Сын маминой подруги

      С самого раннего детства, едва я научился ходить, мне приходилось терпеть сравнения. Я был единственным ребенком в семье, но это не мешало мне быть вторым. Всегда вторым. Я позже начал ходить, позже говорить. В пять я подрался в садике с девочкой, которая толкнула мою подругу, а до того отбирала у других детей игрушки и просто задирала их. Меня это достало, я ее толкнул, она меня, в итоге забирали меня из сада со скандалом, а дома я узнал, что "вот Сема же не дерется с другими детьми", а я дерусь. Позднее я узнал, что Сема уже бегло читает книжки, знает алфавит и пишет едва ли не каллиграфией. А я не стараюсь, ленивый и несосредоточенный. Легко отвлекаюсь, и вообще, горе, а не ребенок. В семь я подрался с мальчишкой из третьего класса. Какая-то девочка принесла в школу хомяка, он его отобрал и дразнил девчонку, дергая зверька за лапки. Зверька было жалко, и я ударил мальчишку в глаз. Мама снова была недовольна. Кричала, что я невоспитанный драчун и ей стыдно. "Вот Сема не дерется в школе, он ходит на карате". Так я попал в секцию.       Из секции меня забрали через месяц с закрытым переломом ноги. И снова: "Как ты так умудрился? Все дети как дети, а ты? Вот Сема нормально занимается, старательный, а ты? Горе луковое". Так у меня появился враг.       В средней школе я регулярно слышал упреки, что плохо учусь, а Сема получает пятерки. Я целыми днями шляюсь где попало, а Сема ходит на секции и языки. Потом я случайно увидел во дворе мальчишек, игравших на гитаре, и заболел. Я начал грезить музыкой, жил ей, дышал. Бабушка подарила мне на двенадцать лет акустическую гитару, не новую, но очень хорошую, и я буквально не выпускал ее из рук. И снова начались упреки. "Вот что это за увлечение? Музыка тебя не прокормит, пользы не принесет. Вот Сема, например, ходит на борьбу, в бассейн, на курсы по английскому, физике и математике, а ты с балалайкой своей целыми днями".       В четырнадцать мать поймала меня с сигаретой. Скандал был грандиозный – орала мать так, что даже бабка соседка прибежала, хотя была глуховата. И снова та же песня: "Ну что ты за ребенок такой? Совсем родителей ни во что не ставишь! Сил уже никаких нет. Вот Ларисе повезло с сыном, Сема послушный мальчик, а ты? За что мне такое наказание?" Так я узнал, что у Семы есть мама, и эта самая мама была лучшей подругой моей родительницы еще с института.        Годы шли, но поменялось мало. Я регулярно слышал про золотого ребенка Семочку. Тот не пил, не курил, матом не ругался. Учился на пятерки, ходил на секции и дополнительные занятия. Изучал языки и рисовал потрясающие картины, а в будущем мечтал стать великим архитектором-дизайнером. А я оставался бездарем, лентяем, неслухом и просто головной болью родителей. В основном, конечно, матери, отец меня никогда не пилил, хотя и не защищал, но он поддерживал мое увлечение музыкой, оплатил курсы и просто просил не бесить мать.       Я рос, и с годами моя ненависть к Семе тоже росла. И пусть я его никогда не видел вживую, только на фотках, но слышал я о нем слишком часто. Когда в пятнадцать я не пошел в десятый класс, мать даже не удивилась. "Я уже поняла, что толку с тебя не будет. Сам свою жизнь губишь. Ларискин Семен вон с одними пятерками закончил, в десятый пошел, потом в институт поступит. А ты? Техникум? Так и будешь всю жизнь на своей гитаре бренчать по переходам, на еду побираясь".       Так Сема стал Семеном, а моя "балалайка" дослужилась до гитары. Я не спорил с матерью, я все решил. Закончу техникум, пойду в армию, а когда вернусь, поеду в Москву, буду пробовать себя на музыкальном поприще.        В семнадцать я снова слушал, какой Семен замечательный. Как он с золотой медалью закончил школу, как поступил в архитектурно-строительный университет, какую карьеру ему прочат в будущем. А я? А я учился в техане на программиста, играл в любительской группе, курил украдкой и думал, а правильно ли я живу? Мне нравился мой одноклассник Сережа. Потом одногруппник Валера. Когда я закончил учебу и готовился к походу в армию, мне нравился байкер Антон. Он катал меня на своем железном коне и на своем горячем члене. Мне нравилось, как я живу, но тенью надо мной всегда висел пресловутый золотой мальчик Семен. В ночь перед походом в военкомат мы катались с Антоном по городу, а очнулся я в больнице. У меня были множественные переломы, черепно-мозговая и пожизненное освобождение от службы в рядах российской армии. Антон в ту ночь не пострадал, потому что был в шлеме и экипировке, но из моей жизни исчез. Зато в ней появилось новое чувство. Презрение. Мать не уставала пилить меня за мою ориентацию. Как я узнал позже, Антон сильно переживал за то, что чуть не отправил меня на тот свет, и на эмоциях признался моим, что мы пара.       