***
Вэнь Цин сделала всё, что могла, и даже больше, но в смерти А-Нина она винила только себя: медленно шла, поздно сбежала, не научила его защищать себя, не вступилась за него сама, не придумала, не предусмотрела, не спасла. Боль, тугим корсетом сдавливающая ребра, отступит, но затхлый вкус вины останется на губах вместе с привкусом крови от прикушенного языка. Терпеть боль было легче. Лекарства и успокоительные отвары помогали немного, боль физическая от слишком часто неслучайно попадающихся в травах колючек и игл, выскальзывающих из исколотых пальцев, отвлекала. Она даже не думала, что после той ночи, когда лишь Главе Цзян удалось остановить почти потерявшего над собой контроль Вэй Усяня, и впечатленный Цзинь Гуаньшань согласился отдать бесполезные остатки заложников, не только она потеряла сон. До окончательного разгрома Безночного города Цзян Чэну было не до горестных дум: он всегда был занят, двигался лишь вперед и жил надеждой на то, что, разгромив Орден, разрушивший его дом, он найдет покой. Но нет. Месть свершилась, перестав занимать все мысли юного Главы, и на смену ей пришли ночные кошмары, в которых с неизменной неотвратимостью он оказывался среди пожарища, тел всех тех, с кем он вырос, смеющихся псов в бело-красных одеждах, бессильный что-либо изменить. Это выматывало. Ночные кошмары щедро подкармливали дневные заботы: теперь в Юньмэне жили несколько десятков стариков, женщин и детей из ордена Цишань Вэнь, и жили на полностью законных основаниях, с позволения Главы. И, пусть не они причинили Главе Цзян те страдания, пусть половина из них уже носила непримечательную одежду без красного солнца, жить с вечным ощущением несуществующего врага за спиной было утомительно. Цзян Чэн часто бывал в крыле, отданном пленным Вэням: ему было спокойнее лично видеть их безобидность. Старики, да дети — какая тут опасность? Но он все еще помнил, как Орден Цишань Вэнь разорял его дом, убивал родителей, товарищей… и не понимал, почему решил пойти на конфликт с Ланлинь Цзинь, чтобы спасти остатки ордена обезумевших от безнаказанности ублюдков. Возможно, глава ордена Юньмэн Цзян не хотел мириться с начинающейся гегемонией Ланлинь Цзинь. Возможно, ему претило быть молчаливым свидетелем мук невиновных. Возможно, он помнил юного целителя, рисковавшего жизнью ради них. Возможно, он понимал, что иначе потеряет Вэй Ина, своего шисюна, друга и соратника, который никогда не мог терпеть несправедливости. Так или иначе, Вэни были столь же безобидны, сколь благодарны за спасение. Боязливое недоверие в их глазах вскоре сменилось признательностью, а та — глубоким уважением. Старики, лишенные цепей, старались быть полезными в чем могли, и именно их усилиями была восстановлена четверть библиотеки Пристани; женщины приглядывали за детьми заклинательниц, и вскоре сами с почтением просили разрешения войти в число адептов Ордена; дети… все больше и больше становились похожи на обычных детей. Лишь Вэнь Цин застыла в состоянии, в котором её и остальных забрали с рудников. Она оплакивала смерть брата, которого они не успели спасти. И Цзян Чэн понимал её. Наверное, понимал больше других здесь. Он слышал вой ветров, гуляющих в ее опустевшей от боли груди, видел, как едва заметно подрагивают кончики тонких пальцев, а взгляд постоянно теряется, точно душой целительница поверженного клана была точно не здесь и не сейчас. Цзян Чэн и сам видел пламя и кровавые реки каждую ночь. А главе ордена не пристало шататься от слабости. Он ничего не говорит, стучась