Потерянный

Нвабадаш был на службе, когда горстка безумцев атаковала их замок. Гонору им было не занимать. Вместо того, чтобы забраться по стенам и тихонько перерезать часовых, они явились прямо к воротам и бросили вызов самому илькану. Нвабадаш сперва не поверил своим глазам, но уже очень скоро помогал сдирать с пленников одежду. Хорошие тряпки, между прочим. Жаль, порезать пришлось, а то илькан их колдовством своим немного оглушил, и они валялись будто куклы. Тяжело таких ворочать. Пленники, разумеется, оказались эльфами, только один человек к ним неведомо как приблудился. Слуга наверное. Нвабадашу никогда не прислуживали, даже люди, и наверное оттого он на одного эльфа глаз сразу положил. Эльф как эльф, только волосы золотые и вроде светятся немножко. Нвабадаш с мыслями чутка собрался и пошел к илькану. - Странные причуды у тебя, мой дорогой Нвабадаш, - покачал головой Саурон. - Ты наверное этого не понял, но эльф, про которого ты говоришь, не простых кровей. Я пока не знаю, как его зовут, однако он похож на их давно почившего короля, что когда-то правил за морем. Скажи мне, Нвабадаш, ты выбрал его наугад, или все-таки заметил, что он чем-то отличается от остальных? Нвабадаш даже не сразу нашелся, что сказать. Королей заморских он, конечно, в жизни не видал, но волосы-то золотые сложно не разглядеть, когда у остальных они черные как сажа! Саурон рассмеялся почти добродушно, и Нвабадаш воспрял духом. Ему, разумеется, совсем неважно, королевская там кровь или нет, все равно красная, но вот эльф, он так похож на блестящую штучку. Нвабадаш ухватился за понятный даже самому тупому орку образ. Разве плохо получить блестящую штучку за хорошую службу? Саурон снова нахмурился. - Если хочешь золота, так и скажи, мне для тебя его не жалко. Я всегда тебе всё давал, хоть одежду, хоть драгоценности, хоть новое оружие, даже отдельные покои. Чем ты недоволен? Откуда в тебе это желание выделиться? Здесь ни у кого нет личных слуг, чем ты лучше остальных? Нвабадашу, разумеется, слуга был не нужен, ему дежурных орков хватает, они и пол подметут, и золу из очага выгребут, и дрова новые принесут. У него и в мыслях не было гонять эльфа по хозяйству! Он бы с ним другое делал... - А я думал, у тебя таких желаний больше не осталось, раз ты захотел жить один, - сухо сообщил Саурон. - Но если они тебя донимают, ты знаешь, где находятся солдатские бараки. Уверен, тебе там не откажут. Нвабадаш похолодел и быстренько попросил разрешения вернуться к службе. И до следующего вечера старательно не думал о золотоволосом пленнике. Но как назло, чем усерднее он пытался его забыть, тем ярче становилась память о нем. Наконец, Нвабадаш не утерпел и прокрался в подземелье. Пленники обмякли в пыточных креслах, к которым они были привязаны, и находились в полудреме, как и полагалось после долгого допроса. Их отгородили друг от друга большими кожаными занавесками, чтобы они не знали, что делают с их товарищами, и страдали не только от телесных мук, но и от сердечных. Нвабадаш как-то предложил заменить занавески на легкие деревянные ширмы, которые проще было бы мыть, и таким образом уменьшить кошмарную вонь, которая чувствовалась от самых ворот, но илькан не одобрил. Орков запах не беспокоит, Нвабадаша тем более, илькан вообще не дышит, так чего ради стараться? Не для пленников же. Золотоволосый нашелся в самом дальнем углу. Такой же грязный и обмякший, как остальные. Нвабадашу не надо было принюхиваться, чтобы понять, что под креслом, у которого в сиденье специально для этого вырезали большую дыру, уже появились нечистоты. Волосы у пленника стали значительно короче, подбородок был весь в крови, которая стекла на обнаженную грудь. Нвабадаш