***
Геройская натура Чуи не позволяет ему просто взять и «забить», как советовал Коля, поэтому всю последующую неделю он только и делает, что занимается поисками соседской кошки, которая будто бы под землю провалилась. Ну, или специально спряталась где-то, лишь бы не попадаться мальчику на глаза. Он не знает даже сколько времени тратит на это. Уверен только в том, что ищет ее каждый день после школы до самой ночи, с некоторыми перебивочками на предотвращение мелких уличных грабежей, да на то, чтобы помогать бабушкам перейти через дорогу. Совсем не так он представлял себе свою жизнь в роли супер-героя, когда только получил способность. Совсем не так. И почему во всех фильмах, что он смотрел в детстве, супер-герои всегда сталкиваются с какой-то инопланетной угрозой или с крутым супер-злодеем, желающим уничтожить мир, а все, что делает он, так это ищет чертово животное? Где справедливость? Хотя… с другой стороны, размеренная и спокойная жизнь тоже, вроде бы, не так плоха, как может показаться с самого начала. Несмотря на то, что все, что он делает, это помогает жителям справиться с какими-то мелкими проблемами, и иногда сотрудничает с полицией, помогая им ловить мелких преступников, нельзя сказать, что Чуя так уж это ненавидит. Нет, в этой ситуации все на самом деле гораздо более радужно. А в некоторые моменты, возможно, и вовсе слишком уж радужно и слишком уж в прямом смысле. Чуя, на самом деле, не может назвать себя помешанным, безумцем или, что еще хуже, сталкером, но почему-то совесть не перестает грызть его изнутри каждый раз, когда он присматривает за Дазаем. Не следит, именно присматривает. Хотя… кого он пытается обмануть. Кажется, он уже выучил не только его расписание, но и всех его друзей и без труда может назвать каждого, стоит ему только взглянуть на лицо того. Хорошо, может быть, все-таки помешательство. Чуе не нравится это слово. Гораздо больше ему нравится оправдывать и утешать себя тем, что он просто волнуется об объекте своей безумной влюбленности; что вполне естественно, кстати, ведь этот чертов дурак пытается покончить с собой при любом удобном случае. Чуя извечно твердит эти жалкие оправдания про себя, как мантру, ей богу, сам в них не веря. Он просто хочет думать, что слишком заботлив, а Коля убедительно просит не обманывать хотя бы самого себя. И то верно. Мальчик и правда не знает, как далеко может зайти это его увлечение. Ну, или уже зашло… Вот уже битый час Чуя висит напротив окна в комнату Дазая, зашторенного лишь наполовину, и наблюдает за объектом воздыхания. Парень живет в небоскребе в центре города вместе со своими родителями, так, к слову, на каком-то-там-хрен-знает-каком-этаже, богатенький сукин сын, поэтому паучок иногда жутко боится, что паутина не выдержит. Такого, конечно, не случалось ни разу за всю его супер-геройскую карьеру, но мало ли что. Он человек-паук, поэтому совершенно непонятно, что страшного для него может быть в том, чтобы отцепиться вдруг и начать падать. Ясное дело, он не разобьется. Просто не успеет. Слишком хорошие рефлексы. Так думает Чуя ровно до того момента, когда Осаму встает из-за стола с компьютером, и, как ни в чем не бывало, подходит к огромному окну, стремительно распахивая и без того неплотные шторы. Чуя, явно не ожидавший такого поворота событий и отвлекшийся на какие-то там свои мысли, вдруг чертыхается, и, отцепившись от карниза, стремительно падает вниз, не забывая при этом грязно выругаться самому себе, а Дазай лишь удивленно наблюдает за зрелищем, открывшимся перед ним, совершенно не понимая, что, черт возьми, только что произошло. Какое-то мгновение спустя парень, с волосами цвета осени, все-таки реагирует на внезапное падение, и, кое-как уцепившись, зачем-то вновь поднимается вверх. Делает он это скорее неосознанно, чем специально, ведь страх за свою жизнь велит забраться сейчас как можно выше от земли, лишь бы не встретиться с ней лоб в лоб. — Что случилось, паучок? Потерял сноровку? — шаловливо произносит Осаму, стоит только парню вновь подняться к нему, а затем подмигивает, и смотрит как-то по лукавому в открытое теперь окно, отчего Чуя вмиг закипает. Почему-то, несмотря на всю ту безграничную любовь, что он испытывает к этому парню, этот самый парень может вывести его из себя одним только взглядом. Чуя всегда считал это странным, но что уж поделать. Такие дела. — Что случилось, придурок? Со всеми ведешь себя как дерьмо? — злостно цедит Чуя в ответ, чем вызывает у Дазая лишь улыбку, а после и вовсе — смех. — Исключительно с членистоногими, — бурчит в ответ шатен, и первые несколько секунд Накахара даже не может разобрать того, что сказал этот чертов парень, ведь из-за смеха и кряхтений, что тот издает, совершенно, блять, не понятно, что он пытается до него донести. Когда Чуя понимает смысл фразы, то решает просто ее проигнорировать, как, по-хорошему, следовало бы проигнорировать и Осаму, вместо того, чтобы вступать в эту тупую перепалку. Однако Дазай, кажется, даже не собирается останавливаться; он смеется так долго, что парень вновь не выдерживает и произносит куда более агрессивное: — Что смешного, черт возьми? Я только что чуть не погиб! — Ты человек-паук, ты что, забыл? Не думаю, что ты всерьез можешь погибнуть, упав с большой высоты, — проговаривает шатен, все еще смеясь и хватаясь за живот; смахивает слезы, выступившие на глазах в порыве истерики (иначе Чуя просто не может это охарактеризовать), и добавляет уже с неприсущей ему серьезностью: — А если все-таки можешь, то мне тебя даже жаль, — а после — корчит жалостливое лицо, и, ох! Как же Чуе чертовски сильно хочется вмазать по этой самодовольной физиономии. Ну, или поцеловать эти прекрасные губы, слыша, как Дазай смеется в поцелуй. — Ха-ха-ха, очень смешно. Прекращай этот цирк, — саркастично отвечает Чуя и видит, как Осаму улыбается глазами цвета темной карамели, и понимает вдруг, что безвозвратно пропал в этом омуте. — Нет, серьезно, видел бы ты себя со стороны, — все не унимается шатен, продолжая вновь и вновь заводить свою шарманку, — я почему-то всегда думал, что человек-паук крутой и сильный, а это что вообще было? — и вновь смеется таким искренним и теплым смехом, что паучок, кажется, вмиг оттаивает, и все, чего ему теперь хочется, это слышать звонкий смех своей любви. Хочется, пока Дазай не продолжает насмехаться над его, скажем так, небольшой неудачей. — Ты со злодеями так же нелепо сражаешься или они умирают от смеха до того, как ты начинаешь хоть что-то делать? — Ты хочешь, чтобы я на примере показал тебе, как расправляюсь со злодеями? — рычит в ответ парень, кажется, уже, действительно, готовый драться. Дазай лишь в шутку принимает боевую позу, складывая кулаки и направляя их в сторону Чуи, а затем произносит радостное: — А давай! Я уже готов! — слишком воодушевленное, и, несмотря на все кривляния, что он совершает, кажется, как будто это серьезное приглашение. Но приглашение вовсе не драться. Тогда к чему? Накахара искренне не понимает мотивов и целей, скрытых за дурашливостью парня, а потому лишь отрицательно мотает головой, и произносит насмешливое: — Не дорос еще, — и ощущает, как же чертовски сильно ему хочется принять приглашение. — У-у-у, сливаешься, — протягивает Осаму, и хочет сказать что-то еще, как Чуя, висевший до этого напротив него самого, вдруг срывается и исчезает из поля зрения так быстро, как может только человек-паук. Даже не попрощался. — Букашка, — лишь хмыкает Дазай и закрывает окно.***
