан замер на пару ударов сердца, пытаясь понять, не спугнёт ли он Ту, если продолжит, и чем он заслужил всё вот это сегодняшнее, где Ту позволяет почти всё, но тот понимает заминку по-своему. - Эй, я же не был в душе, - Ту тянет Ана за прядь волос, призывая вернуться выше, на островок безопасности с поцелуями и взаимным петтингом. - Это единственное, что тебя останавливает? - мурлычет Ан на выдохе и стекает ниже. Ту осознает что да, единственное. И не то чтобы останавливает. Только, возможно, это ему стоит? Он, может, и не специалист, нет, он определённо не специалист, но - эй, это же Ан - он точно хотел бы. - Да, - выдыхает он. - Хорошо. Ан врёт. Он недоговаривает. Потому что это не "хорошо". Это такое хорошо, для которого определения ещё не придумали. И Ту сейчас не в том положении, в котором удобно подбирать эпитеты. Весь его словарный запас одномоментно скатывается к "ох ты ж". И вот это хриплое "пожалуйста" тоже, кажется, его. Он не уверен. Всё, в чём он уверен - вся Вселенная, схлопнулась сейчас до одной точки - той, где язык Ана прижимает его член к своему нёбу и сам, кажется, стонет, что дополнительно пробивает до спинного мозга. Ту распадается на микроны, когда пытается то ли вырваться из потрясающе жаркого плена рта, то ли толкнуться поглубже, и приходит в себя, когда Ан переваливается через него, чтобы найти салфетки. - Хочешь в душ? - спрашивает Ан, вытирая руки. - Да, - Ту вяло шевелит рукой. - Потом. - Я могу отнести, - Ан обводит большим пальцем взъём его стопы и ведёт ладонь к колену. Ту, растрёпанный, с ещё затуманенным взглядом и припухшими губами, лежащий перед ним, беззастенчиво закидывает руки за голову и смотрит сквозь ресницы. С улицы проникает слабый свет. "Так он ещё красивее", - думают оба, практически одновременно. Дальше мысли разнятся, потому что Ан думает: "Хорошо, что завтра выходной". А Ту размышляет, как отреагирует Ан, если он скажет, что знает, где поблизости есть круглосуточные аптеки. - Да, - задумчиво тянет он. - Да, это определённо хорошая идея.