положил ладонь ему на щеку и осторожно провел большим пальцем. Глаза у золотоволосого мигом распахнулись, а потом расширились, будто в удивлении, когда их взгляды встретились. Нвабадаш увидел в его зрачках свое отражение. Не орк. Он достал из кармана куртки фляжку. Вода с примешанным вином. Пленникам, конечно, дают пить, но мало ли золотоволосому еще хочется. Нвабадаш прижал горлышко к его губам и опрокинул на мгновение, давая паре глотков пролиться ему в рот. Пленник чуть отвернул лицо и, не отводя взгляда, сплюнул воду себе на плечо. У Нвабадаша неприятно екнуло в груди, но настаивать он не стал. Не хочет, как хочет. Вместо этого, он склонился и лизнул присохшую на подбородке кровь. Золотоволосый пленник попытался отшатнуться, но дальше спинки кресла он отодвинуться не мог, и Нвабадаш продолжил его вылизывать. Кровь пахла болью, на вкус была как нож палача, но в этом не было ничего нового, и Нвабадаш постепенно добрался до рта. Кровь вытекла именно оттуда, он чувствовал это по запаху, и, лизнув на пробу, Нвабадаш поцеловал замученного эльфа. В поцелуях у него большого опыта не было, орки слюнявиться не любили и сразу переходили к основному действию, но даже ему сразу стало понятно, что здесь чего-то не так. Вместо того, чтобы удариться о преграду из передних зубов, его язык сразу проник внутрь. Нвабадаш будто глотнул свежей крови. Он отшатнулся. Пленнику не просто причинили боль, его изуродовали, причем так, чтобы унизить как можно сильнее. Нвабадашу здесь больше нечего было делать, и он поспешно вернулся в свои покои. Там было чисто и тепло, в очаге приятно потрескивали поленья, и Нвабадаш улегся перед огнем, вместо того чтобы идти в кровать. Почему-то именно сегодня ему хотелось спать как настоящему орку - на земле. Илькан будто почувствовал его настроение и отослал из замка на пару дней. Это было мудрое решение, потому что Нвабадаш и правда отвлекся, пока рявкал на свой отряд, чтобы не зевали по сторонам. Окрестности замка опять кишели гигантскими шестилапыми крысами, плотоядными мотыльками, гусеницами-кровопийцами и прочей мелкой нечистью, которая возникала будто из воздуха, стоило илькану применить свое черное колдовство, как тогда, у ворот замка, ну и жрала лазутчиков, куда без этого. Нвабадаш только вернулся и сразу бросился в подземелье. "Своего" эльфа он узнал только по остаткам золотых прядей на голове. Лицо у пленника превратилось в бесформенную кровавую массу, нос был сломан, а на месте одного глаза зияла темная дыра, из которой сочилась сукровица. Нвабадаш вспомнил, как смотрел на свое отражение то ли в синих, то ли в серых глазах эльфа, и у него почему-то ослабели колени. Илькан был прав, илькан всегда был прав, не годится залезать на королевского родича будто на какого-то орка-новобранца, но разве... разве то, что сделали с этим то ли родичем, то ли нет, это лучше? достойнее? где достоинство в том, чтобы медленно подыхать в собственной крови и нечистотах? Нвабадаш, конечно, сомневался, что эльф загнется от пыток. Слишком живучий был их брат, даже орки не всегда такое выдерживали, после чего эльфы вставали и шли работать. Он поднялся в свою комнату, куда дежурные уже принесли большую деревянную бадью, и наполнили ее приятной горячей водой, от которой так заманчиво поднимался пар. Еще один подарок Саурона - возможность мыться в одиночестве, а не в солдатской бане. Илькан ценил его, в этом не было сомнения, но почему же он отказал так категорично, когда речь зашла об этом эльфе? Нвабадаш погрузился в воду и ненадолго окунулся с головой. Конечно, пленник не сразу привык бы к его вниманию, если уж он даже воду выплюнул, но Нвабадаш умел убеждать. Ему бы только немного времени, а