Парень неловко входит в школьную столовую в отчаянных поисках места, куда бы он смог приткнуться со своим скромным обедом, состоящим лишь из рисовых шариков и рыбной котлеты, любезно приготовленных сестрой с утра. Робко прохаживается вдоль рядов со столиками, пока не слышит откуда-то сзади слишком громкое и слишком задорное коленькино: «Эй, рыжая бестия, мы тут!». И, черт, сколько раз он просил перестать его так называть, но Гоголь никогда никого не слушает. Пожалуй, кроме Федора. Каким-то странным образом, только этот человек имеет на него какое никакое влияние. Накахаре это всегда казалось необычным, но в дела друга он решил тактично не вмешиваться. Пока тот сам не расскажет, по крайней мере. Чуя медленно оборачивается и, наконец, натыкается взглядом на тот злосчастный столик. Все бы ничего, он привык общаться с Федором, но, какого-то хрена, помимо этих двоих, за этим самым столиком сидит еще и чертов Дазай, которого парень уж никак не ожидал, да и, честно, не хотел там увидеть. Несмотря на всю его самоуверенность, почему-то рядом с Осаму Накахара всегда чувствует себя влюбленной школьницей, готовой на все, лишь бы предмет ее воздыхания обратил на нее свое королевское внимание. Вряд ли их взаимоотношения можно назвать такими, ведь они собачатся каждый гребаный раз, стоит только заметить друг друга на горизонте, но со своей наивной влюбленностью парень ничего не может поделать. Изначально, вероятно, между ними была самая настоящая неприязнь, только вот со временем это все ушло, и, возможно, даже переросло во что-то большее (со стороны Чуи по крайней мере точно), но почему-то они продолжают делать вид, будто бы ненавидят друг друга. Наверное, потому что к такому раскладу все уже давно привыкли, и он всех устраивает, но Накахара не может сказать, что устраивает и его. Однако же, он, слишком трусливый в этом плане, не хочет портить хоть какие-то взаимоотношения между ними. Дазая, на самом деле, не раз замечали с девчонками, поэтому Чуя ни в чем не может быть уверен. Он не хочет спугнуть, поэтому решает просто пустить все на самотек. Парень медленно и неловко подходит к столику, где сидят его друзья, в страхе, что Осаму все же мог его раскусить и сейчас скажет что-то, на что сам Чуя не найдется, что и ответить, но, к счастью, все обходится более, чем просто нормально. Кидает сухое: «Привет», будто бы о чем-то задумавшись, а затем садится на один из стульев рядом с Николенькой, в то время как тот уже тянется к нему, чтобы заключить в свои объятия. После такого небольшого ритуала, проводимого ими, кажется, класса с шестого, Чуя распаковывает свой обед, совершенно не вслушиваясь в то, о чем говорят его друзья, а затем ловит на себе заинтересованный и изучающий взгляд Дазая. Вмиг становится неловко. А еще немного жарко, пожалуй. Такое чувство, будто бы тот просто пожирает его своими глазами. Крайне неприятное ощущение. — Чего вылупился? — спрашивает парень, чтобы хоть как-то защититься, а то, ей богу, чувство, словно он вообще голый тут сидит. Что за пристальное внимание? С чего бы вдруг? Неужели что-то понял? Множество сомнений закрадывается в голову Чуи, пока шатен ни отвечает как-то по тупому: — Ты креветка, — и Чуе хватает секунды, чтобы осознать сказанное; он мгновенно подскакивает со стула, обращая на себя внимание всех за столом, и яростно сжимает кулачки, всерьез готовый разбить нос этому самодовольному ублюдку, на что этот самый ублюдок лишь хихикает в кулак, после чего расставляя руки в сторону, будто бы говоря: «ну, давай же, иди сюда». И, черт, парень всерьез готов прямо сейчас перепрыгнуть долбанный стол и наподдать Дазаю по самые не балуйся, но его останавливает рука друга, мягко схватившая за рукав. Он поворачивает голову на Николая, что смотрит на него так, будто умоляет и затем резво мотает головой из стороны в сторону, немного даже успокаивая этими жестами вспыльчивого Накахару. В то время как шатена эта ситуация, кажется, только лишь забавляет, и он переглядывается как-то подозрительно с Федором, что сидит справа от него. Когда Чуя садится на место, Коленька наклоняется к его ушку, и шепчет вдохновляющее: — Ты еще сможешь ему переебать, но позже и не здесь, — не слишком уж и тихо, будто бы желая, чтобы все за столом это услышали.***
— Ну и что ты решил? — искренне интересуется Николай, когда они вместе идут домой со школы. — По поводу? — По поводу вечеринки у Федора. Все в силе. Дату и время я тебе кинул в сообщении. Ты что ли не читал? — спрашивает блондин и трясет телефоном прямо перед лицом друга, будто бы он и так не поймет, что значит слово «сообщение». — Прости, не было времени даже зайти в сеть. Сам понимаешь, много домашки, — оправдывается Накахара, сам понимая, что Коля никогда в эти слова не поверит. Чуя пускай и хорошист, но его нельзя назвать примерным учеником от слова «совсем». Он давно понял, что в школе, да, и, наверное, в жизни, все решает хитрость и умение выкручиваться из самых различных ситуаций. В этом плане он, конечно, значительно уступает тем же Дазаю или Федору, например, но все же школьная жизнь, за такое количество лет, действительно научила его всему необходимому, чтобы не получать двойки, как минимум. — Домашки! Хах! Мне-то не ври, — демонстративно возмущается парень в ответ, — небось опять занимался своими «паучьими» делами, разве не так? — Чуя собирается было что-то ответить, но Коленька не дает тому и слова вставить, перебивая возгласом: — И под «паучьими» делами я подразумеваю слежку за Ос — Накахара не позволяет другу закончить, мгновенно реагируя и закрывая тому рот рукой, лишь бы он не сказал чего лишнего. Да ладно бы просто сказал. А он собрался это прокричать! На всю чертову улицу! Чуя сам себе признаться до сих пор не может в том, что действительно влюблен в Дазая до глубины души, а Николай уже собирается рассказать об этом всему миру. Черт бы его побрал! — Ты совсем сдурел? — выкрикивает парень, воровато озираясь по сторонам, молясь о том, чтобы никто не слышал то, что сказал Коля, — а если кто-то услышит? И блондин, действительно, пытается сказать что-то в свою защиту, но ладошка, закрывающая рот, да и вообще, кажется, весь доступ к кислороду, упрямо не позволяет этого сделать. Чуя осекается на миг, замечая жалкие попытки друга выпутаться из сильной хватки, а затем отпускает руку, предварительно предупредив, что если Николай еще раз выкинет что-то подобное, то в ход пойдут не обычные ладонь или кулак, а самые настоящие паучьи способности. Они оба знают, что это блеф. — Да ладно тебе, кто бы услышал, мы одни посреди всей чертовой улицы. Люди как будто под землю провалились, — бросает Гоголь в ответ, пытаясь сделать вид, словно ничего не произошло. Чуя собирается было возмутиться вновь, но блондин прерывает его отчаянную попытку сказать хоть что-то. — Ну, и? Что в итоге? Я знаю, что ты не любитель всяких ту — — Я пойду. — Что? — произносит парень, опешивши на миг; остановившись посреди дороги, распахивает свои лукавые глаза в самом неподдельном удивлении, и смотрит на Чую так, словно тот только что открыл ему тайну вселенского заговора. — Я сейчас не ослышался? Чуя Накахара, собственной персоной, всерьез собирается идти на вечеринку? — добавляет, чересчур драматически хватаясь руками за голову, пытаясь через этот жест передать парню все свое изумление. — Прекрати делать вид, будто это так необычно. Вообще-то, я хожу на вечеринки. Иногда… — обиженно отвечает паучок, по-детски надув губки, а затем, замечая серьезный и недоверчивый взгляд друга, все же исправляется: — Хорошо, ладно, ходил! Только не смотри так. Раздражает. Но что мне мешает снова начать это делать? — Я, конечно, не берусь утверждать, но раньше твоей извечной отговоркой были слова: «Я совершенно не умею пить, ты что не помнишь что произошло в последний раз, когда я принимал участие в мероприятии с алкоголем?». Что с ней теперь? — Ты прекрасно и сам знаешь что с ней теперь, не придуривайся, а, — раздраженно бурчит Чуя, несколько смущаясь подобным словам, ведь оба они понимают, что речь идет о Дазае. — Неужели мой малыш Чу решил-таки начать действовать? У тебя есть хоть какой-то план как завоевать сердце любви всей твоей жизни? — Планы для стариков. — Ты что серьезно собираешься просто импровизировать? — удивленно спрашивает Николай, не в силах удержаться от нервного смеха, и смотрит на друга как-то подозрительно, надеясь, что тот просто пошутил, но, когда понимает, что нет, нихрена Накахара не шутил, сразу же становится серьезным, а затем произносит: — А знаешь, и правда, к черту планы! Если понадобится помощь, только скажи, я сразу же примчусь, — и подмигивает по-заговорщически, вновь становясь беспечным шутом. — Будем действовать по ситуации, — подхватывает Чуя и улыбается своей сияющей задорной улыбкой, обезоруживающей даже Николеньку, что сразу же начинает корчиться «в муках», будто бы он вампир, умирающий от яркости этого маленького солнышка, на что это самое солнышко лишь тихо смеется, слегка ударяя лучшего друга по плечу. — Все, прекращай, пошли уже. — Хорошо, и, предупреждаю, если в последний момент ты решишь дать деру, то я насильно притащу тебя туда! Только, умоляю, не пей ничего алкогольного, а то я все еще помню, чем закончилась твоя последняя вечеринка. — Не так плохо все было, не выдумывай!***
