Undercurrent

Он всякий раз входил молча; терпеливо ожидал, пока Глиф просканирует его ладонь и сетчатку, сличая входящий импульс с информацией в базе данных, и подаст сигнал двойному механизму замка. Казалось бы, его должны задевать подобные меры — экстерриториальность, которую никто не мог — и даже не собирался — предоставить де-юре; серая зона на его же собственном корабле. Но даже если и так, то Шепард ни разу не показывал вида. Он проходил мимо Лиары, не прикасаясь, не задерживая взгляд дольше чем на мгновение — дольше чем необходимо для ориентировки в пространстве. Лиара бы почувствовала, будь по-другому; даже если ее пальцы бешено носились над виртуальной клавиатурой, и каждую минуту приходилось решать в уме задачки на логику. Информационные и финансовые потоки сталкивались внахлест перед ее мысленным взглядом, а потом мелели, скрываясь под наносной породой несущественных данных, и где-то в глубине очередного массива данных зрел родник секретного договора — а ручейки паники грозили вот-вот прорвать плотину здравого смысла. И это не говоря уже о банальной, но беспощадной статистике, об армиях, которые требуется снабжать — пропагандой настолько же, насколько медикаментами, термозарядами и сухим пайком. Но даже сквозь все это она слышала тяжелый звук, с каким он опускался на ее кровать — кровать эта раньше принадлежала другой женщине, красивой брюнетке со звучным именем, оперативнику «Цербера» и первому помощнику Шепарда (строчки досье, отраженные на сетчатке — не больше чем очередной блок данных, которым необходимо отыскать применение). Но применения не было, раз за разом; был только шорох, с которым он растягивался на этой самой кровати, заложив руки за голову, и были мурашки, разбегавшиеся у нее по спине, потому что вот теперь — теперь он точно смотрел, думая, что она не заметит. Но движение его глазных яблок отдавалось где-то под кожей — пост-эффекты слияния, не проходящие даже спустя... сколько утекло времени с их странного свидания на орбите Хагалаза? Едва ли уже не год. Должно быть, Лиара могла бы справиться с этим ощущением — отдать взвешенный, ясный приказ собственной нервной системе; точно так же, как делала это, применяя биотику во время раскопок или, гораздо чаще, в бою — уже давно ничуточки не колеблясь при мысли, что отнимает прямо сейчас чью-то жизнь. В ответ на прямую просьбу она именно так бы и поступила — общество азари просто не выжило бы без некоторых профилактических мер. Но просьба оставалась не озвученной, несуществующей. Можно было только гадать, что чувствовал по этому поводу сам Шепард. Хрупкое равновесие — они не говорили... ни о чем таком: с тех самых пор, как покинули Марс. (Выстрел из снайперской винтовки разбивал щиток шлема церберовца — или пробивал уязвимое сочленение брони, — спустя секунду после того, как Лиара прижимала противника к земле ударом темной энергии; и не было никакой нужды в оклике и приказе — они перехватывали движения один другого с полужеста, полунамека. Как и всегда; как когда-то.) Он не расспрашивал — потому молчала и она. Хватало других забот. И тем более, сейчас располагать такое в центре круга потребностей, не на периферии, минуя прочие сферы — Лиара, конечно, слышала человеческое выражение «ставить во главу угла», но никак не могла свыкнуться с его логикой — было эгоистичной глупостью, если не преступлением. Война требовала полной самоотдачи: каждый на «Нормандии» понимал это. Иначе бы почему им вообще находиться здесь, под командованием Шепарда, не кого-то ещё?.. Так что она координировала переговоры между разобщенными группировками, разбирала шифрованные сообщения с дюжины разных миров и панические донесения агентуры, пересылая результирующий материал на Тессию, Цитадель, флот Альянса. Некогда было думать о мотивах, не относящихся к насущным задачам; Галактика горела вокруг Лиары, и всех океанов родного