И вот теперь, лежа в своей теплой постельке, я думал. Что не так с моей жизнью? Где я допустил ошибку? Нет, я не жалел о том, что ушел из школы после девятого, и уж тем более не жалел, что увлекся музыкой. Наверное, я жалел, что родился с такой ориентацией. Или стал таким из-за постоянных придирок матери, уж не знаю. Но вот о том, что я поехал кататься без шлема, жалел точно. А еще, от постоянного лежания и выслушивания претензий матери и регулярных сравнений с Семеном, начинал ненавидеть золотого мальчика еще больше.       Меня разбудил шум. С кухни доносились голоса родителей, бряканье посудой и прочие составляющие позднего завтрака. Пришлось вставать. Мать в последнее время редко заходила будить меня, зато начинала очень бурную деятельность, если я залеживался в постели. С трудом продрав глаза, я поднялся и натянул джинсы. На кухне мама напекла блинчиков, а отец сварил кофе. Кофе мне было нельзя. А хотелось.       – Доброе утро, – не оборачиваясь, поздоровалась мать.       Отец кивнул. Теперь так было всегда. С тех пор как меня выписали из больницы, мать со мной почти не разговаривает. Если только пилит.       – Опять вчера до полночи в интернете сидел? – спросил отец.       – Сидел, – отказываться смысла не было.       – Тебе нельзя, – все так же не поворачиваясь, отрезала мама.       – Мне много чего нельзя. Что мне теперь – сдохнуть?       – Ким! Хватит хамить, – мама резко развернулась к столу, с грохотом опуская на него тарелку с новой порцией блинов.       – Я искал работу.       – Я поговорила с Ларисой, она что-нибудь посмотрит для тебя.       – Мам, я уже большой мальчик, сам могу найти работу.       – Я хочу помочь.       – Я в курсе, но не надо. Сегодня поеду на собеседование.       – Куда?       – Местная фирма, в техподдержку.       – За компьютером весь день? Тебе нельзя.       – Да все мне можно, – я скривился. После аварии материнская страсть пилить меня за неправильность граничила с ее же желанием оберегать меня ото всего «вредного».– Это же ненадолго.       – А куда потом? Думаешь, тебя повысят с твоим-то техникумом?       – В Москву поеду.       – Какую еще Москву? – взвилась мать.       – Обычную. Столицу России.       – Кому ты там нужен?       – Себе. В группу пойду, музыкой буду заниматься.       – Какая тебе Москва? Без образования. Сиди уже. Лариса тебе подберет что-нибудь в архиве.       – А если я не хочу в архиве?       – А у тебя выбора нет. Вот Сема закончит университет, устроится, потом, может, и тебя к себе возьмет. А пока сиди, где дают.       – Задрал меня уже ваш Сема! – Я с силой оттолкнул тарелку с недоеденным блином в сторону и резко встал, отчего голова слегка закружилась.       – Сядь, – тут же встрял в разговор отец, но я лишь отмахнулся.       Надоело. Ненавижу сраного Сему! Я быстро вышел из-за стола и пошел к себе, спешно натянул футболку, толстовку, носки. В коридоре, под укоризненное "Не шарься до темночи" от матери, надел куртку, кроссы и, хлопнув дверью, вышел в подъезд.       Архитектурно-строительный был не очень далеко от нашего дома. Семь остановок на маршрутке. По дороге купил сигарет, закурил, закашлялся. Да, давненько мне не выпадало такой возможности. Мать стерегла пуще цербера.       На проходной поприставал к местным с вопросом, знает ли кто Семена Дрозда. Помыкался минут с двадцать, а когда уже почти отчаялся и почти забил набить морду золотому Семе, ко мне подкатил старичок лет ста пятидесяти.       – Что-то потеряли, молодой человек? – пропел старичок, поправляя на носу очки.       – Ага. Дрозда.       – О, замечательная птица. Особенно певчие. Вот только у нас вы его не найдете. Вам в лес надо, либо в кофейню напротив, если вас интересует один конкретный дрозд, тот, что Семен.       