Unreal

Невесомая нить пальцев замирает и снова движется удивительно мягко и удивительно плавно. Тончайшее веретено прикосновений, совершенно нежных, совершенно безропотных, оставлено и разбито на бледном полотне. Прикосновения, что не содержали в себе ни капли любви. Лишь созерцание, лишь покорность, лишь смирение, принадлежащее отчаянному Никому. А в тонкий хрусталь впиваются когти, впиваются клыки, а серебристые острые рога вновь и вновь заставляют свести все обиды на нет. Ведь он может позволить себе, а тебе не позволит гордость. А тебе не позволит кровь, за очернение которой алым фонтаном прольется чужая. А стеклянные двери, испещренные карминовым ливнем, пробить слишком просто, когда видишь в них свое отражение. Ведь хочется ранить, хочется испытывать, но самым искалеченным в итоге на веки вечные все равно останется твое... Но в этот раз все по другому, в этот раз все совершенно иначе. И хочется злиться, но водная гладь увидит все, что ты выдашь и отражает все, что ты видишь перед собой. Его. Он смотрит так лукаво и дерзко, он поистине наслаждается, он не умеет любить и чувствовать, и ты не умеешь тоже. Но эти мягчайшие прикосновения глубже, чем океан и тоньше, чем искусство. Сегодня они вновь погубят вас обоих. *** Сыро. Так сыро, что они слились в единое целое в этой промозглой сырости, но руки все равно отдают чужим теплом. Демон страстно вовлекает в жадный поцелуй своего бледного и субтильного лиса, чье присутствие едва кажется весомым. Но он все еще безропотно восседает на его коленях, а широкий хвост придает тощей фигуре грациозность. Ему хочется расслабиться и забыться. А хитрый взгляд все наблюдает, оценивающе, выжидающе, с ослепительной улыбкой, которой хотелось бы отдать все, если бы она была настоящей. Но настоящим здесь и не пахнет. Хочется почувствовать. Почувствовать, как его взгляд пожрет наконец твою душу и поймёт, что ее вкус идентичен с его собственной. Её вкус отождествляет лицемерие, её запах несет в себе частички пепла искалеченных твоими руками душ. Но демону невмоготу притворяться слабым, он не умеет скрывать прихоти и острый оскал. Ведь он может позволить себе быть самим собой, а от тебя не осталось ничего. Когда над двумя возвышается превосходный рыжевато-золотистый лисий хвост хочется верить, что все это взаправду. Но эфемерная, лучистая и одновременно холодная улыбка вдруг становится трогательной и чистой, как у ребенка. Тебе кажется, тебе всего лишь кажется, ведь такого не бывает. Ведь этой улыбки просто напросто не существует, как и твоего бренного тела, рвущегося навстречу мнимому удовольствию. Ведь ты безупречный ограненный нефрит, а он - дорожный камень, неотесанный даже водной стихией. Но внутри вы оба пустые, ненужные, раздавленные тяготой судеб и бесконечно одинокие. Хочется касаться. Касаться так, как не касалась ни одна живая душа, по-особенному нежно и необыкновенно ласково. Действительно ли это тело способно проделать такой немыслимо жестокий путь ради мести? Такое же оскорбленное, но такое разгоряченное для тебя, оно просит, оно бесконечно желает твоих рук, оно хитрит, но в один миг рассыпается от шелковистости твоей кожи, от мягкости твоих касаний. Оно отдает их в ответ и не может без мелких шалостей, оно юркает под твои стройные ноги и теребит пушистые, столь притягательные уши своими цепкими и точеными кончиками когтей. Оно сквозит очарованием, и ты в миг становишься единственным в мире Никем, кого оно не отталкивает, кого оно заставляет чувствовать себя нужным, значимым и понятым. Когда капля крови меж твоих бровей вновь подергивается от боли, он так заботливо нырнет подушечками пальцев под шелковую ткань на бёдрах, шепча "Осторожней, А-Яо". Осторожней, ведь когда эта незримая грань между остатками гордости и обоюдным притяжением рухнет, ты снова останешься зацелованным и страстно облюбленным этим злым и порочным несчастьем во плоти. Но каждой клеточкой своего тела ты мечтаешь сгинуть в немом раскаянии, которое выскажет за тебя холодная сталь, когда существование твое прекратится. А здесь по прежнему холодно, по-родному холодно, с капелькой чуждого демонического тепла, навеянного желанием остаться близ друг друга хоть чуточку подольше. Ты благородный и обманчивый лис, чьи кровоточащие раны может зализать лишь рогатое отродье, подобное этому. Но имя, которым ты его находчиво обозвал, сквозит благопристойностью, остаётся на языке, как что-то приятное и изысканное, и шрамы становятся незаметными. Но золотистые одеяния, которые ты ему дал, скрывают все ваши секреты. Когда облака плотным саваном сгустятся над кристальной водой, белизну ее нарушит тонкая рябь от мелких капель, погоняемых озябшими ветрами. Ты вновь обретешь это с ним и наслаждаясь, растворишься, как будто этого никогда не было, но казалось таким похожим на правду и на реальность, в которой таких вас не могло существовать. Но даже самые глубокие сны в подкорке рано или поздно обретают смысл.