мира не хватило бы, чтобы потушить этот огонь. А потом она садилась на краешек кровати и прежде, чем лечь сама — всегда осмотрительно чуть поодаль, — всматривалась в лицо Шепарда: почти неподвижное, столь же непроницаемое, как лицевая панель черного защитного шлема. Всматривалась с почти напряженным вниманием — не так, как глядят, наверное, в романтических книгах и фильмах (которые Лиара никогда не читала и не смотрела, полагая себя слишком серьезной для чего-то подобного), лаская взглядом там, где руки не смеют. Скорее — как тогда, впервые, еще не зная, кто именно перед ней; когда сознание мутилось от голода и дезориентации, усталый взгляд с трудом фокусировался сквозь рябь удерживающего поля, и далеко не сразу удалось поверить, что за ней на этот забытый богиней Терум и в самом деле кто-то явился. И явился — на удивление — даже далеко не для того, чтобы удостовериться в ее смерти. Но сейчас он, Шепард, не походил на солдата чуждой, молодой расы, чей темный, тяжелый взгляд отчего-то остановился, не мигая, на ее лице — на недозрелых метках, «веснушках», как называл он их позже, с недоверчивой полуусмешкой, на человеческом языке. Равно как не походил и на того сосредоточенного, но в то же время находившегося где-то не здесь беглеца, вооруженного только долгом и смутной идеей — ее идеей, сколь бы диким это ни выглядело, — к которому она постучалась в дверь перед высадкой на Илос, собрав в кулак гораздо больше решимости, чем требовалось на поле боя. Он закрыл тогда глаза, прежде чем поцеловать ее. И, может быть, где-то после — где-то между тем, как она зажмурилась сама, наполовину от неловкости, наполовину от нежелания иметь перед ним преимущество (тем более, зрение никогда не относилось к самым сильным чувствам азари, в отличие от людей, чья эволюция проходила в саваннах), и тем, как распахнула глаза, налитые чернотой, устремленные внутрь, не наружу, — она и видела на его лице подобное же выражение. Или наоборот: разглядела в промежутке между их слиянием и его беспокойным движением на широкой для одного и узкой для двоих койке, заставившем ее обернуться и привстать на локте. Выражение — такое, как если бы вдруг отказали и щиты, и инжектор медигеля, и омни-инструмент, и неоткуда было бы взять термозаряды для винтовки, да и сама винтовка оказалась разбитой вдребезги. Такое, которое должно было бы пугать на лице командира — но почему-то не беспокоило и вполовину настолько сильно. ...Вот только он по-прежнему оставался для нее не только — не столько — командиром (и никогда не был им, если на то пошло). Будь он просто ее командующим офицером, она всегда точно знала бы, что от нее нужно, как от бойца «Нормандии», одного из инструментов — орудия и оружия — в его руке. Поэтому в шаттле, перед высадкой, или на коротких брифингах после, когда Шепард обращался к СУЗИ (с ее аналитическими возможностями) или Гаррусу (с его опытом) гораздо чаще, чем к кому-то другому, ей было проще. Лиара подозревала: и ему тоже. Но он продолжал приходить. В его посещениях не удавалось отследить какой-то закономерности. По крайней мере, внешней. Порой они все же перебрасывались несколькими словами прежде, чем Глиф подавал ей условленный мягкий сигнал для отхода ко сну. Чаще начинала она: упоминала, как бы себе под нос, только самую малость громче, некоторую деталь — порой ей было так легче, совсем как в студенческие годы: проговаривай, и дальнейшее логическое продолжение придёт само; или цитировала какое-нибудь письмо, любопытное, наверняка (и она ни разу не ошибалась при этом) для него тоже. А иногда указывала вполголоса на закономерность в данных, словно еще сомневаясь сама, — а он отвечал ровным, негромким тоном, соглашаясь или возражая. Но все заканчивалось тишиной, мерным звуком дыхания. Смутной теплотой присутствия. — Спасибо, — уронил он как-то раз, уходя. Лиара так и не сумела понять — за что.