в одинокую келью посреди ночи, а она, впуская в свои покои мужчину, не удосужившись ничего накинуть поверх ночной сорочки, не спрашивала. Все ясно по серому лицу и красным глазам. У обоих. — Три капли на малый сосуд. Хватает на неделю. Цзян Чэн вернулся через четыре дня. А после — через три. — Много снотворного вредно для сердца, — Вэнь Цин сложила руки на груди, и в глазах ее сверкнула прежняя жесткость. — Вэй Ин тоже много чего вредного делает. Например, ссорит их с союзниками, помня о том, что творили адепты ордена, в который на правах жены вошла А-Ли. — Вэй Усянь уже настолько плох, что ему и яд хуже не сделает. — Все с ним в порядке, — огрызнулся ложью Цзян Чэн. — Просто дайте мне зелье. Целительница качнула головой. — Дайте. Мне. Чертово. Снотворное! — Я — целитель, а не убийца, — взвилась Вэнь Цин. — Вы, заклинатели, видите опасность лишь в оружии, но здесь, в этом сосуде, содержится яд, который может убить кого угодно, если пить его чаще необходимого! Можете меня наказать, можете выгнать или лишить жизни, но этого лекарства вы не получите. За последние месяцы спорить с Главой Цзян в Пристани осмеливался лишь Вэй Усянь, и то — в шутку скорее. А Целительница Вэнь говорила совершенно серьезно, с искренним раздражением и с такими горящими глазами, что признать в ней замкнувшуюся в своем горе деву, потерявшую любимого брата и родной дом, было сложно. — Я… я вовсе не собирался вас наказывать или выгонять, — вздохнул Цзян Чэн, поняв, что так откровенно любоваться Вэнь Цин уже неприлично. — Я глубоко уважаю вас, целительница Вэнь. Несмотря на… Замялся, подбирая слова. Ни с кем, кроме Вэй Ина, он не говорил о случившемся, но теми словами, которыми они вдвоем поминали Вэней, было позорно разбрасываться при женщине. Да и вообще позорно, но без вина разговоры о былом не шли. — Несмотря на то, что Вэнь Жохань приказал уничтожить ваш Орден, и его люди в этом почти преуспели? — помогла ему Вэнь Цин, отводя смягчившийся взгляд. — Мне жаль, что вам пришлось пережить это. И, в отличии от многих, она говорила искренне. Цзян Чэн давно заметил, что Вэнь Цин не переносила лицемерие. — Мне жаль вашего брата, — хрипло проговорил он, чувствуя и свою вину в случившемся. Не собирайся они тогда так долго, Вэнь Нин, спасший им с Вэй Ином жизнь, был бы жив. Целительница вздрогнула. — У А-Нина была чистая душа. Слишком чистая для войны, от которой я хотела его уберечь. — Война закончилась, и в Пристани Лотоса ей больше не бывать. — Приятно слышать. Спокойной ночи, Глава Цзян. Вэнь Цин легла, готовясь к очередной бессонной ночи, но неожиданно для себя провалилась в крепкий спокойный сон. Цзян Чэн же, вернувшись к себе, до самого утра не смыкал глаз. Но тревожили его не призраки прошлого.***
Через два года недовольство двух Великих Орденов друг другом, казалось, достигло апогея — и схлынуло, подобно морской пене после окончания прилива. Связанные прошлым союзничеством и семейными узами, пусть и не прямыми, Цзинь Гуаньшань и Цзян Ваньинь закрыли глаза на стычку своих адептов, но отныне Вэй Ину было запрещено преступать границы Ордена Ланлинь Цзинь. Вэй Ин не возражал, чувствуя свою вину за то, что в стычке с адептами Цзинь пострадали и члены его Ордена. Конечно, можно было бы его утешить, но Цзян Чэн собирался лишь усугубить смущение шисюна хорошей взбучкой. Иногда это даже помогало усмирить его. Впрочем, тревоги за раненых были напрасны. — Спасибо, дева Вэнь, — молвил глава клана с неподдельным уважением. — Без вашей помощи эти трое не дожили