Всю следующую неделю Николай помогает Федору с подготовкой дома для вечеринки, поэтому Чуя чувствует себя настолько одиноко, насколько это вообще возможно. Парень несколько раз зовет Гоголя провести время вместе за видеоиграми, как они привыкли делать с самого детства, или хотя бы погулять и поговорить, но его извечные отговорки уже знатно так задрали. В какой-то момент Накахаре даже кажется, словно Николай готов забить на лучшего, на секундочку, друга, лишь бы больше времени проводить с Достоевским, но это скорее уже его личные загоны. Серьезно, он редко ревнует, особенно друзей, но почему-то то, что блондин вообще перестал уделять ему хоть какое-то внимание дико раздражает. Он стал будто бы лишним в его жизни. Отстойное чувство. От скуки Чуя тратит слишком много времени в роли человека-паука. Мальчик пытается делать все, что угодно, только бы отвлечься от мыслей о предстоящем мероприятии. Он, вообще-то, уже бывал на вечеринках, но каждый такой случай оканчивался, ну, мягко говоря, плачевно. Например, как-то раз он так сильно напился, что чуть не попал под машину. К слову, спас его тогда именно Николай, за что ему, конечно же, огромное спасибо. Однажды чуть не разослал всем своим знакомым фотографию в костюме супергероя, и, честно, это было бы даже хуже, чем попасть под колеса, серьезно. Никто, кроме лучшего друга не знает и не должен знать о его второй жизни. Так Чуя решил уже давно, и пока что не собирается ничего менять. Хотя, о чем речь? Это уж точно не главное из того, что тревожит парня на самом деле. Наверное, единственная важная причина для тревог у него сейчас, это все тот же Дазай, который настолько плотно укрепился в его голове, что вырвать оттуда мысли о нем не представляется возможным от слова «совсем». Паучок не знает совершенно как вести себя с парнем. Нет, в смысле, они постоянно грызутся друг с другом по поводу и без, но Накахара, честно, не желает, чтобы так продолжалось и дальше. Чуя не знает, что и думать по поводу вечных издевок и насмешек парня, оттого и ведет себя, порой, чересчур вспыльчиво и эмоционально. Коля как-то говорил, мол, «бьет, значит любит», но то было скорее в шутку, однако сейчас парень очень сильно задумался об этой фразе. Он не может пробраться в голову Дазая, к сожалению, и так же не может спросить у того, что он думает по поводу всего этого. Накахара не хочет и не может, вероятно, никогда и не сможет признаться вообще кому бы то ни было в своих чувствах. Чуя дерзкий, уверенный в себе мальчик, безусловно, но когда все сводится к делам амурным, то он не имеет ни малейшего представления о том, как вести себя с человеком, который тебе до безумия нравится. Особенно, когда этот человек парень. Особенно, когда этот человек Дазай. Возможно, будь он девушкой, все было бы проще, а, может быть, если бы Осаму не носил извечно свою клоунскую маску, скрывая за ней свои настоящие личность и переживания, тогда все было бы проще? Чуя не знает, но уверен сейчас как никогда, что на этой вечеринке сделает все возможное, чтобы поговорить с парнем по душам. Поразмышляв еще немного, он не спеша встает со своего излюбленного места на крыше небоскреба, и надевает маску, готовясь прыгнуть вниз. Чуя никогда бы и не подумал о том, что лучшее, наверное, ощущение на свете, это то ощущение, когда ты стремительно падаешь вниз, зная, что можешь взлететь. Паучок, вообще-то, с удовольствием пролежал бы там хоть целый день, но обязанности не дают времени передохнуть. Взяв с пола сумку с листовками о пропаже кошки, он надевает ее через плечо, и, схватившись за нее посильнее, прыгает вниз. Накахара все еще помнит то первое время, когда только узнал о своей новой способности. Он толком не умел ничего делать и даже паутину выпускать представлялось для него трудным, поэтому все его действия в роли человека-паука выглядели до ужаса комично. Наверное, Дазай, который смеялся тогда над его падением, умер бы со смеху, если бы видел его жалкие попытки «взлететь» в самом начале. Однако сейчас парень действительно может похвастаться своими навыками. Иногда по ночам, когда на улице так спокойно, Чуя втихую сбегает из дома, только бы еще раз испытать на себе чувство невесомости. Наверное, только в такие моменты он ощущает себя по-настоящему живым, ведь в моменты, когда гравитация не значит для тебя ничего, ты чувствуешь себя всесильным. И это, вероятно, лучшее чувство на свете. По мнению Накахары, конечно же. «Пролетев» пару кварталов и разбрасывая листовки с высоты, Накахара решает приостановиться, чтобы хоть немного передохнуть. Супер-геройская жизнь и вправду выматывает. Особенно, когда ты не делаешь больше ничего, кроме как без конца пользуешь свои способности направо и налево. Подозрительно вовремя на его пути появляется один из отдаленных парков его города, с множеством высоких и не очень деревьев. Самый главный плюс этого места, пожалуй, это то, что тут практически никогда нет лишнего народа. Всегда, когда Чуя бывает здесь, то максимум, кого можно увидеть, так это пару стариков на лавках, да и простых прохожих, не задерживающихся здесь надолго. Именно это ему и нравится. Тут по-настоящему можно почувствовать уединение с собой. В обыкновенные дни, конечно же. В дни, когда никто не пытается покончить с собой прямо у тебя на глазах. Паучок приземляется неподалеку от самой дальней скамейки, как вдруг замечает, как что-то или, даже, вернее, кто-то, мельтешит вдали. Приглядывается, и понимает, что, блять, кто бы мог подумать! Конечно же, это чертов Дазай с его извечными прибабахами. Накахара всматривается еще внимательнее, включая в ход свои паучьи способности, и видит, как этот придурок уже болтается в гребаной петле, каким-то образом привязанной к ветке дерева. Не успевает и понять, что происходит, как моментально оказывается рядом с ним, хватая его ноги в охапку, удерживая его так, чтобы тот не висел; чтобы у этого дурака не было возможности свернуть себе шею или задохнуться, а затем кричит так сердито, как только может: — Ты больной? Ты что творишь? — Осаму в ответ лишь пялится как-то недоумевающе, словно бы не понимает совершенно, что сейчас произошло, а затем возвращает своему лицу фирменную ухмылку. Ухмылку, из-за которой Чуе вмиг хочется выбить все его зубы. — Мой ангел хранитель, — произносит в ответ шатен, хватаясь руками за сердце, и паучок от этого жеста начинает шататься из стороны в сторону, потеряв на секунду равновесие. — Прекращай кривляться, иначе я отпущу тебя, блять, — рычит Чуя и понимает, что никогда в жизни не сможет воплотить свою угрозу. — Да ладно тебе, умереть было моей изначальной целью, так что я даже не рас — Не успевает договорить; вскрикивает, потому что Накахара слишком сильно щипает его за лодыжку, причиняя, может, и не самую острую, но неожиданную боль. — Любишь боль? — Как видишь, нет, — обидевшись, совсем уж по-детски надув щеки, отвечает Осаму. — Тогда какого черта? — кричит Чуя и смотрит снизу на лицо парня, пытаясь найти там ответ. — Я, конечно, ничего против не имею, но, может быть, ты сначала спасешь меня, а потом мы поговорим, гений? Знаешь ли, немного неудобно находится в таком положении. — Ты сам себя в него поставил! — возмущается Накахара, но все же кое-как помогает тому спуститься. Чуя, конечно, представлял, как спасает любовь всей своей жизни… но спасает из лап злодея, а не от гребаного самоубийства! Что за хрень вообще с ним творится? Почему именно этот перебинтованный ублюдок? Нельзя было влюбиться в какую-нибудь миленькую длинноногую красотку с большими карими глазами или что? Худо бедно разобравшись с петлей, которую соорудил Дазай (к слову очень мастерски), Чуя помогает тому твердо встать на ноги, слегка придерживая за талию, а затем, отойдя от парня на несколько шагов, понимает, что чертовски сильно желает впиться в его губы самым что ни на есть страстным поцелуем, не оставляя тому ни попытки сбежать, не оставляя даже столь желанного после повешения кислорода. Пускай уж лучше он задохнется, целуясь с Накахарой, чем как бы там ни было еще. Так решает Чуя, но вместо поцелуя, о котором всегда мечтал, лишь резко двигается с места и грубо хватает Осаму в охапку, сдавливая своими руками в объятиях. Вовсе не нежных, как когда ты обнимаешь, например, хрупкого котеночка, которого боишься раздавить, а таких, как когда ты больше всего на свете желаешь убедиться в том, что твой любимый человек здесь, рядом с тобой и не собирается покидать тебя; объятиях, показывающих весь тот страх, который Чуя испытал, когда увидел то, как Дазай пытается променять его на смерть. Осаму вообще не понимает, что, черт возьми, сейчас происходит, поэтому просто стоит в ступоре, кажется, опешив слишком сильно, для человека, извечно