* * *

Среди ночи у нее разболелась голова — опять и некстати; и когда после третьего сердитого нажима ладонями на глаза цветные круги сделались только ярче, Лиара со всей беспощадностью осознала, что работать дальше не выйдет. По счастью, медицинский отсек располагался на той же палубе — не требовалось предпринимать никаких сомнительных попыток управлять лифтом на ощупь. У доктора Чаквас за прошедшие годы скопился внушительный запас инопланетных лекарств — буквально на все случаи жизни. Она сохранила даже немногочисленные остатки кварианских антибиотиков, поставленных с Мигрирующего Флота около года назад по особому запросу Тали’Зоры (инцидент на Хестроме; в базах данных Серого Посредника каким-то чудом присутствовал почти полный — «почти» по понятным причинам — отчет). У Лиары было заранее заготовлено вежливое извинение на тот случай, если доктора придется будить: необходимый тон она могла подобрать даже на фоне мигрени. Ей приходилось вести переговоры в худших обстоятельствах; годы занятий информационной торговлей многому ее научили — хотя не всегда эти уроки были приятны. Но доктор Чаквас, как оказалось, бодрствовала. Неподвижно, с какой-то странной сосредоточенностью она сидела за рабочим столом, где прямо напротив нее находилась темная бутылка с высоким горлышком и два — почему-то — бокала. Однако доктор не пила — казалось, она пару минут назад еще записывала что-то в личный планшет, отмеченный на задней стороне эмблемой медицинской службы Альянса, но задумалась о чем-то и отвлеклась. Заметив Лиару у входа, доктор подняла голову. — Мисс Т'Сони. — Странное человеческое обращение до сих пор вызывало тень улыбки в уголках губ. Должно быть, доктор так и не избавилась от первого впечатления — когда ей, четыре далеких года назад, пришлось приводить в себя испуганную и истощенную девочку-археолога. — Доктор Чаквас, — кивнула Лиара. Принимать правила игры — еще одна вещь, которой она научилась, начиная свой путь в качестве информационного брокера. Навязывать контрагенту нужный тебе образ — не всегда возможно и не всегда разумно; на поверку полезнее бывает подстроиться под чужой взгляд на вещи. — Прошу прощения, но я к вам как пациент. — Не то чтобы это было неожиданно, — улыбнулась Чаквас. — Вы слишком молоды, чтобы так переутомляться. Я бы рекомендовала вам более сбалансированный режим труда и отдыха... Если бы сама такого придерживалась. — Улыбка перешла в короткий, с ноткой грусти, смешок. Чаквас не потребовалось искать долго; минута шороха в ящике стола — и вот уже Лиара приняла у нее из рук не распакованный еще блистер с матово-красными, чуть выпуклыми таблетками. Пальцы привычно выдавили одну. Затем, уже не так решительно, вторую. (Кто знает, на сколько их еще хватит по нынешним временам?) Согласно инструкции, их полагалось рассасывать под языком. С инъекцией по эффективности сложно сравнивать, но это была бы крайняя мера. Доктор и без того наверняка не преминет добавить что-нибудь о вреде злоупотребления лекарственными средствами — и в этих словах не будет ничего, о чем Лиара в свое время не прочитала бы в Экстранете. Но с последствиями, если они будут, она станет разбираться позже. После войны. — Не спешите, — попросила Чаквас. — Убедитесь, что подействовало как надо. Надеюсь, дозу не придется увеличивать еще больше. — Странно, но осуждения в ее тоне Лиара не услышала. Только все ту же грусть. И она послушалась. Присела на стул, заботливо пододвинутый доктором в ее сторону, — не забыв еще раз благодарно кивнуть. (На улыбку сил уже не хватало.) Темнота у нее под веками, наконец, стала соответствовать темноте жилой палубы за прозрачными — только с одной, внутренней стороны — стенами. Ощущение сохранялось; это было хорошо. Лиара сделала глубокий вдох. Прижала ладони к коленям. — Благодарю, доктор. Теперь я, пожалуй... — Мисс Т'Сони. Лиара замерла, ожидая продолжения фразы. Опустилась обратно на стул, с которого начала было привставать. — Мисс Т'Сони, я бы хотела всё-таки спросить вас… — доктор замялась, словно подступив к некоей деликатной теме. — Вы никогда не задумывались, почему коммандер предпочитает ночевать у