бы до утра. — Вопрос, доживут ли они до вечера, — брякнул Вэй Ин. — Не надо было их брать с собой. Горячие головы, как и я на дух не переносят этих Цзинь… — Доживут, — уверенно ответила Вэнь Цин, протирая руки теплым полотенцем. На том и ограничилась: клан Цзинь она не любила ещё больше, но поддерживать разговор на эту тему не хотела. Цзян Чэн устало осадил Вэй Ина, но тот в качестве разнообразия не стал паясничать и подрывать авторитет главы. Хотя при ком, уж ни при Вэнь Цин ли, знавшей нынешнего Главу вздорным глупым мальчишкой, загнанным зверем кидавшимся на всех вокруг? Надо признать, прошедшие три года он прожил с умом и пользой — как для клана, так и для себя. — Проводить вас в покои? — Цзян Чэну отчаянно хотелось пообщаться с умным человеком, но таких в его Ордене, по его собственному предвзятому мнению, было крайне мало. Ещё пару лет назад Вэнь Цин осталась бы при больных, но сейчас у неё были умелые ассистентки: женщины, на момент падения Ордена Цишань Вэнь бывшие беременными или кормящими. Те, кем мародерствующие победители то ли побрезговали, то ли пожалели. Сейчас эти женщины, давшие присягу Юньмэн Цзян и облачившиеся в цвета своего нового дома, могли врачевать несерьезные раны и варить простенькие лекарства, и на этом не останавливались. Вэнь Цин, присягу не дававшая, понимала: в любой момент её могут потребовать назад. Более того, разумнее со стороны Цзян Ваньиня будет её выдать. Лишь бы не было новой войны. — Спасибо, — благодарно кивнула целительница. Она всё ещё жила в комнатах, два года назад отданных пленным Вэням. Сейчас там остались лишь старики. — Ваша помощь моему Ордену неоценима, — стоило им отойти от лишних ушей, без предисловий начал Цзян Чэн. — Простите моё любопытство, но почему вы не желаете войти в него? Этот вопрос он задавал уже не единожды, и Вэнь Цин постоянно уходила от ответа. Другому бы она ответила резко, сразу отбив желание спрашивать, но с Главой Ордена, да и просто разумным человеком, интересующимся не из праздного любопытства, а из логичного практического интереса, так не поговоришь. Второе даже важнее первого: за свою жизнь и свободу целительница не боялась, в основном благодаря тому, что хорошо знала Цзян Ваньиня. — Одно дело — врачевать, передавать знания ученикам, отдавать вам тайные рецепты, — наконец решилась дать ответ она, честно смотря в глаза собеседнику. — Другое — окончательно предать клан, что некогда оказал неоценимую помощь мне и А-Нину. Мы с ним — Вэни. Были и остались. — Вэнь Нин умер, а вы живете. — Лишь недавно мне перестало быть стыдно за это, — тихо призналась Вэнь Цин. Они как раз проходили мимо мемориала прошлым хозяевам Юньмэна, и Глава Ордена неуловимо побледнел, коснулся Цзыдяня. — Стыдно не остаться в живых, — отчеканил Цзян Чэн. — Стыдно не ценить это. — Верно, — вздохнула целительница, признавая его правоту. — Вы сильно повзрослели с момента нашей первой встречи. Цзян Чэн смутился, но не подал виду. Слышать комплимент от девы, скупой на любую похвалу, а значит честную в суждениях, было особенно приятно. Вэнь Цин никогда не пыталась заслужить хорошее отношения словами, она просто выполняла свою работу, и это притягивало сильнее самых красивых глаз и самых нежных рук. Хотя, нельзя не признать, она была красива. — Положение обязывает, — уклончиво кивнул он. — И, как Глава Ордена Юньмэн Цзян, я просто обязан переманить к себе лучших из лучших. А целителя искусней вас, дева Вэнь, на многие ли вокруг не сыскать. — Я благодарна вам за всё. За спасение, за