невозмутимого. — Воу, ты что, запал на меня? — лишь произносит на выдохе, когда Накахара, наконец, выпускает его из импульсивных объятий и отходит на несколько шагов назад, будто бы ничего и не было. К слову, паучок уже жалеет, что поступил так порывисто, вовсе не подумав о последствиях, и о том, что этим жестом только даст шатену поводов для насмешек. Пускай, и не над самим Чуей, но над человеком-пауком уж точно. Блять. Не иначе. — Не льсти себе, я пытался сломать твои ребра, — отвечает Чуя, понимая, что, как отговорка, звучит слишком жалко. — Ладно, но, если честно, никогда не поверю, что ты просто так оказался в нужном месте в нужное время. Следишь за мной, букашка? — в шутку говорит Дазай, сам не понимая, как точно он сейчас попал в яблочко. Чуя вмиг смущается, ведь, пускай и не сегодня, но обычно он действительно следит за Осаму. То есть присматривает, да. Именно так. Благо, из-за маски шатен не может увидеть покрасневшего лица парня. Чуя неловко переступает с ноги на ногу, а затем произносит так невозмутимо, как только может: — Хах? Что? Нет! — и почти даже не врет, ведь в этот раз он действительно наткнулся на придурка совершенно случайно. Судьба, не иначе. — Хорошо, как скажешь, поговорим о более важном, — начинает Дазай, не успевает Чуя даже перестать краснеть, — знаешь, в темноте, и, когда ты висишь плохо видно, но… ты же коротышка! — добавляет с усмешкой и каким-то странным выражением на лице, словно он только что сделал невероятное открытие, которому вместе с ним должны порадоваться все вокруг, но Накахара радоваться уж точно не намерен. — Я еще расту, чертов ты ублюдок! — взрывается парень в тот же момент, как слышит слово «коротышка» из уст собеседника. Тема роста всегда невероятно его задевала, а этот дурак будто бы знает куда давить, чтобы вывести его из себя. При том даже, что понятия не имеет о том, кто скрывается за маской! Дазай же лишь смеется как-то слишком радостно и искренне, не в силах остановиться и сказать хоть слово, а Чуя понимает в этот момент, как же чертовски сильно ему нравится звонкий смех парня.С другой стороны, так же чертовски сильно его сейчас хочется уебать, и паучок всерьез не знает, что лучше сделать. В итоге парень лишь злостно сжимает кулачки и смотрит на собеседника нахмурившись, ожидая, когда тот, наконец, успокоится. — Ты о-о-очень напоминаешь мне одного моего друга, — произносит сквозь смех Осаму, и Чуя немного не понимает, о ком он сейчас говорит, — он такой же низкий и злится так же мило, как и ты, — а затем смотрит в ожидании то ли реакции, то ли чего-то другого; слишком пристально и слишком заинтересованно, склонив даже немного вбок голову. Неловко. Накахара не знает, что на это ответить, потому что когда до него доходит, что речь идет о нем самом, он просто теряется, ведь… друг? Дазай правда назвал его сейчас своим другом? И сказал, что… Чуя мило злится? Что, блять, происходит вообще? — Ты забавный, паучок. Я бы поболтал с тобой еще чуть-чуть, но мне, увы, пора, — начинает Осаму, не позволяя парню успеть сообразить хоть что-то. — Еще свидимся! — и, развернувшись к нему спиной, бросает короткий жест рукой, уходя все дальше вглубь парка. — Даже спасибо не сказал, сукин сын, — лишь бормочет самому себе, не в силах понять, что сейчас произошло.***
Чуя не знает, что там происходит между Федором и Николаем, но то, что последнее время лучший друг просто отсутствует в его жизни обижает знатно. Практически каждый день парень звонит ему в надежде, что Гоголь все-таки снизойдет до него, простого смертного, и, хотя бы просто поговорит с ним, однако этого все не происходит. Черт, Накахара никогда в жизни не чувствовал себя настолько одиноко. Вообще-то у него много друзей, но все это не то. Паучок уверен, что, когда Николай наконец-таки, объявится, их будет ждать очень серьезный разговор, после которого сам Чуя, вероятно, будет обижаться еще несколько дней. А может, (как это обычно и бывает), сразу же простит, и они под ручку побегут в закат. Просто почему-то он не может долго злиться именно на этого человека. Доказательством тому служит неожиданно раздавшийся в кармане звонок. Парень незамедлительно достает из кармана вибрирующий без конца телефон и, смотря на экран, понимает, что звонит Николай. Он в ту же секунду берет трубку и хочет уже было высказать ему все свои претензии и вообще все, что он думает на этот счет, но, стоит ему только приложить телефон к уху, как на другом конце раздается торопливый голос собеседника: — Чу-у-у-я! — настолько громко, что, на секунду, парню даже приходится отодвинуть телефон от себя, чтобы не оглохнуть. Не буквально, конечно. — Что? — обиженно бормочет в ответ, и это все, на что его хватает. — Слушай, я тут думал и понял, что мы слишком давно не виделись. Что думаешь о том, чтобы встретиться? — Неужели? — А? — Неужели вспомнил обо мне говорю! — Эй, ты же знаешь, что я был занят и не мог много времени проводить с тобой! Ну, и что ты молчишь? Хорошо, я извинюсь и обниму тебя так сильно, что вся обида сразу же улетучится, идет? Только, пожалуйста, давай встретимся! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Агрх, хорошо, — рычит Чуя в ответ, уже даже переставая злиться на непутевого друга, — только молю, прекрати кричать в трубку! — Хорошо-хорошо! Только… тут такое дело…***
Черт бы побрал этого Николая и все его долбанные приколы! И как Чуя сразу не подумал о том, что всегда есть какое-то «но»? Парень быстрым шагом проходит по одиноким улицам города, пытаясь разобраться в этих гребаных картах, адресах и домах, что стоят тут и там, а в руке у него уже знатно раздолбанный самсунг, который где только не побывал. У Накахары, вообще-то, есть возможность купить себе новый телефон, но ему, на самом деле, это не так уж и нужно. По крайней мере, пока старый еще работает, и, пока с помощью него он может зависать в социальных сетях, да смотреть видосы на ютубе, его абсолютно все устраивает. Устраивало, до недавнего времени, точно. Чертова зарядка села в самый неподходящий момент. На улице уже начинает темнеть, а он все еще не разобрался где найти этот проклятый дом. Коля, который попросил Чую зайти за ним к Федору, вероятно, совершенно не подумал о том, что парень не имеет ни малейшего понятия о том, где живет Достоевский. Нет, вернее, Накахара знает, что брюнет живет с родителями в каком-то огромном особняке, (если это можно так назвать), в одном из богатых районов, но, черт бы знал, как этот самый особняк выглядит, и где его, блять, вообще искать. Благо, Гоголь адрес скинул, на том спасибо. Проклиная про себя всех и вся, и, впадая в бешенство, парень кое-как добирается до того самого дома, уже даже не надеясь, что Николай встретит его на улице. Не зря, потому что, когда он подходит к дому, на крыльце или на тропинке, пролегающей вдоль газона, никого не оказывается. Вообще ни одной живой души нет, даже фонари не горят, и от этого становится немного не по себе. Ох, ну как же ему не хотелось звонить в звонок и вообще контактировать сегодня хоть с кем-то, кроме Николеньки, но, понимая, что он даже смску написать ему не сможет, из-за, как всегда не вовремя разрядившегося телефона, парень собирается с силами и проходит по тропинке прямиком к двери. Не успевает позвонить в дверной звонок, как эта самая дверь вдруг открывается, и оттуда выглядывает пара недоумевающих глаз. Карих глаз. Глаз гребаного Дазая. — О, — лишь бросает парень, указывая пальцем на Чую, стоящего напротив и опешившего, кажется, даже больше самого шатена. — Нет, нет, нет, Господи, пожалуйста, только не он, — тяжело вздыхая и поднимая глаза к небу бормочет Накахара, стараясь не смотреть на того, кто сейчас любопытно оглядывает его самого. — Эй, я вообще-то все слышу, — уязвленно фырчит Дазай, демонстративно надув щеки, делая вид, будто бы его это так сильно задело. Чуя знает, что эта ситуация парня только забавляет. — Да мне все равно. Где Николай и какого черта ты тут забыл? Это не твой дом. Или я чего-то не знаю? — грубо выпаливает Чуя на одном дыхании, отчаянно стараясь избегать зрительного контакта с парнем, что стоит напротив него. Он знает, что стоит ему только взглянуть в глаза Дазая хоть на секунду, тот сразу же найдет миллион причин, чтобы задеть его, подколоть как-то, и все в этом роде. Паучок не хочет сейчас встревать в перепалку, но агрессии сдержать не может. — Ой, как быстро, погоди, дай мне сообразить, — начинает парень, прикладывая палец к подбородку и обращая глаза вверх; стоит так