вас? Лиара только и смогла покачать головой — что от неожиданности, что от незнания. Ей не приходило в голову думать об его присутствии, как о чем-то неуместном или смущающем — даже несмотря... Несмотря ни на что. Даже если бы ничего из этого не было или было лишь сном: делить жилое пространство с кем-то другим было совершенно естественно для всякой азари. (Ей, впрочем, требовалась уединенность для особой работы; иначе бы она не настаивала так сильно на отдельной каюте.) У людей было по-другому — она это понимала. Люди ценили личное пространство почти столь же сильно, как кроганы, — хотя гораздо лучше кроганов умели приспосабливаться к его отсутствию или ограниченности. (Чтобы лучше приспособиться к той, первой «Нормандии», она читала исследования ксено-социологов — с диаграммами-срезами по популяционным группам и кривыми повышения уровня относительной агрессивности.) Шепард, тем более, пользовался преимуществом капитана — и Лиара помнила эту каюту-палубу, просторную, освещенную флуоресценцией от аквариума, но отчего-то слегка неуютную, будто нежилую — вопреки даже коллекции игрушечных кораблей; словно они расставлены повсюду не из желания — просто потому, что так надо. Чем-то это походило на дом, где они поселились с матерью, когда Лиара перевелась в школу с углубленной программой, а сама Бенезия вновь на десяток лет занялась административной, а не дипломатической, работой. «Вы жили под водой?» — удивился Шепард, когда она упомянула об этом — просто чтобы что-то сказать, пока он с отстраненной аккуратностью разливал вино. «Под куполом, — уточнила она рассеянно. — На Тессии нерационально не использовать шельфы». «Ясно, — уронил он, а следом добавил, как будто сквозь напряжение, заметное в его прямой спине и плечах: — Я не собирался производить на тебя впечатление». Она приподняла надбровные дуги. «Или, — он говорил без усмешки, словно даже почти вовсе без интонации, только тени под глазами лежали глубоко, как скрытый археологический слой, — ты думаешь, что мне предоставили выбор насчет обстановки?» Она положила было ладонь на поверхность аквариума, но при этих словах вздрогнула, едва не отдернув пальцы. Ей захотелось — против всего разумного, — прикоснуться к нему самому, взять за плечи, но вместо этого она просто сделала глубокий вдох. «Дело не в… рыбах. — Ее пальцы всё же коснулись прохладного стекла. — Бенезия постоянно ездила по делам или присутствовала на форумах, а у меня были дополнительные занятия с утра и до вечера. Я не помню, чтобы видела нашу квартиру при свете дня. — Она не знала даже, зачем это рассказывает; хотя он слушал внимательно, держа в каждой руке по бокалу, чуть наклонив голову к плечу. — Мне просто… не удавалось почувствовать себя как дома. И даже не было подруги, к которой я могла бы напроситься заночевать. Поэтому я все равно ложилась в кровать, в тишине, и смотрела, как проплывают за окнами морские жители, пока не усну. Они помогали, да… но это могло быть долго». «Вот как», — уронил он. Повисло молчание. Шепард не делал попытки приблизиться к ней с бокалами; Лиара смотрела в пронизанную лучами мягко-оранжевой лампы толщу воды и пыталась угадать знакомых ей рыб по именам пород. «Не знаешь, где можно заказать автоматическую кормушку?» Вопрос — именно такой, в таких обстоятельствах — ошеломил ее. Она вновь обернулась к нему. «Что? Зачем?» «Они умирают. — Шепард дернул плечом. — Зачем им бессмысленно умирать?» ...Она потом действительно оставила ему адрес магазина на Иллиуме, в который заглядывала в свое время сама, но так и не решилась завести никого — хотя внимательно изучила ассортимент. Лиара моргнула, выныривая из толщи воспоминаний. Чаквас, между тем, восприняла ее надолго затянувшееся молчание по-своему. — Да, я понимаю, мисс Т'Сони. Коммандер... Он это может: вызывать чувство, что его безопасней не трогать. Не пытаться анализировать. И глядя на мисс Чемберс поневоле подумаешь — так оно и есть. — Доктор вздохнула. — Мне… не то чтобы жаль ее. Она была доносчицей, просто подделала себе диплом консультанта — я пробила потом по своим каналам, чтобы успокоить совесть. И все же она могла бы не убивать