то, что дали нам сохранить достоинство, за веру. Но, Господин Цзян, я — дочь клана Вэнь, и не могу пройти в лазейку, которую вы любезно нам открыли. — Приди в голову Главе клана Вэнь выдать вас замуж, вы бы тоже так сказали? — несколько уязвленно спросил Цзян Чэн. — Это другое, — не теряя серьезность, Вэнь Цин улыбнулась. — Ваша сестра, войдя в дом Цзинь, осталась Цзян из Юньмена. Она не предала свой дом, она лишь преумножила его честь. Ваша же лазейка предполагает отречение от прошлого, которое делало нас Вэнями. Это неправильно. — То есть замуж вы бы выйти согласились? — с непонятной настойчивостью уточнил Глава Ордена. — Кто меня, с таким характером и прошлым, возьмет? — усмехнулась целительница, кладя руку на задвижки дверей своей комнаты, которую после смерти старухи Фей занимала одна. — Спокойной ночи, Глава Цзян. А Цзян Чэн колебался. При всем своем скептицизме и ответственности, действовать сгоряча он мог не хуже Вэй Ина (но, к счастью, без жертв). Волна душевного порыва раздула тихую спичку его долгое время принимаемого решения так, что на внешне спокойном лице ярко сверкнули глаза. — Я. — Простите? — переспросила целительница, недоуменно оборачиваясь. — Я возьму вас в жены, дева Вэнь, — совершенно серьезно ответил Цзян Чэн. — Если позволите.***
Вэй Усянь любил детей, но к их обучению его подпускали редко. О том, что у верного товарища главы Ордена нет Золотого Ядра, и Путь Тьмы был для него единственным шансом спастись, знали только господа Цзян, и то — в общих чертах. Для всех остальных он оставался испорченным мальчишкой, по молодости шагнувшим на скользкую дорожку, а ныне — слабовольным мужчиной, неспособным с неё сойти, так что молодежи очень осторожно запрещалось чему-либо у него учиться. Исключением был молодой господин Цзян, который с «дядей Вэем» проводил так много времени, которое можно было бы потратить на учебу, что мать грозилась запереть их обоих на разных концах Пристани. Наследник побаивался этого: если в семье жесткий отец, это нормально, если мать — необычно, если оба — пиши пропало. Но дядя Вэй, охотящийся с ним на фазанов сейчас, так не думал. — О-хо-хо, А-Сан, да ты меня посрамил! Юноша смущенно спрятал фазана за спину, будто ему было, за что стыдиться. Вэй Ин прекратил стонать и вдруг отвернулся: сейчас молодой Цзян Сан, безумно похожий на мать, слишком сильно напоминал своего дядю. Даже характером он не походил ни своих серьезных родителей, ни своего безответственного дядю Вэя: то был тихий, спокойный юноша, который, перешагнув за одиннадцать лет, все ещё не преподносил родителям сюрпризов дурного отроческого характера. Чудо, а не ребенок. Даже Вэй Усянь, прекрасно зная, что душа Вэнь Нина упокоилась по ту сторону жизни, нередко ловил себя на мысли, что перед ним стоит не племянник, а друг. А ещё молодому господину Цзян сегодня впервые удалось обогнать «дядю Вэя» в охоте. — И нечего свой улов за спину прятать! — хмыкнул Вэй Ин. — Пойдем, отцу твоему покажем, и пусть только попробует сказать, что я — плохой учитель. — Он говорит, дядя Вэй, что ты хороший учитель, но плохой пример, — с тенью материнской сварливости напомнил А-Сан. — Одно и то же, — хмыкнул мужчина. — В следующий раз надо твоих сестренок взять, может, к зиме мы вчетвером всю Пристань фазанами обеспечим… Цзян Сан улыбнулся и поспешил за дядей. Надо успеть рассказать матери и старшим сестрам приличную версию разговора, пока ветреный Вэй Ин не поведает им всем идею сделать из юных целительниц бесстрашных добытчиц фазанов…