несколько секунд, а затем произносит торопливо: — Да, да, нет, нет. — Что? — лишь недоумевает Чуя, пытаясь понять, что этот придурок только что спизданул. — Отвечаю на твои вопросы. — Скажи мне, ты тупой? — спрашивает Накахара настолько серьезно, насколько вообще может в данной ситуации. — Что здесь происходит? — раздается откуда-то сзади. Дазай сразу же оборачивается в поисках источника звука. — Осаму, ты, кажется, пошел домой, разве нет? Стоит шатену отойти немного в бок, как Чуя замечает позади него Достоевского, который замер на месте, слегка нахмурившись и держа в руках какую-то книгу. — Да тут такое дело, — начинает было Дазай, но его прерывает неожиданный вскрик откуда-то сбоку. Парень не успевает сообразить, как оказывается вынужденным отпрянуть назад, чтобы пропустить вихрь эмоций и шума прямиком к Накахаре. Николай с визгом бросается в объятия Чуи, не позволяя вообще никому понять, что происходит. Сам парень даже руки расставить не успевает, как лучший друг уже виснет на нем, бормоча что-то себе под нос, понятное, вероятно, действительно, только ему самому. — Я так давно не видел свою любовь! Чуя, я очень скучал! — и парень, до этого злившийся не только на Гоголя, но и на чертового Дазая, оттаивает вмиг, забывая все обиды. Как Коля, собственно, и говорил. Обнимает в ответ слегка неловко и видит перед собой две уставившиеся на них пары глаз, на которые сам Николай, вероятно, внимания не обратил. Кажется, подобным приливам нежности у этого парня не мешают даже свидетели. Он всегда был таким открытым и свободным, отчего Чуя даже немного завидовал. Вот бы и ему уметь так непринужденно проявлять свои чувства и признаться, наконец-таки, Осаму. — Да, Коль, я тоже рад тебя видеть, — начинает парень, похлопывая друга по спине, намекая, чтобы тот выпустил его из объятий, — но, может быть, ты все-таки- — Ах, да! Прости, прости, прости! — отойдя на несколько шагов от Накахары, произносит Гоголь, складывая ладошки лодочкой, будто бы вымаливая прощение. На этот жест Чуя лишь улыбается как-то слишком по-доброму, из-за чего Николай тут же понимает — он прощен. — У вас тут что? Типа тусовки? — немного погодя, спрашивает Чуя, пытаясь не дать неловкой тишине заполонить все пространство в пределах шести метров. — Скорее чаепития, — отвечает Федор, слегка улыбнувшись подобному предположению. — Осаму вроде бы говорил, что ему пора, но, если хотите, можете остаться, — и смотрит выжидающе на всех троих по очереди. — Чуя? — умоляюще глядит на него Коленька, и парень тут же понимает, к чему этот взгляд. — Уже темнеет… — Мы можем переночевать! Устроим мальчишник, поиграем во что-нибудь, — и переводит взгляд на Федора, который в свою очередь, кажется, ни капли не удивляется этому предложению и смотрит так, будто ему безразлично. Будто не о его доме и личном пространстве идет речь. — Почему бы и нет? — отвечает сухо, и Чуя почему-то думал, что Достоевский никогда не согласится. Видимо, не только он имеет влияние на Николеньку, но и сам Николенька на него? Дазай, стоявший все время до этого молча, вдруг как-то словно бы воодушевляется, и бросает радостное: — Тогда я тоже остаюсь! — Ты же сказал — — Да пофиг.***
Выпив с утра несколько чашек кофе, парень проклинает буквально весь мир, потому что он, черт возьми, снова не выспался. После ночевки у Федора Чуя уже несколько дней не может восстановить свой гребаный режим, потому что тогда они занимались всем, чем угодно, кроме как спали. Посмотрели несколько фильмов про супергероев, комментируя их смешно и не очень, поиграли в карты на желание (к слову, не так долго, потому что Коленька с Чуей постоянно проигрывали, что в конечном счете выбесило обоих, а Федор с Дазаем, вероятно, просто мухлевали, потому что иначе объяснить их удачливость просто нельзя), поговорили обо всем, кажется, на свете, поели и еще раз поели, и парень не скажет, что было скучно или что-то в этом роде. Нет, было, как раз-таки, очень весело, и предложи они снова собраться вчетвером, Чуя бы, не раздумывая ни секунды, согласился. Однако пока что он только мучается от последствий того кутежа. Парня очень удивляет то, что Николай может не спать по несколько суток подряд, всю ночь играя в видеоигры, а режим у него так сильно сбит, что, наверное, можно сказать, что режима как такового у Гоголя и нет, но при этом у него никогда ничего не болит. Он будто бы и не человек вовсе, хотя, вроде бы, у Чуи тут супер-способности. Тем не менее, стоит Накахаре не доспать пару часов, все, начинается. Сейчас он мучается от сильной головной боли и вообще не слушает то, что объясняет учитель по поводу новой темы. Снова придется нагонять, вот черт. Парень не понимает математику от слова «совсем», но оттого и приходится загоняться по ее поводу больше, чем по поводу любого другого школьного предмета. Накахара мечтает сейчас только о том, чтобы прийти домой и отоспаться, наконец, но понимает, что нельзя. Стоит ему снова лечь спать днем, он больше никогда не восстановит свой режим, который и так уже достаточно пошел по пизде, стоило ему согласиться провести ночь с этими демонами. Будь они прокляты. Да и кошка сама себя не найдет. Сколько можно, серьезно? Чуя уже даже начал сомневаться в ее существовании. Оставшиеся уроки проходят так же медленно, как и математика, но паучок, кажется, уже настолько привык к постоянной головной боли, что сейчас ее уже даже не чувствует. Крайне странное ощущение. Парень на всех парах мчится домой, а затем, быстренько там перекусив, хватает свой костюм и сумку, наполненную листовками, которые уже в кошмарах ему снятся, выбегает на улицу, решая снять верхнюю одежду и надеть маску в ближайшем переулке. Почему так? Конспирация, какая никакая. Ведь он не хочет, чтобы в будущем злодеи приходили прямиком в его дом, где их за чашечкой чая будут ожидать родители и любимая сестра. Выполнив этот небольшой ритуал, и, спрятав свой рюкзак за какой-то огромной коробкой, Чуя сразу же использует паутину, чтобы взлететь. Кричит, наслаждаясь ветром, что дует прямо в лицо; наслаждаясь чувством такой уже привычной невесомости, по которой он скучал слишком сильно, во время всей учебной недели, когда у него было не так много времени, чтобы заняться тем, что ему по-настоящему нравится. Спасать мир. Ну, ладно, не весь мир, но хотя бы кого-то. В данном случае соседскую кошку, которая беспомощно потерялась в огромном и жестоком Нью-Йорке. Воодушевление паучка как рукой сняло после нескольких часов поисков. И почему он думал, что в этот раз все будет иначе? Он эту кошку уже больше месяца найти не может, с чего бы вдруг именно сегодня? Вот и Чуя не знает. Почему-то у него было сильное предчувствие, что именно в этот день ему невероятно повезет. Но вот уже несколько часов чего-то нихрена не везет, и черт бы знал почему. Начинает вечереть и Накахара, не желавший до этого задерживаться допоздна, все же продолжает поиски, надеясь на не пойми что вообще. На чудо? И чудо воистину случается, только вот, Чуя бы назвал это совершенно иначе. — Эй, букашка! Не это ищешь? — раздается откуда-то снизу, когда парень останавливается на самом первом лестничном пролете в каком-то переулке, чтобы хоть немного передохнуть. Чуя подскакивает на ноги так же быстро, как до этого присел; хватается за перила и внимательно оглядывает проулок внизу. И каково же его удивление, когда он замечает там Дазая, который держит в руках над собой какой-то огромный синий рюкзак. Накахара хмурится, смотря на улыбающееся лицо шатена, явно довольного собой, а затем спрыгивает, приземляясь, пожалуй, слишком легко для человека. Но Чуя же наполовину и не человек вовсе. — Что у тебя тут? — растерянно спрашивает Накахара, подходя поближе к парню, что улыбается, кажется, еще шире, стоит ему заметить стройную фигуру паучка напротив себя. — То, из-за чего я не раз лишился спокойного сна. Серьезно, всю ночь гонялся за этой ненормальной, — отвечает Осаму, раскрывая молнию на рюкзаке, после чего оттуда сразу же выглядывает недовольная мордаха животного. Чуя недоверчиво подходит ближе. Так, будто там не кошка вовсе, а гребаное взрывное устройство; удивленно оглядывает зверька на расстоянии и собирается было протянуть к нему руки, как до него вдруг доходит смысл фразы Дазая. — Погоди. Не раз лишился спокойного сна, но гонялся лишь ночь? Что это значит? Осаму смотрит и улыбается как-то по виноватому, а затем отходит на несколько шагов от грозно приближающегося к нему Чуи. — Ну, в общем, так получилось, что… поймал я ее около