себя. Чаквас потянулась было к бутылке — но отдернула пальцы у самого горлышка. Качнула головой. Лиара сглотнула. Доктор Чаквас очевидно была пьяна. Пусть даже в меру, не до потери собственного достоинства, как завсегдатаи ночных клубов, но от этого неловкость становилась только сильнее. Надо было — по-хорошему, по-честному — извиниться и уходить. Но... Но одновременно с неловкостью где-то под нижними щупальцами у нее звучал голосок: тихий, вкрадчивый, внутренний голос ее альтер-эго, Серого Посредника, и самой профессии, приведшей Лиару на этот путь. Нельзя разбрасываться информацией. Каким бы путем она ни пришла. — Вы же не думаете, что у него могло остаться… что-то? — спросила Лиара, переводя разговор в более практичное русло. А заодно стараясь расположиться чуть более свободно, не так по-школьному, но все же не переходя границ. — В каюте, я имею в виду. Это было бы ее упущение — хотя подразумевалось, что Альянс в ходе расследования прочесал «Нормандию» «частым гребнем» — как выражались люди (точнее, конкретно адмирал Хакет, выдававший ей допуск к марсианским архивам). Оскорбительно было бы думать, что «спасибо» от Шепарда скрывало издевку; впору порадоваться, что у азари отсутствует физиологическая реакция, известная среди людей как румянец. — Сомневаюсь, — отрицательно качнула головой доктор. — Но даже если и так… Ох. Вы… — Она покачала в руке пустой стакан. Взглянула на просвет — у самого донышка, если полумрак не обманывал, действительно еще плескалось немного жидкости. — Вы же не видели. Оттого и… Простите мою рассеянность. Но вы действительно не видели, каким он тогда вернулся с Иллиума. Мне рассказывали — этот молодой человек, который служил в Альянсе до «Цербера», мистер Тейлор: он перебил в тот день всех бойцов «Затмения» у себя на пути. Не пожалел даже новобранца, совсем еще девчонку. После встречи с вами, понимаете? Лицо Чаквас выглядело как нарушенная врачебная тайна. — Боюсь, что нет. — Лиара крайне осторожно подбирала слова ответа. Ее воспоминания о тех днях были — как будто четкие, ненормально-сфокусированные кадры, разрозненные, точно в авангардном кино. Но среди них не было, ей казалось, ничего… существенного. Ретроспекция: взгляд, движение, тон. (Лист декоративного растения, сбитый с хрупкого стебля резким жестом руки — прилипший к красно-черной перчатке: когда Шепард протягивал ей планшет с суммой собранных данных, которые вовсе не обязан был собирать.) Чаквас опять вздохнула, не отводя от Лиары того же напряженного, слишком открытого взгляда. На этот раз ее пальцы крепко обхватили горлышко бутылки; встряхнули, наклонили к стакану. — Он не заговаривал о вас, впрочем. Он ни с кем не заговаривал не по делу, если на то пошло. — И со мной тоже, — возразила, не вполне понимая даже, на что именно возражает, Лиара. Хотя на самом деле он говорил… как обычно; как она помнила. Даже шутил. Она злилась в ответ, волновалась, была рада — весь этот коктейль чувств смешивался сам собой, не нужно было останавливаться; если один не спрашивает — второй не говорит. Она просто решила не акцентироваться на несущественном. Она… (…вздрогнула на полуповороте, когда он, уже готовый вернуться на корабль, окликнул ее по имени; хотя не дрожала, даже облекая их обоих защитной биотической сферой и не зная, хватит ли у нее — без долгой тренировки — сил ее удержать. «Нам нужно сосредоточиться на деле». Ее взвешенные слова — и то, как заледенели следом его черты, будто от прямого попадания крио-патрона, а голос сделался сухим, как бумага для рисования. «Да, — сказал он глухо, так и не сняв за все это время шлем. — Я понимаю. Я сделаю все, что требуется».) У него не было никаких явных причин соглашаться. Потом, конечно, Лиара додумала для себя: полезность контакта. Поддержка в сонной, не готовой к шторму Галактике. Такое предположение было единственно рациональным. Следовало подходить к делам хладнокровно; без иллюзий. («Мне не помешает иметь на своей стороне хорошего информационного брокера», — так ведь он сказал наконец, перед самым отлетом. – «Которого… ничто не отвлекает. Как меня самого». И неважно, должно быть, что тогда Лиаре