так, наслаждению сопротивляться намного сложнее, чем даже самой страшной боли. Нвабадаш устало потер ладонями лицо. Почему именно этот эльф? Он вымылся неспеша, вылез из бадьи и, не вытираясь, рухнул на застеленную кровать. Разнежиться все равно не получится, слишком много дел накопилось, пока он бегал по лесам. Нвабадаш с изумлением понял, что именно сейчас не возражал бы против компании. Не любой, разумеется, но под одного вполне определенного эльфа он бы даже лег, хотя до сегодняшнего дня был уверен, что вообще никогда не захочет, чтобы к нему хоть как-то прикасались. Да, это было бы хорошо... обхватывать его ногами, гладить волшебные золотые волосы и смотреть на свое отражение в подернутых страстью глазах, то ли синих, то ли серых. Какого же они все-таки были цвета? ***** Илькан видимо совсем потерял интерес к пленникам, раз отправил их в темницу смертников. Там не было палачей, туда не приносили воду, в распоряжении узников была только влага, которая в изобилии сочилась по стенам. Их заводили внутрь, заковывали в ошейники, крепившиеся к низкому потолку на цепи, а дальше замуровывали вход, оставляя только небольшой лаз. Каждую ночь в него протискивался волкодлак, и одним пленником становилось меньше. Нвабадаш думал про себя, что скорее всего удавился бы на цепи после первой же ночи, но почему-то именно это подземелье будило в узниках больше всего сопротивления. Они выкрикивали оскорбления, так что их было слышно уровнем выше, пели песни и громко смеялись. Последнее почему-то было отвратительнее всего. Нвабадаш всегда выдыхал с облегчением, когда орки ломали каменную кладку и выносили то, что не доел волкодлак. В первое утро Нвабадаш прислушался то ли к стенам, то ли к воздуху, то ли к самому себе, и с радостным неверием понял, что "его" эльф все еще жив. То же самое случилось и во второе утро, и в третье. Нвабадаш едва сдерживал себя, чтобы не сбежать в треклятое подземелье, не протиснуться в волчий лаз и не удостовериться своими глазами, что - жив! Нетерпение он сжигал на службе, и орки, всегда поглядывавшие на него немного плотоядно, стали наконец смотреть с неподдельным страхом. Илькан следил за ним издалека, но молчал. За одним утром шло другое, смертников в подземелье становилось все меньше, и наконец Нвабадаш понял, что их осталось только двое. Неизвестно, жив золотоволосый эльф сейчас или нет, но послезавтра его останки вынесут и закопают в той же яме, где хоронили всех безымянных узников Острова Волкодлаков. И он никогда уже не узнает, какого же цвета у того глаза. В следующую ночь Нвабадаш был на службе. Орки, дежурившие по кухне, опять обленились и покидали крупные очистки в сток, предназначавшийся для жидких помоев. Нвабадаш стоял над забившимся отверстием, в котором стояла мутная жижа, колупал в нем самой длинной палкой, которую откопал в чулане с инструментами начальник смены, и мрачно думал о том, как же все-таки пробраться за этот коварный изгиб, куда палка не проходит. Может быть, попробовать пропихнуть кнут? Или просто выпороть всю смену и приказать устранить безобразие? Начальник смены, крупный орк наизлобнейшего вида, угодливо бубнил: - Так ведь эльфы строили, господин хороший. Они же ничего по-простому не делают, чтобы раз - и в выгребную яму. Нет, надо чтобы сток через ползамка провести, десять раз его загнуть туда-сюда, и чтобы в нем всё позастревало... - Эльфы не ленились ведра с очистками выносить! И потому у них ничего не застревало и не забивалось! - не выдержал Нвабадаш. Ему не хотелось быть на этой кухне, объяснять по сотому разу простейшие вещи, чинить сломанное другими и знать, что через пару недель всё повторится опять. Разве ему это нужно? Разве он так