двух недель назад и… — Ты что, блять? То есть все это время, я гонялся по всему городу за, по сути, отсутствующей кошкой? Ты и не представляешь, как хреново мне было все то время, что я не спал ночами в попытках найти это гребаное животное! — Представляю, вообще-то, она так орет по ночам, ты бы слышал, — пытается свести все к шутке Осаму, замечающий, как из злого паучок становится вдруг будто бы разочарованным и каким-то расстроенным. От взгляда парня не ускользает, как тот понуро опускает голову и вздыхает слишком печально, но, кажется, и с некоторым облегчением. — Просто скажи, зачем? — тихо спрашивает Накахара, в голосе которого теперь не слышится ни ноты угрозы или агрессии. — Честно? Обычно я не откровенничаю с малознакомыми людьми, но… ладно, я хотел еще раз встретиться с тобой. Подумал, что не стоит надеяться на случай, а хоть как-то помочь. Конечно, в итоге все получилось хреновее некуда, потому что я не мог найти удобного времени, да и тебя самого, чтобы вернуть ее, но, смотри, как хорошо получилось. Стоило мне увидеть тебя в окне, как я сразу же собрался и выбежал на улицу. Еле как догнал, ты очень быстрый. Почему-то, смотря на такого милого и откровенного с ним Дазая, Чуе вмиг хочется обнять его так нежно, как только возможно, но, понимая, что это будет чересчур, он всего лишь улыбается как-то по теплому, забывая, что из-за маски парень не увидит его улыбки. — Ладно, ты прощен, но только в этот раз. А теперь, может быть, — пытаясь выглядеть важной особой произносит паучок и уже тянется своими лапками к рюкзаку в руках шатена, на что тот лишь улыбается слишком обворожительно, и, ухватившись покрепче, стараясь не причинить боль существу, сидящему в нем, убирает сумку за спину. — Какого? — все, что может выдавить из себя неприятно удивленный Чуя. — Не так быстро! Что мне за это будет? — пакостно улыбаясь, шепчет Дазай в ответ на недоумевающее лицо парня. — Что тебе будет? Не много хочешь? — задыхаясь от возмущения, кричит Накахара, разводя руками в сторону и трясясь от беспомощности. — Неа. Не зря же я бегал по улице всю ночь. — Хорошо, я скажу тебе спасибо, раз ты так хочешь! — Эй? Этого мало, — надув губки произносит Осаму, наклонившись вперед совсем чуть-чуть. — Агрх! Ладно! Чего ты хочешь? — сердито интересуется Чуя, слишком сильно не желающий выполнять условия этого придурка и играть по его правилам. — Хм… — парень отводит взгляд в сторону, будто бы страшно о чем-то задумавшись, к слову, слишком наигранно. Паучок сразу же понимает, что тот давно придумал правила и условия. Черт! — Например, поцелуй, — произносит невозмутимо и глядит на парня выжидающе и как-то по серьезному, будто бы следит за его реакцией. — Что? Нет! — вскрикивает Накахара настолько негодующе, насколько вообще возможно. Нет, он бы с радостью поцеловал Дазая, но, блять! Он же просто стебется над ним, тут нет ничего серьезного. Да даже будь в этом ребенка и его словах хоть капля серьезности, Чуя бы все равно этого не сделал. Гордость не позволяет. Паучок смущается еще больше, стоит ему взглянуть на довольное личико Осаму, которое так и светится радостью и каким-то непонятным воодушевлением. Парень выглядит сейчас так, будто бы он только что подловил его на чем-то, и от этого становится не по себе. Ебучий случай. — Почему? — спрашивает Дазай, задумчиво склоняя голову вбок, будто бы собака, старающаяся изо всех сил понять, о чем говорит ее хозяин. — Ты всерьез сейчас спрашиваешь меня почему? — Да, — отвечает в смятении, словно бы действительно не понимает причины такого категоричного отказа со стороны Накахары. — Я не знаю, почему отвечаю тебе на эту хрень и вообще разговариваю с тобой, но, во-первых, ты раздражающий, — начинает Чуя, загибая один палец, а затем продолжает, загибая все последующие: — во-вторых, ведешь себя как чертов ребенок, в-третьих, за все это время ты ни разу не поговорил со мной нормально, по-человечески, в смысле. Мне продолжать? — Будь добр. — Ты парень, если ты, конечно, еще не заметил. — Тебе есть до этого дело? — Да. Тебе что ли нет? — врет безбожно Чуя и самому больно от этого становится. Потому что, на самом деле, ему все равно, если человек, которого он любит это Осаму. — Честно, нет, но раз уж ты так хочешь, — пренебрежительно бросает Дазай, оглядывая внимательно собеседника с ног до головы, а затем вновь веселеет по непонятной самому Чуе причине, и произносит уже более игривое: — Не хочешь поцелуй, тогда, может быть, просто проведем время вместе? — Да что тебе нужно от меня, Господи? — вздыхает Накахара. — Всего лишь хочу узнать тебя поближе, ничего такого! Пойдем, будет весело. У меня есть комиксы с тобой! — Блять, нет! — Не любишь комиксы? — Не люблю тебя! Ложь. — Ну, это можно исправить, — обаятельно улыбнувшись проговаривает Осаму, очаровательно подмигнув паучку, готовому, кажется, раствориться на месте от этой улыбки, обращенной к нему самому. К сожалению, каким бы сильным ни было желание согласиться, Чуя понимает, что отказаться необходимо, иначе он просто рискует своей личностью. Черт! Да он рискует тут каждую гребаную секунду с этим парнем, ведь Дазай не тупой на самом деле. — Просто отдай чертову кошку и я подумаю над твоим предложением, — блефует Накахара, понимая, что шатен тут же его раскусит. — Не подумаешь, — как-то болезненно и печально улыбается Осаму, будто бы смирившись с поражением, отчего сердце Чуи вмиг как-то странно сжимается. Он не хочет видеть, как любовь всей его жизни грустит, — но, так и быть, если ты так просишь, — и аккуратно протягивает парню рюкзак, существо в котором мгновенно реагирует, мяукая в ответ. — Я бы сказал тебе спасибо, но ты бесишь, поэтому иди к черту! — лишь бросает паучок, и, еще раз недоверчиво взглянув на рюкзак, незамедлительно убегает прочь. — Не за что! — кричит Дазай и машет тому на прощание рукой.***
Чуя испытывает невероятное облегчение, когда выполняет, наконец, задание, которое мучило его на протяжении двух месяцев. Он бы и не подумал никогда в жизни, что просто найти кошку будет настолько сложно. Кажется, теперь он действительно готов к схватке с любым злодеем, который встретится ему на пути. Наверное, сейчас он может назвать себя всемогущим. С другой стороны, как бы сильно ему не хотелось этого признавать, но без помощи Дазая он бы просто не справился. И хотя этот придурок держал ее у себя дома две недели, все же он помог. И это он нашел ее и гонялся за ней всю ночь. Хотя, тут, как кажется Чуе, он мог и соврать, ведь причин доверять парню у него не так уж и много. Последнее время Накахара слишком часто думает об их отношениях, не представляя вообще, что значит поведение Осаму. То, как он ведет себя с Чуей, и то, как он ведет себя с человеком-пауком, на самом деле, не сильно отличается, но… во втором случае он пытается быть… откровенным? Очень непривычное обстоятельство, ведь парень привык видеть шатена только с маской клоуна на лице. И как же сильно Накахара все-таки винит себя в том, что буквально упустил шанс на сближение с этим дураком прямо из-под носа. Кто тут еще придурок теперь? Он раз за разом прокручивает их диалог у себя в голове и не может думать ни о чем другом вообще. Чуя пытался поговорить об этом с Колей, но в итоге почему-то решил, что держать все в себе гораздо удобнее, чем поделиться и попросить совета. Николай очень бы разозлился, если бы узнал, что Накахара не рассказывает ему такую важную вещь. Но так ли важно это на самом деле? Скорее всего, на этот вопрос Николенька закричал бы что-то вроде: «В смысле не так важно? Ты что с ума сошел? Конечно важно, черт, да он попросил у тебя поцелуй!». Но поцелуй он попросил, как раз-таки, у человека-паука, стоит ли самому Чуе рассчитывать на что-то большее, чем просто дружба? Ох уж эти две личности. Может, было бы проще, знай Дазай о том, кто скрывается под маской? Сегодня вечеринка у Федора дома и Николай сказал, что перед этим заедет к Чуе и поможет ему выбрать, что туда надеть. Почему-то представляя то, как Коленька подбирает ему костюм на тусовку, парню это кажется до ужаса комичным. Так обычно делают девчонки. Пускай они еще парней обсудят, а потом блондин даст Накахаре парочку советов о том, как вести себя в компании объекта воздыхания, да. Коля приезжает относительно рано с кучей каких-то непонятных сумок, и, стоит ему только войти в комнату Накахары, как он сразу же вываливает все, что в них находится, на огромную кровать. Оглядывает оценивающе Чую, будто бы что-то прикидывая у себя в голове, и, не