Золотая Госпожа

      Кёсем неподвижно сидела, устало отведя голубые глубокие глаза в сторону витражей. Она выглядела сосредоточенной и умиротворённой, только изредка косилась на колыбель сына. Хандан мучилась с прошлогодней вышивкой, крайне неудачной, и пыталась делать занятой вид, словно её волновала красота завиточка. По мимо того, что узор был уродлив, её раздражала ткань и то, что иголка неоднократно вонзалась ей в палец от рассеянности. — Осман, — гречанка словно ожила и дружелюбно протянула руки к ребёнку, — подойди посмотри на брата.       Мальчик немного смутился, но получив одобрительный кивок от Валиде Султан, подчинился не совсем понятному требованию. Он выпучил глаза на Мурада и не стремился подходить слишком близко к колыбели. — Осман, скоро, очень скоро вы сможете играть с Мурадом, он будет младше тебя, и потому ты должен защищать и беречь его, — Кёсем приобняла Османа, и вся картина приняла настолько неестественный вид, что Хандан захотелось бежать прочь. — Вы будете с ним неразлучны, Осман, отец-повелитель возьмёт вас на охоту, — не замечая отстранëнности самого Османа, невозмутимо продолжала Кесём.       В очередной раз Хандан отвлеклась, и её палец пронзила острая боль, заставившая отдёрнуть руку. В месте укола выступила алая кровь, такая же, как на царапине Мурада-паши, с одной только разницей, что Хандан не упала головой на мрамор.       По покоям Валиде прошагала Айгуль и несколько неуважительно поклонилась фавориткам повелителя и самой Валиде. Хандан взяла из рук девушки золотой тубус, не решаясь его открыть пару мгновений, а затем, убив в себе все чувства, развернула свиток.       «Валиде Султан, с великой радостью сообщаю Вам, что в ближайшие несколько дней Повелитель вернётся в столицу. Пышного праздника не будет по его желанию, но всё же я преподнесу нашему повелителю полосатый дар. Госпожа, отдельно благодарю Вас за помощь моей жене, Сабии Хатун, которая мне уже написала о рождении сына. Жду нашей встречи, ваш раб, Дервиш-паша».       По спине Хандан пробежала лëгкая дрожь волнения, усилившаяся от того, что на неё внимательно смотрели все присутствующие. — Письмо от держательницы моего вакфа, — она свернула бумагу и положила обратно в тубус без желания выпускать из рук, — не от повелителя, мне жаль, Кёсем.       Осман уставился на младшего брата, пока Кёсем продолжала своё жестокое внушение и не обращала внимание на злобный взгляд Махфирузе.       Ближе к полудню, когда пальцы Хандан ныли, а вышивка вызывала отвращение и не более, Осман, вырвавшись из цепких рук двух Хасеки подошёл к Валиде. — Вилиде, — шёпотом обратился мальчик к главной женщине гарема, — Мурад похож на Фатьму. Почему все говорят, что у меня брат?       Ахмед вместе с многочисленной побежденной армией вернулся в Стамбул. И три дня от него в гарем не поступало вестей, Хандан только видела его во внутреннем дворе, но не стала подходить: Повелителю мира не навязывают встречи. А впрочем, Хандан совсем не стремилась оказаться виноватой во всех грехах человечества, своих ей более чем хватало.       На четвертый день ожидания праздника, во время которого Хандан изрядно переела сладостей, и вся еда стала абсолютно пресная, отдающая землей, Ахмед письмом попросил её подготовить всё необходимое. И когда без словесного сопровождения письмо отправилось к Хаджи-аге, рубиновое вино отправилось в бокал и более Валиде-султан делать была не намерена. Но была всё-таки вынуждена, прокляв себя бессчётное количество раз за беспечность и недальновидность.       Когда настал момент встречи с Ахмедом, она ощущала только усталость и злость, более напоминавшую ехидство, смешанное с обидой на сына, показавшегося только на четвёртый день.       Он что-то сказал. Хандан это помнила. И, казалось, притворно улыбнулась так же, как и некогда приветствовала Сафие Султан. Теперь это было лишь пустой условностью, сдержанность чувств, холодность, её словно утопили в озере, затянутым ряской, и теперь никто не замечал остекленевших глаз. Так было прежде, и так оставалось по сей день. — Повелитель, — ласково пропела Кесем за спиной у Хандан, заставив её содрогнуться, — мы вас так ждали, слава Аллаху, вы наконец с нами, и дворец снова ожил. — Кëсем, звезда моя, ты даëшь мне силы, — оживившись, отозвался на зов гречанки Ахмед. — Я благодарен вам всем, девушки, за ваши молитвы, я слышал их на поле боя и знал, за что я сражаюсь.       