захотелось спросить: какое «ничто» Шепард имеет в виду, но она прикусила себе щеку, чтобы не показаться опять незрелой и глупой.) — Когда мы ждали от вас сигнала отправляться — я уж не знаю, что за дела у вас были, секретность, конечно. — Доктор скрыла очертания губ, глотнув вина, и не понять оказалось: усмехается она при этом или же нет. — Коммандер все не мог найти себе места. Расхаживал по кораблю, сложив за спиной руки. Гаррус не вылезал из оружейной — утверждал, что орудия нуждаются в дополнительной калибровке: на случай непредусмотренного боестолкновения. Я бы тоже предпочла не попадаться тогда коммандеру на глаза. — Чаквас вздохнула. — Но я врач. Мой долг быть с командой. А он… Он спрашивал меня, что с ним. Требовал ответить, не добавляет ли «Цербер» что-то ему в еду — или в освежитель воздуха для каюты. Тряс Грэнта — нашего кока — да, буквально, за плечи... С неподвижным этим его лицом, и я ведь знала — характеристики его усиленных мышц, костей и готова была немедленно бежать за реанимационным комплектом. Если вдруг что... Но на самом деле, до меня ведь дошло потом — он никого, ни разу не убил и не покалечил... случайно. Только если действительно хотел. Если это было ему нужно. — Она перевела дыхание, потянулась — вновь — за стаканом. Плеснула еще вина, похоже, последнего. Сделала глубокий вдох — а затем опустошила содержимое сразу же. — Простите, мисс Т'Сони. На некоторые вещи никак иначе не набраться храбрости. — На губах Чаквас мелькнула грустная, извиняющаяся улыбка. (…И как потом, уже на Хагалазе, после нежданной и долгожданной победы, он — не переплел пальцы, не наклонился за поцелуем, а перехватил ее запястье и обнял, притягивая к себе — резко, будто выполнял боевой захват: с таким напряжением, словно ждал, что она ответит биотическим ударом, не меньше. А она стояла, ошеломленная, с еще не высохшими до конца слезами, прижимаясь щекой к его плечу — и только спустя минуту сомкнула ладони замком на его спине. И тогда-то он вздохнул — так воздух выходит из воздушного шарика, схлопнутого между ладоней.) — И что я могла ему ответить? Что он боится потерять кого-то, о ком и не мог подумать, что находил? Что он, должно быть, ревнует, но даже не подозревает, как называется это чувство? — Она покачала головой. — Я ведь не психолог, мисс Т'Сони. Я — военврач общего профиля. — Но почему вы сейчас рассказываете мне... — Собственный голос показался вдруг Лиаре охрипшим. Взгляд доктора на мгновение перепрыгнул к опустошенной бутылке — и Лиара, удивленно моргнув, отметила на горлышке фирменное клеймо; точно не подделка. Одно из лучших экспортных азарийских вин. — Сегодня — вчера — была годовщина. Он спас нас оттуда, вы знаете? И как она — информационный брокер, подумать только! — не заметила у доктора Чаквас вкус к дорогому, качественному алкоголю?.. Это почему-то была самая ясная мысль сейчас в ее голове. Чаквас продолжала, не дождавшись от Лиары ответа, словно бы ее разум произвольно перескакивал с одного на другое: — Когда Андерсон передал ему командование кораблем... — Ее взгляд перепрыгнул куда-то поверх плеча Лиары: будто бы сквозь стекло доктору удавалось разглядеть что-то в прошлом. — Мне говорили — советовали: писать заявление о переводе. Угрожали выгоранием — в лучшем случае. После Дженкинса... после Иден Прайм я действительно раздумывала об этом. И я ведь видела, как он обращался с Аленко... да и с сержантом Уильямс, если подумать. Если подумать, с ней он обошелся едва ли не хуже — и нет, мисс Т'Сони, не подумайте: я не про постель. Лиара понимала — или, по крайней мере, говорила себе, что понимает — состояние доктора Чаквас. Она видела похожие случаи, пусть и не так близко. И все же на этих ее слова Лиара чуть не потеряла терпение. Чуть. Но опасно близко. У азари не существовало понятия «сексуальной верности» как таковой. Только не в обществе, где слияние — основа любых взаимоотношений; существовали правила, само собой — религиозные и этические, — но не четкая граница, отделяющая одно от другого. Странно было бы полагать, что Шепард, знакомый с культурами инопланетян настолько, насколько мог военнослужащий его