говоря ни слова, достает из кучи шмоток какие-то вещи, протягивая их парню, намекая, чтобы тот немедленно переоделся. Так и проходят ближайшие несколько часов. Парень, то и дело, без конца надевает одежду, а затем снова снимает, потом опять надевает, и опять снимает, прерываемый лишь кротко брошенными фразами со стороны Николеньки. Вот он вновь выходит к своему самопровозглашенному стилисту и недовольное выражение на его лице мгновенно сменяется цветущей улыбкой. — Боже мой! Это то, что нужно! — ликующе произносит, наконец, Николай, останавливаясь на одном из вариантов. — Только вот, кое-чего все-таки не хватает, — и смотрит удовлетворенно на Чую, а затем достает откуда-то из рюкзака целую косметичку. — Ты… что ты собрался делать? — недоумевающе спрашивает Накахара, пятясь от вдохновленного Коленьки. — Немного косметики еще никому не вредило, — отвечает Гоголь и улыбается озорной улыбкой, указывая пальцем на свое лицо. Чуя и не заметил сначала, но, когда всмотрелся, понял, что сам Николай сегодня тоже накрасился. Парень не знает зачем блондин нарисовал себе тонкую линию, проходящую через левый глаз черной подводкой, но не признать, что тому очень идет он просто не может. Возможно, ему и не стоит в это вникать. Коля всегда был странноватым, если честно. — Да, но это же всего лишь вечеринка, а не свидание. — Вечеринка, которая запросто может перерасти в свидание, там же любовь всей твоей жизни! — Вообще-то я не планирую ничего такого, эй! Почему ты так смотришь? — спрашивает Накахара, а затем хватает первую попавшуюся под руку подушку с кровати и кидает прямо в лицо Николеньки, и тот от неожиданности не успевает увернуться, принимая весь удар целиком. Чуя смеется, смотря на удивленное лицо друга, а затем уже пытается увернуться от ответного удара. Несколько минут они просто кидаются друг в друга подушками и смеются, как маленькие дети, но затем Николай, посмотрев на часы, говорит вдруг, что они чертовски припозднились; вновь достает свою косметичку и приказав Чуе сесть на месте прямо и не двигаться, приступает к делу. Парень, который до этого никогда не красился, первое время постоянно вздрагивает, заставляя Гоголя ворчать и называть его трусом, да смеяться каждый раз, когда тот, с непривычки, дрыгается слишком сильно. Когда Николай заканчивает, то просит Накахару подойти к зеркалу и посмотреться. Чуя недоверчиво смотрит на парня, что стоит напротив него, не узнавая в нем себя самого. Коля хорошо поработал, правда хорошо. С той стороны на него смотрит человек, совершенно не похожий на того Чую, который постоянно носит различные толстовки размера оверсайз и футболки в несколько раз больше его самого. Там он видит парня в белой леопардовой майке и черной кожаной куртке поверх нее, а черные порванные джинсы смотрятся на его тонких ногах просто невероятно, что подмечает сам Николай еще во время переодевания. Красные перчатки, с открытыми пальцами, очень круто дополняют образ, но Чуя решает добавить кое-что от себя. Его обычный чокер, который он никогда не снимает, похожий больше на обыкновенный черный ремешок, немного не вяжется с образом, поэтому паучок, немного порыскав по комнате под любопытный взгляд Николая, находит, наконец, то, что нужно. Сначала он надевает темную шляпу с красной полосой, а затем просит Коленьку застегнуть на его шее другое украшение. На самом деле, этот чокер не менее похож на ошейник, но теперь он украшен серебристыми камнями на всю длину и таким же серебристым кольцом посередине. Коля присвистывает, когда Накахара поворачивается к нему, а затем говорит, что Дазай, скорее всего, просто умрет, когда увидит такого Чую. И парень не может не согласиться.***
На такси они очень быстро добираются до особняка, где, кажется, уже во всю идет вечеринка. Они опоздали, но Николай говорит, что в этом нет ничего страшного. Мол, некоторые приходят вообще только под конец. Когда мальчики проходят к крыльцу, обнаруживают, что дверь открыта, что вовсе не удивительно для вечеринки, и на пороге их никто не встречает. Даже Федора, как хозяина дома, нигде не видно. Чуя, не привыкший к подобным мероприятиям вообще, чувствует себя немного потерянно, поэтому отчаянно и неловко хватается за рукав рубашки Николая, в страхе потерять друга из виду. Не то, чтобы он совсем трус, но решает для себя, что сначала хорошо было бы освоиться тут и ко всему привыкнуть. В доме очень много народу и новых для него лиц. К своему удивлению паучок обнаруживает, что не знает и большей части людей, присутствующих на вечеринке, хотя думал до этого, что у него очень много знакомых. Друзья проходят чуть дальше, и все это время Николай то и дело здоровается со всеми так, словно каждый из них его закадычный друг. Чую это не удивляет, ведь Коленька очень общительный и веселый. То, что у него множество друзей вполне естественно, но внутрь закрадывается страх, что тот бросит его на произвол в этом огромном доме, пускай и знакомом ему еще с ночевки, но все еще не самом родном. Они ходят какое-то время вместе в поисках Федора или Дазая, и Чуя очень сильно надеется, что они найдут здесь только первого. И пускай он пришел сюда исключительно из-за второго, Николай сказал, что бросит его налаживать личную жизнь, стоит только Осаму появиться на горизонте. Парень совершенно к этому не готов, поэтому молится про себя всем богам о том, чтобы шатен прятался от них как можно дольше. Спустя какое-то время они находят Достоевского в компании Сигмы, и Чуя радуется даже слишком присутствию здесь еще хоть одного близкого друга. Они здороваются между собой, не до конца разбирая слова, произнесенные друг другу из-за громкой музыки, играющей из множества колонок, а потом, поболтав немного, Николай кидает друзьям пару фраз, и говорит Федору, что еще найдет его, когда проводит Накахару «до туалета»; хватает друга под руку и уводит подальше от толпы и громкой музыки. — Ну, и? — спрашивает вдруг Коля, когда они поднимаются на второй этаж, где в коридоре сидит лишь несколько человек. — Что? — Как тебе здесь? — искренне любопытствует Гоголь, и Чуе не хочется говорить, но ему здесь правда нравится. Особенно сейчас, когда он более менее привык к этому всему и выпил полбокала вина «для храбрости». — Здесь круто! — проговаривает Накахара, пытаясь перекричать музыку снизу. — А я тебе говорил! — начинает Николай и улыбается Чуе самой дружественной улыбкой, и паучок понимает, что что-то тут не так. — Слушай, раз ты уже освоился, то… могу я…? — добавляет, кивая в сторону лестницы. Чуя, пускай и не хочет, чтобы Коля его покидал, все же произносит уверенное: — Да, без проблем, — понимая, что, когда блондин уйдет, все пойдет по пизде. Паучье чутье никогда его не подводило, и сейчас он слишком сильно ощущает, что ничем хорошим это не закончится. Однако парень не желает портить другу праздник. — Ох! Спасибо! Правда! Если что, я внизу, ты знаешь, где меня найти, — и, подмигивая, скрывается на лестничном пролете, оставляя Накахару в одиночестве посреди огромного коридора. Чуя оглядывается несколько раз, а затем решает найти здесь хоть кого-то знакомого, потому что он не какой-то изгой, чтобы сидеть всю ночь в углу в ожидании, когда кто-то сам к нему подойдет. Внизу парень все же находит пару знакомых лиц, и, к огромному своему сожалению, понимает, что ни с кем из них он не знаком настолько, чтобы проводить с ними время. Однако, это, конечно же, не мешает ему выпивать с каждым приятелем, которого он встречает на своем пути. Вот, наверное, одна из самых главных проблем Чуи. Он совершенно не умеет пить, и Николай поступил очень опрометчиво, оставляя парня в одиночестве, несмотря на то, что сам прекрасно знает, что его друг напивается слишком быстро и слишком сильно, не зная меры совершенно. За все это время чего только Накахара не успел сделать. Он и потанцевал, и выпил, и пообщался со всеми знакомыми по чуть-чуть. Пытался даже найти Дазая, но безуспешно. Тот будто бы сквозь землю провалился. Или вообще не пришел. Мысли об этом расстраивают сильно, и Чуя решает абстрагироваться от них, пытаясь думать только о хорошем, но как думать о хорошем, когда ты безбожно пьян и не в силах контролировать свои эмоции? Он еле как поднимается по лестнице вверх, спрашивая у всех, кто попадается ему на пути, где, черт возьми, Гоголь и Достоевский. Ему срочно нужно показаться Николаю на глаза, чтобы тот помог ему, если и не добраться до дома, то хотя бы вызвать такси, ведь свой гребаный мобильник он или вообще не взял, или уже где-то