Шехзаде Осман выступил вперëд матери и забавно поправил кафтанчик, высказал заученный восторг в сторону возвращения отца. Хандан одобрительно кивнула Махфирузе, на что девушка ответила едва заметным поклоном.       Едва обращая внимание на танцовщиц, Ахмед с детской жадностью уплетал рахат-лукум, иногда только отвлекаясь на кофе, его тëмные глаза бегали по стенам, иногда только останавливаясь на фигуре Кёсем. — У вас, я вижу, всё благополучно, Матушка, — не дожевав, промямлил Ахмед, а затем снова отправил сладость в рот. — Так и есть, шехзаде и госпожи здоровы, Мурад нас радует: удивительно спокойный ребёнок, у него такой осмысленный взгляд, словно живëт он уже не в первый раз, — Хандан перевела дух и через силу продолжила: — Осман молился за тебя, он делает успехи в учёбе и, говорят, станет хорошим воином. — Это славно, Валиде. Хорошие новости поддерживали меня во время похода и не давали пасть духом… Что не сделаю я, смогут мои дети. — Ахмед, все твои победы впереди, я не сомневаюсь, не дай дурным мыслям сбить тебя с намеченного пути, — Хандан взяла горячую руку сына в свои, — Аллах испытывает твою веру.       Ахмед будто бы на мгновение приободрился, но ничего не ответил ей и только сильнее нахмурился, по тяжëлому взгляду неожиданно уподобившись отцу. И это в очередной раз открыло незаживающую рану Хандан. И ей опять захотелось затеряться среди узких коридоров дворца, пропасть, исчезнуть, остаться в доме, которого она не помнила, или поехать в дворец Дервиша, где её ждали и прощали недостатки. — Валиде, что с вами? — Ахмед слегка заботливо коснулся её плеча, пока в его глазах загоралась тревога, может быть, впервые за всё время. — Позвать лекаря? — Не нужно, Ахмед, это лишь боль матери, не более того. — Простите меня, матушка. Вся ваша жизнь — сплошное беспокойство обо мне, а тем не менее вы мне даёте столько силы.       «Хотелось бы верить», — ядовито про себя усмехнулась Хандан и, очнувшись, заметила лëгкое напряжение лица. Она улыбнулась. И, скорее всего, в точности так же снисходительно и холодно. А между тем все остатки былой незаметной Елены, жившей одним сыном, скручивались в тугой узел, и, казалось, разрывались от натяжения. — Пойдëмте выйдем на балкон, Валиде, там больше воздуха и вам станет лучше, я уверен. Мне, простите мою жестокость, нужно с вами поговорить об одной весьма неприятной вещи — о кончине Мурада-паши.       Ахмед придерживал её за руку, пока Хандан искала остатки самообладания, чтобы продолжить разговор, обещавший быть неприятным. Но дурное самочувствие Хандан неожиданно стало играть ей на руку: неразговорчивость вполне можно было списать на головокружение. — Валиде, простите, — ласково и излишне заботливо начал Ахмед, придерживая еë за плечо. — Вы присутствовали при смерти Мурада-паши, расскажите, кто к нему подходил, с кем он говорил, больше, чем Вам, я никому доверять не могу. — Я, Ахмед, всё тебе уже написала в письме, понимаю твою обеспокоенность, но больше тебе ничего рассказать не могу. До казни Дениз я была сама не своя, а потом… потом, Ахмед, хотела Мурада-пашу просить распорядиться насчëт похорон. Дениз не была честным человеком, но мне служила верно, — Хандан осеклась, чувствуя, как на глаз наворачиваются непрошенные слёзы, те самые, которых она не дождалась после казни пиратки. — Я дальше плохо помню, Ахмед. Вроде, Мурад-паша был один… Подходил ли кто-нибудь к нему раньше? Не знаю. Я лишись чувств, а когда пришла в себя: Мурад-паша уже умирал. — Извините меня, Валиде. Не хочу вас тревожить, но должен. Ради справедливости и памяти паши. С помощью Аллаха я найду предателей и накажу по все строгости, потому что это, Валиде, и против меня преступление тоже. Я назначил Мурада-пашу управлять Империей, и все недовольные прежде всего не согласны с моей волей.       