ранга, не выяснил этого; и она сама не должна была ожидать от Шепарда больше, чем он ожидал от нее. Это было справедливо. — Почему-то вы, все вы, продолжаете подразумевать, будто «постель» сама по себе — это так важно. — Лиара могла только надеяться, что какое-нибудь невольное мимическое движение ее не выдало; или, по крайней мере, осталось незамеченным в полумраке. Потемнение или, наоборот, отлив крови от щупалец не относились к знакам, которые люди, в среднем, читали легко. — И… я знала бы про Эшли. Будь это так. — Хорошо, — вздохнула доктор. — Простите. Это все ваши… особенности. Я о них забываю. Точно так же, как мне, как врачу, трудно поверить, что можно быть жестоким, спасая кого-то. И наоборот. На самом деле, Лиара знала не поэтому. Не из-за слияний. Точнее, знала другое: то самое, что пыталась высказать доктор. Шепард обсуждал это с ней — тем же отстраненным, почти обыденным тоном, как многое другое. Советовался, как поступить — не спрашивая, а излагая свой взгляд, словно нечто цельное, но потом поворачиваясь к ней — как будто она могла отыскать в этой цельности неприметную трещину и ударить туда единственным словом. — Но я, как бы там ни было... — продолжала доктор. — Я привязалась к ним. К команде. К Джеффу. К самому кораблю. А потом, когда той «Нормандии» не стало, нас всех будто проклятыми сочли. — Она неопределенно фыркнула. — Адамс старался чего-то добиться, обивал пороги... А я была слишком гордая. Знаете, это тоже передается. Ощущение себя частью цели — как лимфоцит в иммунной системе. Ну а «Цербер» предлагал неплохие деньги. — Чаквас пожала плечами. — И возможность снова улететь в космос, конечно. Пусть будет самоубийство, подумала я тогда, снова глядя в глаза Шепарду. Но хотя бы умереть с хорошим вином в крови я могу. Что мне терять? Даже семьи у меня нет. Но я не умерла. Нас спасли. Всех. — Она обвела пространство ладонью. — Может, как инструменты. Как детали большого плана. Это не мне судить. Он, с его личным делом, купил мне на днях «Серриз Айс». Без напоминания. Вот и все, что я знаю, мисс Т'Сони. — Доктор подняла взгляд. — Быть может, я ошибаюсь. Однако, вы… Как будто что-то разбилось за спиной Лиары, у самого затылка — с тонким, колким звоном, как от хрустального колокольчика. Как будто что-то одновременно с этим разбилось у нее в горле. — Нет, доктор. Я никогда его не боялась. «Точнее, боялась не его». Собственной привязанности, неразумной, несоразмерной; привязанности к человеку, который ни разу не говорил ей о своих чувствах. Точнее — не говорил так, как это было бы привычно, правильно, допустимо. Лиара вспомнила вдруг: о том, что услышала от Шепарда однажды, в полусне, когда, потянувшись всем телом, прижалась к нему спиной, — услышала после короткого, как удар мономолекулярного лезвия, вдоха. Воздух, вырвавшийся из его ноздрей, коснулся чувствительного участка у самого основания ее щупалец, и он пробормотал: «Почему я не хочу тебя убить?» Его голос, всегда четкий и ровный до такой степени, что казался вовсе лишенным эмоций, звучал почти озадаченно. «Почему я...» — начал он повторять, и провалился в сон снова. Она вспоминала об этом, глядя сейчас на доктора Чаквас. Уголки ее губ вздрагивали, не складываясь в улыбку; да она и не уверена была, чего ей хочется сейчас больше: улыбнуться или заплакать. Чаквас наклонила голову к плечу, не отводя взгляда. Уголки ее губ вздрогнули в ответ — вроде бы так же меланхолично и пьяно, но будто с веселым удивлением. — А ведь, похоже, вы сейчас и ответили на мой вопрос, мисс Т’Сони. Хотя я имела в виду и не совсем то, но… это же не перечень осложнений, где вариантов ограниченное число. И я действительно не психолог. — Зато у вас хороший вкус к винам, — выговорила Лиара. — Если захотите выпить со старой женщиной, мисс Т’Сони, — Чаквас приподняла пустой стакан в подобии салюта, — я всегда вам рада. В свободное время, само собой. И при условии, что алкоголь с вас — мое жалованье позволяет такие радости только раз в год. — Разумеется. Думаю, вы этого вполне заслуживаете, доктор. — Голос Лиары, как думалось ей самой, звучал сейчас искреннее, чем за все предыдущее время.