посеял. Паучок искренне надеется на первый вариант, ведь там было столько информации, которую просто нельзя потерять. А, впрочем, это не так и важно. Чуя беспомощно облокачивается на стену и чувствует, что еще немного, и он просто упадет. В момент, когда парня шатает сильнее всего, кто-то вдруг подхватывает его за талию сбоку, помогая держать равновесие. — Воу, да ты в говно, коротышка, — произносит голос откуда-то сверху, и парень, подняв голову, видит перед собой взволнованное лицо Дазая. Что-то внутри него ликует, но он лишь бормочет тому в ответ почти неразборчиво: — Сам говно. — Господи, прости, за что ты мне такой, — взмолившись спрашивает Осаму, но Чуя, кажется, даже не желает его слушать. Накахара не успевает толком понять, каким образом он оказывается в какой-то комнате, где совсем нет света, лишь ярко горящие гирлянды под потолком, как шатен протягивает ему стакан с холодной водой, а когда парень тянется своей лапкой, чтобы взять его, то плескает воду тому в лицо. Это не помогает Чуе протрезветь окончательно, но на какое-то время приводит его в чувство, и он смотрит возмущенно на Дазая, собираясь прорычать тому что-то грубое, но не успевает и слова вставить, как парень, усадив его на кровать, и, усевшись прямо перед ним, осторожно вытирает воду с лица паучка мягким полотенцем, заставляя его жмуриться и мило морщить носик. — Ты всю косметику размазал, — разочарованно произносит Чуя. Он не видел себя сейчас со стороны, но почему-то уверен, что выглядит просто отвратительно. Пьяный, раскрасневшийся и с размазанной по всему лицу косметикой. Лучший внешний вид, чтобы закадрить парня своей мечты. Браво. Дазай улыбается как-то нежно в ответ на слова парня, и, замечая сомнения в глазах того, приподнимает его голову за подбородок, заставляя смотреть в свои глаза, и отвечает ему заговорщически: — Мне, может быть, так больше нравится. — Да иди ты, — фыркает Чуя, опуская голову на плечо парня, что сидит сейчас слишком близко к нему самому. Ему нужно передохнуть. Ему нужно насладиться этим моментом хоть немного. Стоит парню закрыть на секунду глаза, как Дазай, какого-то хрена, вдруг подскакивает с места, заставляя сонного Накахару вздрогнуть и немного отпрянуть, будто бы смутившись, а затем бормочет что-то себе под нос, чего Чуя в таком состоянии, как бы ни пытался, разобрать не сможет. — Чуя, пожалуйста, будь здесь, мне нужно поменять бинты, я скоро вернусь, обещаю. — Эй, скумбрия, с чего вдруг эти телячьи нежности? — спрашивает Накахара, уставившись непонимающе на парня, что уже собрался от него свалить. Оставить в одиночестве. Как блядский Николай. — Я просто решил не надеяться на случай, а хоть как-то тебе помочь, — широко улыбнувшись произносит шатен, а затем собирается было развернуться, как Чуя останавливает его своим возгласом: — Стой! Давай… давай тогда я тоже помогу тебе. — Я и сам справлюсь, но- — Ублюдок, ты не представляешь чего мне стоило сейчас предложить тебе свою помощь. Развернись, блять, и подойди сюда, — рычит парень, злостно сверкнув на Дазая глазами в темноте комнаты. Парень лишь оглядывает Чую с ног до головы, будто бы о чем-то глубоко задумавшись, а затем неуверенно подходит к огромной кровати, на которой парень уже расположился, сложив ноги по-турецки, и садится напротив, подгибая одну ногу под себя, а другую свешивая с края. Достает из кармана брюк небольшой рулон бинтов и протягивает Накахаре, что увлеченно наблюдает за его длинными пальцами, кажется, выпав немного из реальности. Дазай тыкает пальцем в грудь парня, и тот будто бы отвисает вдруг. Принимает из рук Осаму бинты и кладет их рядом с собой.Rob Simonsen — Aftermath
— Сначала нужно размотать старые, — произносит Чуя и замечает, как шатен мнется, будто бы раздумывая, а стоит ли это вообще того, и, пока Дазай растеряно бегает глазами по комнате, парень мягко берет его за запястье, ловко разматывая мокрые бинты. Видимо, кто-то пролил ему на руку алкоголь. Хреново. Чуя откладывает тряпье в сторону и невесомо, словно бы в страхе, проводит пальцами по свежим шрамам от порезов. Шрамам, расположенным вдоль, а не поперек. Пугается вдруг, понимая, что в любой момент мог просто потерять Осаму, и винит себя безумно, так, будто бы это он самолично оставлял эти следы. Дазай наблюдает завороженно за действиями Накахары, и внезапный прилив нежности и теплоты появляется вдруг на сердце. Ему не бывает стыдно, но сейчас ему стыдно, как никогда. Стыдно перед Чуей, и он не понимает почему вообще разрешил парню делать это, ведь никто до этого не видел того, что находится под бинтами, и никто, кажется, не видел его таким уязвимым и слабым, как сейчас. Когда Дазай поднимает голову, чтобы взглянуть на лицо парня, то видит мокрые дорожки от слез на его щеках, которые сам Чуя, вероятно, даже не заметил, глубоко потерявшись в своих мыслях. Он понимает, что не одному ему сейчас стыдно и до невероятного неловко. Накахара ведь тоже не любит показывать свои слабости и страхи. Осаму хочет сказать что-то колкое, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и всю эту напряженность, царящую в воздухе, но останавливает себя в самый последний момент, понимая, что сейчас и правда не время. Когда Чуя, наконец, хватается за бинты, начиная бережно заматывать их вокруг запястий парня, то Дазай вздыхает с облегчением, ведь те шрамы, это не просто недостатки. Это слабость и позор. Это душевная нагота, обнажающая все его переживания. Он уверен, что парень сейчас видит его насквозь. — Почему? — шепчет Чуя, спустя какое-то время после того, как заканчивает перематывать дазаеву руку. И Осаму понятия не имеет, что на это ответить. И Осаму слишком стыдно хоть что-то отвечать сейчас Накахаре. Шатен сидит, понурив голову, смотря на свои переплетенные пальцы, что нервно стучат друг о друга, и, как наказанный, раскаявшийся в чем-то маленький ребенок, не желает поднимать голову вверх. Он не хочет встретиться взглядом с холодом синих глаз, и не хочет увидеть там огонь, в котором, он уверен, сгорит заживо. — Это больно, знаешь, — продолжает Чуя спустя какое-то время, — просто… больно видеть, как человек, которого ты любишь больше всего на свете, пытается убить себя у тебя на глазах. Или знать, что он где-то там режет вены, а ты не можешь ему ничем помочь, потому что ты слишком беспомощен и бесполезен. Я вытащил тебя из чертовой петли, почему ты все равно пытаешься покончить с собой? — шепчет парень так печально, что на глаза Дазая наворачиваются слезы, но он не позволяет себе зарыдать. Он слишком многое показал сегодня этому мальчику. Хватит на этом. — Слышишь, кажется, там стало тише. Наверное, все расходятся. Пойдем? — Дазай безысходно пытается убедить Чую уйти отсюда вместе с ним, ведь атмосфера в этой комнате стала настолько болезненной и давящей, что ему хочется немедленно покинуть это место. Нет, так не пойдет. Накахара хватает встающего со своего места парня за рукав, резко разворачивая к себе, а затем слишком нежно и слишком невесомо прикасается своими губами к уголку губ Дазая, немного промахиваясь. Мда, получилось не так, как он того хотел. Однако же Осаму, чувствуя теплоту, исходящую от маленького солнца, отчаянно желает вмиг почувствовать еще больше, и грубо запускает одну руку в волосы цвета осени, а второй нагло прижимает к себе за талию, вторгаясь языком все глубже, заставляя парня краснеть и мычать в поцелуй от недостатка такого необходимого обычно, но такого ненужного для жизни сейчас кислорода. Кажется, все, чего Чуя хочет в данный момент, так это того, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, и Дазай разделяет его желание. Когда пальцы Осаму оказываются под майкой Накахары и мягко оглаживают поясницу, парень понимает вдруг, что все заходит слишком далеко. Это вовсе не то чего он хотел. Чуя пьян и расстроен, и завтра, проснувшись утром, он либо ничего не вспомнит, либо будет проклинать Дазая до конца жизни. Это вовсе не то, что ему нужно. Шатен вдруг останавливается, немного отпрянув от парня, и, слыша недовольное мычание того откуда-то спереди, произносит так ласково: — Чуя, не здесь и не сегодня, — и всматривается в темноту, пытаясь увидеть лицо мальчика, что лежит под ним, но, каково же его удивление, когда он обнаруживает, что тот уже благополучно сопит в подушку. Дазай пропускает одну из медных прядок между своих пальцев, зачарованно наблюдая за тем, как она скользит, а затем произносит мягкое: — Паучок, — и улыбается слишком счастливо для человека, мечтающего о смерти.