Сказать, что я охренел, ничего не сказать.       – Вы его знаете?       – Конечно, – усмехнулся старичок. – Лучший студент на своем курсе. Он сейчас обедает, но поторопитесь. У него скоро очередная лента.       Я поспешил поблагодарить старичка и отправился на поиски Семы. Гнев на золотого мальчика накатил по новой. В кофейне оказалось человек сто, а я этого Дрозда в глаза никогда не видел. Я постоял, помялся. Ко мне подошла официантка.       – Пойдёмте, я провожу вас к свободному столику.       – Не надо. Я ищу одного человека. Дрозд Семен.       – Кто? У нас такой не работает, – ответила девушка, чуть смутившись.       Я отослал девушку, окинул взглядом кафешку и заорал во все горло:       – Дрозд!       Обернулись все. Даже работники. В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь музыкой из системы. Я ждал. Время шло, народ начал перешептываться, косясь на меня как на идиота, но мне было откровенно насрать. Я ждал, что он покажется, и дождался. За дальним столиком привстал парень, глядя мне в глаза, и я двинул в его сторону, с каждым шагом теряя решимость. Не так я его себе представлял. Ой не так. Очкастым задротом, тщедушным зубрилой... да как угодно, но не стильным красавцем с модной стрижкой и уставшим взглядом.       – Семен? – подошел я к парню.       – Я, – чуть замешкавшись отозвался тот и окинул кафе взглядом, словно ища пути к отступлению.       – Я Ким, – сказал я и вдруг как-то смутился. Дня три немытая голова, белые космы, затянутые в тугой неопрятный хвост, шрам на пол-лба и щетина. А еще драные джинсы, видавшие виды кроссовки, потрепанная куртка. Красавчик, ничего не скажешь.       – Мы знакомы? – прервал бег моих мыслей Сема, и я плюхнулся на стул напротив него.       – Знакомы, хотя и не встречались. Моя фамилия Самарский.       – Тот самый? – Сема, кажется, расслабился, откидываясь на спинку стула и вздергивая брови.       – Значит, слышал про меня.       – Еще бы. Мой самый страшный кошмар и грядущее будущее.       – Чего?       – Если не буду учиться, если не буду стараться, если буду лениться, стану как Ким. Наркоманом, байкером, алкоголиком, бомжом.       Я привстал, готовый залепить ему в морду прямо тут, но следующая реплика выбила почву из-под ног.       – Пойдем, покурим, а?       Сема встал, оставил на столике несколько купюр и двинул на выход. Я как завороженный последовал за ним.       – Куришь? – уточнил парень, выбивая из пачки сигарету.       – Свои, – отозвался я.       – Хорошо. Слышал, ты в аварию попал. Как здоровье?       – Нормально. Я чего пришел-то...       – Догадываюсь. Я тоже всю жизнь мечтал посмотреть на того, кем мог бы стать, если бы сбросил удила.       – Я не наркоман, – огрызнулся я, прикуривая сигарету.       – Даже не сомневаюсь. И на бомжа ты тоже не очень похож, как и на алкоголика.       – А мне говорили, ты не куришь, – съязвил я в ответ.       – И матом не ругаюсь, и девок не порчу. Я слышал. Идеальный сын. Знал бы ты, как меня это достало.       – Знал бы ты, как это достало меня.       – Я еще о тебе кое-что слышал.       – И что же?       – Тот тип, с которым ты разбился. Ты с ним встречаешься?       Я едва не поперхнулся дымом.       – Нет.       – Тогда трахни меня, – тихо добавил Сема, опуская глаза.       Вот тут-то я и поперхнулся, закашлялся. Из глаз выступили слезы. Не зря доктор говорил, не курить и не нервничать.       – Что, блядь? – прохрипел я, когда смог немного собраться.       – Что тебе? Ты гей, я парень. Ты свободен, я не против.       Я смотрел на него и не мог понять, правда ли это, или у меня какой-то очередной приступ. А врач говорил, долечили и дураком не останусь.       – Почему я? – выдавил я все же.       – Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу условия и правила, навязанные мне родителями. Я не хочу и не могу быть тем, кем не являюсь. Мне всегда нравились парни. Всегда. Но я никогда бы не осмелился подойти с таким предложением к первому встречному. А ты, насчет тебя я точно знаю, ты такой же.       – Откуда?       – Я случайно узнал. Когда ты разбился, мы с мамой ездили к тебе в больницу. Ну, она ездила поддержать подругу, а я поддержать ее. Там был твой парень. Мама ушла в машину, а я вернулся забрать оставленный ею на лавке платок. Твой парень говорил с твоими родителями, и я случайно стал свидетелем того разговора.       – А ты, вообще, знаешь, что есть форумы и гей-клубы? Не пробовал найти приключения на задницу там?       – Нет.       Отказ прозвучал слишком резко, и Сема поднял взгляд.       – Я не могу так рисковать. Если отец узнает, он убьет меня. Я идеальный сын и не могу порочить его имя.       – Идеальный сын, который просит, чтобы его трахнул какой-то раздолбай?       – Не какой-то, а ты.       Я смотрел на золотого мальчика, крутящего в пальцах початую пачку сигарет. План пришел в голову сам, против воли.       – Ладно, – кивнул я, доставая новую сигарету. – Скажи свой номер, я позвоню, когда моих не будет дома. Придешь, когда скажу.       Семен долго с сомнением смотрел на меня.       – Не у тебя же этим заниматься? Там, поди, камеры в каждой комнате.       – Камер нет, но да. Ты прав.       – Я всегда прав.       Сема назвал мне номер, я забил его в свой смарт и, отсалютовав, направился к остановке. Вот и идеальный сын маминой подруги, вот и золотой мальчик. Я еще какое-то время пребывал в прострации, пока голова не начала раскалываться. Сраная травма не хотела проходить. Домой, как приличный сын, вернулся к обеду, поел, помылся, приоделся и помчался на собеседование. Отсидел полчаса с кислым лицом и ушел домой. Мне обещали позвонить. Вот только я уже и сам не хотел туда идти. Скучно, тошно, монотонно. Как раз для моих расплавленных мозгов, только не хочу я такого.       Вечером выполз в гостиную, как послушный ребенок, посидел с родителями. Мимоходом узнал, как у них завтра с работой. Отец до ночи, а мать до трех. Идеально.       Ближе к ночи, когда пай-мальчик уже должен был спать, набрал сообщение: "Завтра в час приходи".       Ответ пришел спустя сорок минут: "Адрес?" Я быстро набрал текст и отправил Семе. Если я правильно рассчитал, нам хватит времени до прихода матери.       Утром проводил озадаченных моей покладистостью родителей на работу, сгонял в аптеку, убрался в комнате, принял душ. Ровно в час в дверь позвонили. Семен выглядел так же, как и вчера, только джемпер был другого цвета, а под глазами залегли тени.       – Мне пришлось уйти с лент, – с легким укором произнес гость.       – А мне – отменить репетицию. Только это тебе надо, а не мне.       – Прости, да, я помню.       Помнит он. Я проводил парня в свою комнату, предложил принять душ, на что тот с радостью согласился. Да и я был рад. Трахать чистое тело куда приятнее.       – Ким, я тут подумал, – из ванной появился Сема, красный и полураздетый, – наверное, не стоит.       – С хера ли? – моему возмущению не было предела. Я, блядь, уже настроился. – Так, давай ты не будешь думать. Иди сюда.       – Понимаешь, – снова начал парень, зарываясь пятерней в мокрые волосы, – я не совсем уверен, что мне это нужно. Я же ни разу не был с парнем. Да я и с девушкой-то не был. Может...       – Не может, – прервал я парня и подошел к нему вплотную. – Ты сейчас заткнешься и перестанешь себя накручивать. Я не маньяк, а ты не нежная девственница. Думаешь, я прямо сейчас накинусь на тебя волком и порву к херам? Нет. Тебе стоит расслабиться. Давай, я принесу что-нибудь выпить?       – Не надо. Если отец учует алкоголь...       Я смотрел на него сверху вниз и поражался, насколько же он хорош. Крепкий, спортивный, со своей стильной стрижечкой, гладкой, рельефной грудью. Руки плавно опустились на его плечи, отчего парень вздрогнул.       – Не надо так не надо. Расслабься, Сема. Я не сделаю больно.       Я наклонился и осторожно поцеловал Сему. Тот вздрогнул, но вскоре несмело начал отвечать. Я подвел его к кровати, усадил и продолжил ласку. Гладил его, целовал в губы, в шею, ласкал языком соски, все больше распаляясь сам от этой ласки. Семен же лишь судорожно втягивал воздух и осторожно касался меня, словно боясь спугнуть или спровоцировать. Словно дикое животное. Я не хотел быть диким для него, хотел быть ручным. Избавляя нас обоих от остатков одежды, я наслаждался горячим телом под ладонями, гладкой кожей, мягкой отзывчивостью, которая появлялась по мере его возбуждения. Постепенно Семен распалялся все больше, а вместе с ним и я. Вот он уже сам тянется за поцелуем, вот ловит мои руки в свои, тянет меня ближе, трется возбужденным членом о мой.       