хочет провести свою почти по-эльфийски долгую жизнь? Может быть, просто скормить всю кухонную смену гарнизону, и тогда орки хоть немножечко поумнеют? Начальник смены попятился. - Так мы кислоту можем в кузнице поискать, - забормотал он. - Зальем в отверстие, она всё к утру прочистит. Мы так в прошлом году уже делали! - Так и поищите, - в сердцах воскликнул Нвабадаш и сунул палку в лапы орку. - Хватит уже звать меня каждый раз! Он с досадой припомнил, что именно это приказал делать то ли год назад, то ли десять... он совсем потерял счет времени. Орки очень плохо различали, когда происходит что-то мелкое, а когда необходимо позвать старшего. Неудивительно, что илькан предпочитал не иметь с ними дело. Ноги сами понесли его в подземелье. Нвабадаш не знал, зачем, ему просто очень хотелось подойти к пещере, где доживали свои последние часы два оставшихся смертника, и... он не знал, что дальше. Постучать по кладке, замуровавшей вход? Покричать? Заглянуть в лаз? Так или иначе, он обязан был быть там. Именно сейчас. Нвабадаш мысленно прикинул, где сейчас волкодлак, и резко остановился перед тяжелой дверью, которая вела в тот самый коридор. Середина ночи. Волкодлак сейчас либо жрет, либо только что убил, либо пожрал и разрывает изуродованно тело на куски, чтобы утащить в свой загон и доесть днем. Так или иначе, он на свободе, и приближаться к незапертому зверю мог только илькан. Остальные просто становились добычей. Нвабадаш прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука, или может просто кровь слишком сильно стучала в ушах. Не успев еще раз подумать, он отодвинул засов и проскользнул за влажную от сырости железную створку. Первое, что он успел понять, это что окружала его кромешная тьма. У волкодлака глаза светились довольно ярко, и если бы он сейчас был в коридоре, Нвабадаш бы это заметил, и это скорее всего стало бы последним, что он увидел в этой жизни. Он прислушался еще раз, пытаясь уловить влажное чавканье или почти неуловимый шелест лап по камню. Неужели уже вернулся в логово? И что это доносится из-за каменной кладки... неужели рыдание? Нвабадаш ввинтился в лаз, и смрад, привычный и почти незаметный, ударил по его почти звериному обонянию. Здесь он был во сто крат сильнее. Где-то впереди, в наглухо замурованном от любого света каменном мешке, что-то слабо светилось. Сердце у Нвабадаша на мгновение остановилось, и он рванулся вперед. Он чуял кровь, много свежей крови, эльфийской и почему-то звериной. Он упал на колени в лужу, протянул руки вперед, и тут его глаза наконец привыкли к окружающему мраку. Он коснулся обеими ладонями человека, который прижимал к себе бездыханное тело "его" эльфа. Золотые волосы почти все срезали палачи, зато теперь еле заметное сияние исходило от его кожи в тех местах, где она не была покрыта кровью. Человек прижимал к себе израненное тело, будто ребенка, и тихонько всхлипывал. Нвабадаш склонился и осторожно обнял их обоих. Человек даже не вздрогнул. Он поднял лицо, посмотрел туда, где по его представлению находился Нвабадаш, и прошептал: - Он еще жив. Нвабадаш прислушался, наклонился чуть ниже и действительно уловил еле ощутимое биение жизни. Как получилось, что какой-то там человек чувствовал "его" эльфа настолько лучше, чем он сам? - Что случилось? - прошипел Нвабадаш, хотя это было и так понятно. Мертвый зверь. Чуть живой эльф. - Он... он убил его, - ответил человек, и было неясно, кого он имел в виду. Эльфы живучие, очень живучие, они встают и идут на работу после пыток, от которых орки дохнут, повторил про себя Нвабадаш. Но именно этот эльф очень ослаб. Он потерял много крови, его раны отравлены слюной волкодлака, его жизнь висит на волоске. Но именно