Ахмед перевёл взгляд на город, словно пытаясь разглядеть преступников издалека, прямо с её балкона. Он вглядывался всё усерднее, хмурился, но в один момент непринужденно тряхнул головой и снова с исполинским спокойствием продолжил внутренний монолог, который Хандан нехотя читала в тяжëлом взгляде сына. — Мой Лев, мне жаль Мурада-пашу. Он был честным отважным человеком и твоим верным слугой, он с достоинством исполнял обязанности Великого Визиря, — Хандан выдержала паузу, достаточную, как она рассудила, чтобы выказать уважение к покойному, — но такой высокий пост не может пустовать слишком долго, тебе нужен верный советник, а государству — покой. — Я знаю, Валиде, у меня есть такой человек, и вы, я полагаю, будете более чем довольны будущим назначением. — Но пока мне не скажешь, верно? — Верно, но на праздновании этот человек будет сидеть подле меня.       Ахмед лукаво прищурился, словно довольный кот, а вокруг его глаз собрались мелкие морщинки, делавшие его лицо уставшим. И только теперь Хандан заметила, что выглядел он заметно старше своих лет, хоть и большая часть лица была закрыта бородой, на которую она списала все изменения. — Мы знаем, что на празднике для подданных отдохнуть невозможно, Ахмед. Я распоряжусь отправить девушку к тебе ночью? Или лучше Кёсем? Видит Аллах, она меня замучила в последние месяцы. — Лестно слышать, матушка. Но я хочу видеть своих детей, мои шехзаде так выросли… Осман уже мне по пояс, а я помню, как он впервые кричал, мне казалось тогда, что из такого маленького свëртка не получится человека… А Мехмед… я никогда не увижу, каким воином он станет, — голос Ахмеда сорвался, пока он снова обратился тяжëлым взглядом к городу. — Я не смог спасти сына, Валиде. Аллах так напомнил мне, что я только его тень и только он вершит судьбы мира. Он научил меня смирению. И учит до сих пор. — Аллах даст тебе много детей, Ахмед. Я не сомневаюсь в этом. Не падай духом, сын мой. И может, всё-таки отправить к тебе девушку? Она развеет твою печаль и, может, родит тебе ребенка. — Вместе с детьми будут их матери, предупредите Махфирузе.       Хандан проверяла, чтобы к празднованию в покоях Ахмеда всё было готово. Она бродила между пустых столов и под бурчание Хаджи-аги, описывавшего задуманное, кивала головой, не вникая в смысл его слов и иногда пробуя сладость с подноса. Пахлава была очень удачной, и откровенного говоря, это составляло все еë понимание о грядущем торжестве. Рядом с местом падишаха было приготовлено ещё одно по его просьбе, и Хандан с замиранием сердца уже перебирала в голове все варианты.       Дверь в очередной раз громыхнула, но вместо евнуха в покоях повелителя появился высокий человек в чëрном кафтане с золотой обстрочкой. Хандан узнала его по шагам, даже не успев вначале обернуться. Он поклонился ниже обычного, прошëлся змейкой мимо столов, стащив что-то понравившееся с подноса, и встал в нескольких шагах от неё. Далеко. В недосягаемости из-за надзиравшего Хаджи-аги. Он не задержал взгляда дольше положенного, и только вдвоём они знали, что замечена была каждая деталь её наряда, и изгибы еë тела, положение рук и брошь, приколотая несколько неаккуратно на платье. И браслет, который она не снимала с момента их расставания. — Хаджи-ага, ты располнел, — шутливо обратился Дервиш, словно не замечая Хандан. — Отъедал бока, пока наш Падишах рисковал жизнью ради нас всех. — Как можно, паша. Я охранял гарем как сокол, пока не было рядом нашего господина, а вы мне ставите в упрек мой возраст.       Дервиш сверкнул глазами и ещë более выправил плечи, так что ткань возле пуговиц несколько натянулась. «Был бы у него хвост, он бы его распушил», — подумала Хандан, но простила паше излишние высокомерие. — Госпожа, благодарю Аллаха, что наш сокол сумел сохранить вас и весь гарем без потерь, — теперь уже более мягко продолжил капудан-паша, прихорошившись в этот раз поправлением воротника. — Я надеялся застать повелителя, но, видимо, ошибся. — Хаджи-ага, — раздалось сзади и, пообещав вернуться, Хаджи ненадолго удалился.       Хандан сделала пару шагов навстречу Дервишу и едва слышно прошептала: «Сейчас я вместе со всеми спущусь на первый этаж, где готовят угощения для дворцовых слуг, запрись в комнате между этими и моими покоями и жди».       