Я аккуратно уложил его на кровать, наваливаясь сверху. Пусть небольшой, но опыт у меня был. Раскатав по нашим членам резинки – не хватало уработать простыню, мать живьем сожрет, – принялся ласкать и массировать его вход. А когда Сема, буквально подвывая, сам начал насаживаться на пальцы, я медленно вошел в него, едва не сорвавшись в оргазм. Такой узкий, такой горячий, такой мой. Я трахал его то быстро и жестко, то медленно и тягуче. Наслаждаясь горячим, податливым телом. Хотя у меня давно уже не было секса, но сейчас я действительно наслаждался моментом и ловил нереальный кайф от того, как реагировал на меня Сема. Золотой мальчик, которого, как я наивно думал, я ненавидел всю свою жизнь. Вот только встретившись с ним лично, я не испытал ненависти. А сейчас так и подавно чувствовал лишь нежность, страсть и удовольствие.       Сема кончил раньше меня, что неудивительно, но от вида его искаженного оргазмом лица, от чувства давления на член, я очень быстро догнал партнера и обессиленно скатился с него.       – Понравилось? – зачем-то спросил я и замер, боясь услышать отрицательный ответ.       – Больно, – выдохнул парень и тут же добавил: – Но офигенно.       – Сильно болит?       – Немного. Пройдет. Я в порядке. Спасибо.       – Благодаришь за секс? Как мальчика по вызову, – стало обидно.       – Благодарю за нежность, – отозвался парень и привстал, опираясь на локоть. – Я думал, ты бандит, как говорит моя мать, боялся, что ты будешь груб.       – Зачем тогда пришел?       – Не знаю. Надоело жить по правилам. Захотелось сделать что-то, чего от меня не ждут. А ты… ну, мне все равно кажется, что я тебя очень хорошо знаю, с детства.       – Ну, и каково это – нарушать правила?       – Мне понравилось, – Сема улыбнулся искренней и какой-то доверчивой улыбкой, а мне показалось, что за такую улыбку можно и убить.       Было в нем что-то, что цепляло. Словно мы и вправду знакомы всю жизнь и знаем друг друга очень хорошо. Я приподнялся на локте, повторив позу Семы, а после притянул его к себе и поцеловал. Парень ответил моментально.       Мы долго валялись на кровати и болтали. Сема рассказывал, как его едва ли не с рождения заставляли жить так, как удобно его родителям. В садике – быть примерным ребенком, в школе – получать только пятерки. За каждую четверку ругали, запугивали страшной судьбой стать как Ким Самарский – глупым бездарем, оборванцем. За тройки драли ремнем, а за единственный прогул в седьмом классе почти на сутки оставили без еды. Бесконечные дополнительные занятия, репетиторы, секции. В своей жизни Сема выбил себе лишь две привилегии: рисование – это совпало с планами отца отправить ребенка в архитектурный, и отказ от карате – на него не хватало времени и сил.       Я слушал и поражался, как он вообще выжил при таких условиях? Я бы не смог. Да, в целом, я и не подчинялся никогда. Как бы мать ни пилила, я жил так, как мне нравилось. Сема же жил по законам родителей, боясь нарушить запрет или сделать что-то, что могло бросить тень на отца.       – А есть у тебя мечта? – спросил я, спустя время.       – Ты будешь смеяться, – ответил парень, смутившись.       – Может, не буду. Так какая?       – Хочу стать татуировщиком.       Я прямо-таки почувствовал, как мои брови устремились к линии волос. Татуировщиком?       – Я знаю, глупо, – отмахнулся Сема, но, повернувшись ко мне задом, продемонстрировал два крошечных иероглифа на ягодице.       – Ебать, – только и смог выдавить я, оглаживая упругое полушарие.       – Вообще-то, свобода, – усмехнулся Сема себе в локоть, и до меня дошло, о чем он подумал.       Я долго ржал, так что даже голова разболелась.       – Что это значит? – мой ржач прервал удивленный мамин голос.       Сема на секунду выглянул через меня и ужом ввился под одеяло, стремительно заливаясь краской.       Я забыл. Совсем забыл про свой дурацкий план. Про то, что мать вот-вот вернется с работы.       – Привет, мам, – обернулся я, стараясь прикрыть причиндалы краешком одеяла, в котором с головой закопался Семен.       – Я еще раз спрашиваю, что это за блядство? – мать начинала заводиться.       – Это Сема. Дрозд, тот самый, – усмехнулся я, вспоминая, зачем вообще все это затеял, и наблюдая, как вытягивается лицо матери.       – Что ты сделал? – мать моментально побледнела.       – Может, ты выйдешь и дашь нам одеться? – усмехнулся я, наблюдая, как мать то бледнеет, то покрывается пятнами от гнева.       – У тебя полминуты, – выплюнула мать и, шарахнув дверью в спальню, удалилась.       – Мне крышка, – просипел Сема, высовывая нос из-под одеяла.       – Не ссы, – поспешил я успокоить парня, натягивая бельё и джинсы. – Я поговорю с ней, а ты бы оделся, на всякий.       Мать шагами мерила кухню, когда я вышел.       – Ты вообще думаешь хоть иногда? – с порога начала орать мать.       – А что не так? Тебя удивляет, что такой правильный мальчик, золотой пример для подражания, идеальный сын Семочка оказался с изъяном?       – Меня поражает, что мой сын оказался такой мразью! Как ты мог так с ним поступить? Ты же ему жизнь испортил!       – Всего лишь трахнул разок. От этого еще никто не умер.       – Заткнись! – заверещала мать, закрывая уши руками. – Как я в глаза Ларисе посмотрю?       – Что поделаешь, жизнь жестока. Идеальных детей не бывает.       – Ты ничтожество, мразь! Ты всегда думаешь только о себе. Что, тебе твоих дружков-наркоманов мало? Зачем ты его тронул? Извращенец! Как я людям в глаза смотреть буду? Убирайся из моего дома!       Я, конечно, не ожидал подобного исхода, но, в целом, был готов на все.       – С удовольствием. Дашь денег на билет до Москвы?       – Пошел вон!       – Оксана Викторовна, Ким не виноват, – из-за моей спины высунулся Сема. – Я сам попросил его.       – Что? Ты еще и подговорил Семена тебя выгораживать? – мать словно не заметила парня, продолжая испепелять меня взглядом.       – Я правда сам пришел.       – Семочка, – тон матери сменился на жалобный, – ты не переживай, я позвоню Ларисе, я ей все объясню. Ты ни в чем не виноват, мне так жаль.       – А мне нет, – усмехнулся я, опираясь на дверной косяк плечом. Хотелось узнать, где у этой женщины предел разумного. – Классно потрахались. Хочу вот предложить Семе встречаться.       Мать с полминуты смотрела на меня не мигая, потом, взвизгнув, запустила кружкой, что так неудачно осталась стоять на столе с утра, мне в голову. Как я увернулся, понятия не имею, но под истеричное "Не смей к нему прикасаться, мразь", поспешил спрятаться в спальне и прихватить Семку.       – Ким, что теперь будет? – обреченно опускаясь на пол, пробормотал Сема.       – Да ничего. У нее нет доказательств, пусть звонит твоим. Ты просто отрицай все. Ты примерный мальчик, а мать всегда завидовала твоей маме. Твои решат, что эта истеричка решила тебя оклеветать из-за того, что у нее сын придурок.       – А ты? С тобой что будет? Она успокоится, да?       – Успокоится? Да хер ее знает, – я несильно парился по этому поводу. Просто собирал сумку, упаковывая самое необходимое. – А я пока потусуюсь у друзей, на крайний случай, можно и на вокзале переночевать.       – Как – на вокзале? Ты думаешь, твоя мама серьезно? Такого не может быть.       – Сема, она меня с детства ненавидит. Она хотела, чтобы ее сыном был ты. Послушный, отличник, перспективный. А не я, бестолочь, да еще гей, к тому же. Думаю, ей просто нужен был весомый повод выгнать меня.       – Ким, пошли ко мне, а?       Я даже плавки выронил от такого предложения.       – К тебе? И что ты скажешь своим предкам? Знакомьтесь, это мой парень?       – Да. Так и скажу.       – И нас обоих тут же четвертуют. Нет, спасибо.       – Тогда я что-нибудь придумаю...       – Сема, свали, а? Ты не понял еще? До тебя не дошло? Я тебя использовал. Я прекрасно знал, во сколько придет мать, знал, что она нас застукает. Думаешь, это случайность? Нет, Сема. Жизнь жестока, а ты меня совсем не знаешь. Я тебя использовал, чтобы выбесить мать. Ни больше ни меньше. А теперь свали домой, примерный ученик.       Я с тоской смотрел, как ошарашенный парень медленно встал и вышел из комнаты. Отчаянно захотелось извиниться, оправдаться, сказать, что я так не думаю, но... он был слишком хорош, слишком запал в душу, чтобы тащить его на дно вместе с собой.       Я собрал шмотки, закинул на плечо гитару и, оставив ключи на тумбе в прихожей, покинул отчий дом.       