этот волосок может оказаться очень, очень крепким. Нвабадаш закусил губу от бессилия. У него не было света или чистой воды, ему нечем было перевязать его раны и некуда забрать из этого смрадного подземелья, пропитанного трупным ядом, ведь илькан уже запретил ему брать себе этого эльфа. Нвабадаш не может бунтовать против Саурона. Он не умеет лечить раны или колдовать. Всё, что он может, это верно служить своему илькану! И даже в этом он не преуспел, раз сидит сейчас в луже нечистот и думает о том, как спасти какого-то эльфа. Он не человек, не орк, всего лишь слуга, который даже имя получил не на обряде наречения, как орки, а от илькана, которого сейчас предает, но умирающий эльф явно знал о нем гораздо больше, чем он сам. Недаром его глаза так расширились, когда он увидел Нвабадаша. Нельзя допустить, чтобы он умер. - Скажи мне, человек, - прошелестел Нвабадаш, - ты знаешь какое-нибудь колдовство? Что-нибудь, что может помочь. - Я не колдун, - виновато отозвался тот. - Я тоже, но я достаточно долго пробыл рядом с одним. Насмотрелся. Так ты знаешь хоть что-нибудь? Хотя бы понаслышке. - Я слышал, что эльфы умеют делиться жизнью со своими ранеными, - немного подумав, сказал человек. - Подпитывают душу, чтобы та быстрее исцеляла тело. Ты эльф? Какой глупый вопрос! - Я могу попробовать, - заявил Нвабадаш и подумал, что хуже точно не будет. Он стек еще пониже и прикоснулся губами к холодному влажному лбу. Что делать дальше? Стены не знают ответ, воздух пропитанный смертью не знает ответ, зато его должен знать этот эльф. Конечно, эльфы всё знают про своё колдовство! И Нвабадаш прислушался к еле заметному золотому сиянию, которое он теперь видел даже сквозь закрытые веки, к запаху измученного тела, к чуть слышимому дыханию, и вдруг он услышал биение волн. Вода мерно ударялась о берег, чистая, свободная от скверны, уносящая боль... А потом был только яркий свет. ***** Он очнулся, только когда его потрясли за плечо. Это был какой-то незнакомый эльф, который склонился над ними. Еще два стояли рядом с факелами. За спиной кто-то ломал каменную кладку, люди и эльфы, судя по голосам, и они тоже принесли с собой много света. Нвабадаш прекрасно обошелся бы без него, потому что к человеку прижималась плачущая эльфийская дева, и она сияла так, что в каменном мешке стало светло будто днем. Нвабадашу не нужно было прислушиваться, чтобы понять, что "его" эльф тоже все еще жив. К счастью, среди пленников нашлись те, кто знал как перевязывать раны и вообще разбирался во всем этом эльфийском колдовстве. Нвабадаш честно сказал, что его комната - самая чистая во всем замке, и теперь измученный эльф лежал в его постели и на этот раз действительно спал. Эльфийка и ее человек стояли перед распахнутым окном и неотрывно смотрели на него. Не на эльфа. На Нвабадаша, который сидел на полу возле кровати. - Кто ты? - спросил человек. - Я Нвабадаш, - сказал Нвабадаш единственное, что он знал об этом, и на всякий случай добавил, - и я не орк! - Конечно, нет, - немедленно согласилась дева. Она светилась уже не так ярко, как в подземелье, или может просто Нвабадаш привык к ее сиянию. Для того, кто много лет провел во тьме, он делал просто удивительные успехи. - Я хочу уйти отсюда, - заявил он, - и я хочу забрать его с собой. Я смогу о нем позаботиться. Эльфийка и человек переглянулись. - Но ты не сможешь постоянно держать его возле себя, - предупредила девушка. - Рано или поздно он оправится от ран и захочет пойти своей собственной дорогой. И ты должен будешь его отпустить. "Может быть, к тому времени эта дорога станет нашей общей," - сказал Нвабадаш самому себе, но эльфийка все равно его как-то услышала, и на этом дело было решено.