Она прошуршала юбками мимо паши, который только почтительно поклонился на её слова, но по слегка поднятой брови Хандан всë же заключила, что он был более чем удивлён.       Всё было исполнено в точности, как Хандан просила. Им удалось поговорить в еë покоях. И когда паша появился из той маленькой комнаты с тигрëнком уже на празднике, это не вызвало лишних вопросов, сойдя за часть представления.       А затем, приняв подарок, Ахмед пригласил Дервиша сесть рядом.       Лёгкое покалывание в пальцах сопровождалось приятным тянущим чувством волнения внутри живота. Им всё сошло с рук. Дервиш вновь стал Великим Визирем. Их странный, похожий на сновидение разговор в её покоях, ничуть не омрачал ситуацию. И Хандан отстукивала каждую ступень дома, который вскоре, по обычаю, семья второго человека государства должна была покинуть. Нынешний дворец Дервиша-паши был тесен и не принёс совершенно никакой радости, только разочарование, лишнюю печаль разлуки и… Среди холодных комнат на свет появился Ахмед, названный так в честь Падишаха, бывшего, к несчастью, родным сыном Хандан.       Дервиш пока не добрался. И снова дворец был в очередной проклят. Хандан взлетела вверх по лестнице, покрытой новым ковром, так поразительно, как ей показалось, портившей и без того отвратительный общий вид.       И она, вдыхая сладкий аромат чужого жилища с нотками жасмина и смеси пряностей и упросив себя не расстраиваться из-за необходимого ожидания, проделала путь по узкому коридору в сторону гостиной. Сабия точно могла ей помочь скоротать вечер перед ночью, от одной мысли о которой усталую голову Хандан застилал густой туман, порабощавший тело. Каждый день, проведённой в Дворце Топкапы рядом с Кёсем, требовал прикосновений грубоватых рук Дервиша, горячих, его поцелуев, часто слишком сдержанных, и того, как он нетерпеливо расстёгивал десяток маленьких пуговиц, одновременно дыша ей в шею.       Перед Хандан служанка, присев почти в самый пол в знак уважения отворила дверь, за которой сразу показался стройный изогнутый силуэт плящущей тени молодой девушки.       Сабия выглядела немного рассеянно, укачивая новорождённого Ахмеда, и не стремилась начинать разговор. Она пока не знала о назначении Дервиша, и отчего-то Хандан решила оставить ему рассказать эту новость. — Рада вас видеть, Валиде, — девушка поприветствовала Госпожу лëгким кивком, не отвлекаясь от сына. — Я не думала вас увидеть сегодня, благодарю вас за такую радость, в этом доме у меня нет столь хорошего друга. — Мне захотелось тебя проведать, ничего такого. Жена Великого Визиря блеснула бархатными чёрными глазами, тряхнула головой с прической подобной той, что любила носить её наставница. Крупные камни на ожерелье искрились от единственной свечи, освещавшей все огромные и в темноте пугающие покои. — Валиде, вы не голодны? Должно быть, дорога утомила вас, вам бы что-нибудь поесть? — Нет, Сабия, не нужно. Ахмед не приезжал к тебе? — Дарие, принеси Валиде Султан шербет, что я просила приготовить утром, — девушка обратилась к служанке, заметно побледнев. — Простите, Валиде, не могу не накормить гостя в своём доме, нехорошо это. А Ахмед… Приезжал, с Дервишем беседовал очень долго, паша после этого разговора выглядел довольным, Валиде.       Ахмед начал кряхтеть, и Сабия, не обращая более внимание на Хандан, принялась укачивать сына. И эта девушка обладала огромной властью. Жена Великого Визиря могла позволить себе многое, а при поддержке Валиде Султан стать одной из самых Влиятельных женщин Стамбула.       Отпив из вежливости принесённого шербета, Хандан откинулась на диванчик и начала представлять будущее, но вовсе не своё. Этой молодой подвижной девушки с поломанными рëбрами и сыном на руках. Хандан окончательно расслабилась, пока её руки и ноги тяжелели в темноте чужих покоев и одной горящей свечи.       — Вы же не ради меня приехали, Валиде… — слова звучали глухо, словно под водой, и становились похожи на гул пчелиного улью. — Вы никогда не приезжали ради меня…       Пламя свечи, на котором Хандан остановила взгляд, стало единственной вещью в целой вселенной. Это маленькое пламя заполнило собой всю комнату, оно полыхало, извивалось и пожирало всё вокруг и внезапно погасло.