Слонялся по друзьям я недолго, поздним вечером того же дня раздался звонок от отца. Родитель твердым голосом отчитал меня за то, что я пьян – и как понял, не знаю, а после авторитетно заявил, что нехер шляться где попало, и я должен немедленно, а точнее, сразу после девяти утра, явиться домой... к бабуле. Та будет ждать меня и готова выделить комнату на пмж. Или пока у матери мозги на место не встанут.       Так я поселился на окраине, в старой пятиэтажке, в гостиной у любимой бабушки. Той, кажется, было абсолютно плевать и на мою ориентацию – "Только при мне своих пацанов сюда не води. Я уже старая, перевозбужусь и помру не ровен час", и на скандал с матерью – "А мне никогда не нравились ее методы воспитания. Ребенок должен быть ребенком". Я был рад, что она у меня есть.       Вскоре я нашел работу. По вечерам, благо потеплело, играл на площади возле перехода на гитаре. Люди попадались чаще добрые, кидали монетку. На жизнь не заработаешь, но дополнительно к зарплате – вполне неплохо. Я старался откладывать на мечту уехать в Москву, помогать бабуле и не думать о Семе. Вот только не думать не получалось. К концу лета я набил себе на правом запястье два иероглифа, въевшихся в память. "Свобода". Теперь и я получил свободу, только она меня не так уж и радовала. А по осени я набил себе на плечо птицу. Типа скрыть шрам от операции, ага... Дроздом. Я знал, что у него все хорошо. Он так же учился, уже на последнем курсе, ходил в бассейн и на языки и все так же был золотым ребенком. То ли мать не рассказала его родителям, то ли он воспользовался моим советом и отрицал нашу связь, но он продолжал жить привычной жизнью, а я привыкал жить по-новому.       Новый год отметили как надо. Я ужрался, пьяный играл на гитаре, курил какую-то дрянь, танцевал на столе подобие стриптиза, пока едва с него не навернулся. А когда мозги поплыли окончательно, позволил увести себя в комнату и долго искал на чужой заднице иероглифы, которые все время от меня уплывали и сбегали ко мне на запястье.       За попойку я с лихвой поплатился утром, очнувшись в больнице. Как мне потом рассказали, ночью меня рвало, я нес бред, а когда начал биться в припадке, ребята быстренько вызвали скорую. Оказывается, курить то, что курил я, с моими таблетками нельзя. Так я ж не знал, в чем и поспешил заверить врача. Ни на таблетках, ни на травке об этом не предупреждали.       Бабуля, конечно, попереживала за меня и даже немного поругала за то, что я бестолочь, но не злилась, как мать. Я ей пообещал, что больше курить ничего непонятного не стану. В начале лета я решил, что пора ехать. Деньжат скопил, да и отец подкинул немного. Собрал вещи, купил билет в один конец, попрощался с друзьями и пошел к любимому переходу, поиграть напоследок.       Теплый ветерок трепал уже сильно отросшие волосы, мимо проходили незнакомцы. Кто-то останавливался на мгновение, кто-то сразу проходил мимо. Иногда кидали мелочь в чехол, а я просто играл в свое удовольствие. Я не хотел уезжать, но не видел другого выхода. Здесь слишком велик шанс встретить его вновь, а тоска так и не прошла. Я играл, пока не понял, что кто-то уже пару минут неподвижно стоит напротив. Я поднял глаза и замер. Сема.       – Хорошо играешь, – спокойно проговорил он, а у меня защемило в груди. Он стал еще привлекательнее. Стильная стрижка стала короче, темно-русые волосы еще темнее, а глаза старше. И вроде сам чуть повыше.       – Спасибо, – я прочистил горло и, убрав гитару, встал.       – Слышал, ты уезжаешь из города.       – Ага. В Москву. Хочу... – я не смог ему соврать. – Хочу сбежать.       – Классное тату, – Сема кивнул головой на мое запястье, и я неосознанно спрятал руку за спину.       – Ага. Позаимствовал, прости.       – Я не против. Почему ты прогнал меня тогда? – вдруг сменив тон и подойдя на шаг ближе, спросил Семен.       – Я только сказал правду.       – Правду? Тебе правда плевать на то, что было между нами? Ты только использовал меня?       – Не только. Поверь, мне было хорошо с тобой... да нет, мне было офигенно. Только какая теперь уже разница?       – Большая. Ты даже не подумал, каково мне было тогда?       – Да знаю я, каково. Зато твоя жизнь осталась прежней. Ты ведь этого хотел?       – Нет. Не хотел. Я готов был бросить все ради тебя.       – И что в итоге? Сидели бы сейчас на пару, я бы играл, ты пел? Или как? Как бы мы жили? Загубил бы свою жизнь, а за что? За единственный раз? Бред. Тебе надо было закончить учебу, устроиться на приличную работу, а не болтаться с оборванцем по подворотням.       – Странно... – помолчав, вдруг улыбнулся Семен. – В итоге получается, что из нас двоих ты оказался более разумным. Только, Ким, скажи, ты забыл меня?       Я бы и рад был соврать, отпустить, но не мог. Я лишь смотрел на него и думал, зачем он пришел? Как нашел меня?       – Молчишь?       – Иди домой, золотой ребенок. Мне тоже пора. Поезд утром рано.       Я убрал гитару в чехол, закинул ее на плечо, но уйти не успел. Сема поймал меня за руку.       – Ты ведь не забыл меня. Ты помнил все это время. Не ври мне.       – Да что ты пристал? Живи своей жизнью. Мне плевать на тебя.       – А это что? – он ткнул пальцем в птицу на моем плече.       – Просто татуха, шрам скрыть.       – Просто? Просто дрозд?       – Зачем ты меня мучаешь? Мстишь? – я не выдержал, чуть повысил голос, и он дрогнул.       Сема усмехнулся, а через секунду притянул к себе и впился в губы. На площади, на глазах у десятков людей. Он целовал меня долго, жадно, а я как ошалелый отвечал ему, пока кто-то из прохожих не пригрозил раскатать нас в говно. Сема разорвал поцелуй, я думал, он сбежит, но он лишь повернулся к недовольным парням.       – Рискни здоровьем, – усмехнулся Семен, а когда взбешенная отпором группа двинулась в нашу сторону, с размаху, профессионально, залепил ближайшему под дых. Я сорвался на помощь через мгновение, а через минуту, побитые и униженные борцы за мораль спешно покинули площадь перед подземкой.       – Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Сема, отведя меня в сторону.       – Я? Я не в порядке. Что это вообще сейчас было?       – Гомофобам не понравилось то, чем мы занимаемся.       – Ты поцеловал меня! Тебя могли увидеть.       – Плевать. Родители в курсе, а на остальных насрать.       – Как в курсе?       – Оксана Викторовна же позвонила, поделилась. Я не стал ничего отрицать, кроме того, что это ты меня совратил. Я ведь сам предложил.       – Удивлен, что ты все еще жив.       – Как оказалось, репутация – это круто, но потерять единственного сына они были не готовы. Договорились на том, что я закончу вышку, а дальше буду жить как знаю.       – И как ты решил жить?       – Открываю свой тату-салон.       – Серьезно? – я едва гитару не выронил, уставился на Сему, как баран на новые ворота.       – Ты же решил ехать в Москву? Решил следовать за своей мечтой. Вот и я решил.       Стало как-то тоскливо. Вроде как прощаемся, а уезжать совсем не хочется.       – Круто, – выдавил я улыбку. – Думаю, у тебя все получится.       – Конечно. Кстати, знаю одного парня, который ищет в свою группу гитариста. Может, посоветуешь кого?       – Есть пара ребят, – сердце снова защемило. – А что за группа?       – "Астарта".       Я снова едва не выронил инструмент, а заметив в глазах Семы озорной блеск, понял намек. "Астарта" была не просто известна в узких кругах, ребята давали туры по стране и зарабатывали на этом довольно неплохо.       – Я бы мог сам попробоваться, – несмело закинул я удочку.       – У тебя же поезд утром? – кривая ухмылка исказила лицо парня.       – Так билет можно сдать. Москва же никуда не денется.       – Хорошо, я договорюсь насчет тебя.       Семен резко повернулся ко мне спиной, словно собрался уходить, но замер.       – Я тут подумал, – проговорил он, не оборачиваясь. – Я квартиру снимаю, недалеко, не хочешь зайти? Чаю выпьем?       Я готов был пойти за ним куда угодно и поспешил принять предложение.       А дома мы пили чай и болтали. Потом целовались прямо на кухне. А затем он снова сделал это – попросил меня, как в тот раз год назад. И я снова не смог. Не смог просто трахнуть, а любил, беззаветно, со всей нежностью, на которую был способен, со всей отдачей. Долго, тягуче, словно старался наверстать упущенное.       А уже под утро он заснул на моей груди, и я чувствовал счастье. Бесконечные радость и благодарность. За то, что не ушел, за то, что не послал, а нашел и вернул. И позволил любить себя. И телом, и сердцем.

Март 2019