* * *

Тем вечером его не было у нее в каюте — иначе дело вполне могло бы обернуться иначе. (И она, рассудительная, хладнокровная азари с ученой степенью третьего полного цикла, упорно гнала от себя мысль о том, что в его присутствии мигрень еще ни разу не накрывала ее по-настоящему — разве что так: попробовала на ощупь и отступила спустя несколько темных минут.) Но когда Лиара вернулась, сигнал на двери мигал желтым через трехсекундные интервалы, и Глиф, дежуривший у входа, сразу же перебросил на ее омни-инструмент данные: еще до того, как Лиара успела сфокусировать взгляд на своей постели. Удивился ли он, найдя ее каюту пустующей? Или — догадался правильно, понял причину, по которой она может отсутствовать? Возможно. Скорее всего — если он все же остался, в конечном счете, здесь. «Ему легче войти без предупреждения среди ночи, чем сказать, что он тебе доверяет». Лиара покачала головой на эту мысль; полуусмешка мелькнула и пропала в уголках ее рта. Она не стала садиться обратно за терминал — только набрала кодовую команду, запускавшую алгоритм автоматической обработки почты, и перелистнула планировщик на утро следующих стандартных суток; программа сама подцепляла авто-оповещения к незавершенным задачам. Жестом руки приказав Глифу оставаться у двери — тот, моргнув, переключился в режим наблюдения и защиты, — Лиара, ступая осторожно и почти бесшумно, приблизилась к кровати. Замечая на этот раз не только присутствие Шепарда, но и то, как обжила она всего за пару человеческих месяцев это место — пытаясь сделать его настолько своим, насколько только возможно в военное время: не только с помощью развешенных на стенах плакатов и полупустых книжных полок. Даже подобрала освежитель воздуха по себе; не тот обобщенно-мятный, что везде — что в каюте самого Шепарда. Он спал сейчас почти на середине кровати в привычной для себя позе: словно бы на спине, но повернув набок голову и обе руки, чуть согнутые в локтях. Рядом с ним лежал планшет с какими-то данными: экраном вверх. Лиара, приучившаяся за годы дорожить информацией и ее конфиденциальностью (и разве не Тессийский университет с его внутренними конфликтами, желанием никому не уступать научное первенство, подготовил ее к этому?), ни за что бы не допустила такого. Впрочем, она недооценила бы и его, предположив, будто на устройстве не был установлен пароль достаточной сложности. («Сможешь ли ты зашифровать данные так, что я их не смогу взломать?» — Это был еще один вопрос от него, заданный с отстраненным любопытством во время их… не вполне бесед.) Лиара присела на край постели, привычно ощущая под собой мягкий пружинистый материал. (До того, как оказаться на «Нормандии», Лиара никогда не видела людей так близко, и эта рудиментарная шерсть на их головах интриговала ее, — так что однажды она, забывшись, просто потянулась к Шепарду раскрытой ладонью. Он застыл от этого прикосновения — в точности так же, как замирал, прежде чем нанести удар, рассчитанный за доли секунды. А затем сделал глубокий вдох. И она, вместо того, чтобы одернуть руку, просто медленно отвела ее. Он перехватил ее ладонь на полпути — не больно, но ощутимо, — и положил себе на плечо. — Не люблю, — сказал он. — Даже мать привыкла. Следом он чуть сжал ее пальцы. Словно бы извинялся. По крайней мере, он учитывал прилагаемую силу в этом движении — почти во всяком движении, которое непосредственно касалось ее, Лиары. — И я хотел бы, чтобы ты знала. В порядке честности. Это было... — Неприятно? — переспросила она, прижимая ладонь к ткани его мундира — как бы возвращая жест. Он посмотрел куда-то поверх ее плеча. Прошло, казалось, несколько секунд — удар или два ее сердца — пока они просто стояли так, в полутемном уголке жилой палубы. — Нет, — проговорил он, наконец. — Не неприятно. Наоборот.) Наверное, ей следовало что-то сказать. Может быть, он даже услышал бы ее — и кто сказал, что остаточные эффекты слияния действенны лишь для азари, не для людей?.. Но все слова казались — пеной прибоя, белыми клочьями над подводным течением: чем-то куда более постоянным, чем они сами. Поэтому она просто повторила тот давний жест — запустила руку в отросшие за эту пару месяцев волосы на его висках и провела сквозь них пальцами, не касаясь кожи. Следом ее ладонь скользнула по его плечу — и дальше, к части руки, не закрытой подвернутым рукавом форменной рубашки. Его кожа всегда была чуть холоднее ее собственной, все из-за тех же эволюционных различий, но ее довольно быстро перестало это пугать. Лиара разомкнула — медленно, осторожно, стараясь не потревожить — сжатую в кулак ладонь Шепарда и положила свою точно поверх: запястье к запястью. А следом легла сама, рядом, и устроила вторую руку у него на локте. Он, не просыпаясь, только крепче сжал ее пальцы.