Свобода от сомнений

Возможно, Кирилл и не хотел доводить ситуацию до абсурда, но получилось как получилось. Митя сделал глоток пива и облизнул терпкие от хмеля губы. Ему пора бы уже прекратить ревновать к Никитину, который — вот сюрприз! — смотрит на Веру взглядом, полным желания повернуть время вспять и исправить нелепость того, что оставил ее одну с ребенком. Ему пора бы перестать размышлять о том, что Вера может передумать и выбрать не его, пойти на поводу у сына и окружающих, которые твердят о том, что так неправильно и нельзя. Митя вздохнул, оставил полупустой стакан на столике и, взяв кий, подошел к столу. Семейный вечер или что-то похожее на него явно проходил не так, как его планировал Кирилл. Митя с усмешкой подумал о том, что его здесь быть не должно — нет ему места в идеальной картинке семьи Лесковых и Никитина. Только ему плевать на это. Плевать, хотя он и чувствовал себя лишним. Хотел даже благородно отказаться — предлагал ведь Вере пойти одной, чтобы она провела время с сыном без раздражающих факторов вроде перепалок Мити и Никитина, но получил твердый и весьма убедительный отказ. Именно поэтому сейчас они играли в бильярд пара на пару, и Митя с Верой уверенно вели в счете. — Планируешь ехать на олимпиаду? — спрашивает Андрей, приобнимая Кирилла. Это слишком похоже на защитную реакцию: Никитин прикрывается сыном, ставит между ними преграду, которую ни один из них не решится снести. — Что говорит твой тренер? Митя, не отрывая сосредоточенного взгляда от стола, говорит: — Определенно, я еду, рассчитываю взять золото. Тренер говорит, что нужно не только поддерживать форму, но и пробовать новые обороты, вращения и винты. — Не слишком ли самоуверенно? — хмыкает Кирилл, складывая руки на груди. — Разве это не мешает достижению новых высот? Вера смеется, подходит к Мите сзади, кладет ладонь на спину, а подбородок — ему на плечо. — Неужели до тебя дошла эта простая истина, Кир? На самом деле иногда это даже полезно, чтобы не было сомнений в том, что ты делаешь. Достаточно спортсменов, которые обжигались и проигрывали, когда считали себя непобедимыми. Но были и те, кого подвело отсутствие здоровой доли самоуверенности. Ему сложно удержаться от проявления признательности: Митя берет ладонь Веры и запечатлевает поцелуй на тыльной стороне. В груди разливается тепло, когда она поддерживает его даже не столько словом, сколько прикосновением. В такие моменты ему кажется, что он горы готов свернуть, лишь бы увидеть искрящуюся радость в ее голубых глазах и счастливую улыбку на губах. Отчасти именно поэтому Митя наклоняется, прицеливается и точным ударом загоняет шар в лузу. — Партия, — улыбаясь, озвучивает очевидное Митя, приобнимает Веру за талию, прижимает к себе и целует в висок. — Какой у нас итоговый счет? — Пять три в вашу пользу, — с некоторой досадой говорит Никитин и качает головой. — Кто бы мог подумать, что вы оба так хорошо играете? — Стало быть, талантливый человек талантлив во всем, — замечает Вера, посмеиваясь. — Кажется, нам всем пора домой, время-то совсем не детское. Девушка, закройте стол, пожалуйста, и рассчитайте нас.

***

— Все еще думаешь, что я могу уйти от тебя к Никитину? — оставив обувь в коридоре и прислонившись плечом к дверному косяку, спрашивает Вера. — С чего ты взяла? — уточняет Митя, стараясь скрыть досаду от того, что она так легко читает его. Хотя где-то в глубине души он радуется как мальчишка, что Вера понимает его без слов. — Митя, — мягко произносит она и подходит ближе, садится к нему на колени и обнимает. — Ты можешь ничего не говорить, но лицо и глаза прекрасно выдают твои мысли. Ее дыхание касается его лица, мягкий шелк волос ласкает ключицы, отчего Митю накрывает: он кладет ладони на талию и легко целует в подбородок. — Он так смотрит на тебя, что… — У него есть глаза, это логично, что он смотрит. Но не стоит сомневаться во мне. Один раз я уже ошиблась, Мить, и это практически стоило тебе карьеры, а мне душевного спокойствия. Нам обоим этого хватило и… Вера не договаривает, потому что Митя целует ее, снимая губами несказанные слова с привкусом горечи и сожаления. Он знает все это не хуже ее самой, но чертовы мысли все равно лезут, отравляют сознание гадливой ревностью и прогорклым отчаянием от собственного бессилия. Им обоим стало плевать на мнение других людей, пусть говорят, что хотят. Митя касается пальцами шеи, чувствуя подушечками пальцев ток пульса. Вера в его руках вздрагивает, напрягается будто тетива лука (как и всегда, когда они оказываются в постели), сжимает пальцами плечи. Ему мало поцелуя и ее рук, так мало, что на краткий миг оторвавшись, он стягивает футболку с себя и заставляет Веру привстать с коленей, чтобы освободить ее от спортивного платья; прижимает к себе, чтобы продирало каждую клетку ощущением кожа к коже. — Чертова одежда, — шепчет Вера, нервным движением пытаясь расстегнуть ремень на его джинсах. — Я так возбудилась, когда увидела, как ты управляешься с кием. Да боже ты мой! Зачем ты носишь этот ремень?! Кажется, что слишком много ценного времени уходит на лишнее и ненужное. Митя переворачивает их, кладет Веру на спину, а сам избавляется от джинсов. Сама Вера в это же время расстегивает бюстгальтер и стягивает трусики, хотя Митя знает, что ей голову сносит, когда он делает это сам. Она вроде бы в стеснении сводит ноги, чтобы было удобнее снять белье, но как только Митя отбрасывает его в сторону и касается губами косточки на лодыжке, Вера сразу раскрывается, позволяет встать между бедер, приласкать рукой нежное и чувствительное. Сейчас даже мнимого смущения нет, в них обоих в избытке желания и потребности друг в друге. — Хочу тебя! Дима, ну же, ну же! — рычит она, но даже в ее рычании слышится приказной тон, в ней будто снова берет верх тренер, который точно знает, какой результат хочет получить от спортсмена. В такие моменты она никогда не зовет его «Митя», будто ей не нравится милое прозвище, слишком детское, неподходящее для столь интимного момента. Вера целует, царапает плечи, притискивает к себе, обхватывает ногами талию. Ей хочется настолько сильно, что она не контролирует силу собственных пальцев, и Митя сам теряет волю — сжимает пальцами бедра, притирается пахом и ловит нетерпеливые стоны. А уже в следующее мгновение он плавным движением проникает в Веру, замирает на секунды, а после нетерпеливого движения навстречу начинает ее трахать. Спустя несколько десятков толчков Митя оказывается лежащим на спине, а Вера упирается ладонями в его грудь. У него перехватывает дыхание от вида Веры, которая наслаждается каждым движением, закусывает губы, стонет и вскрикивает, когда Митя сжимает соски или ласкает большим пальцем клитор. От того, как выглядит Вера, какие звуки издает, Митя оказывается к оргазму преступно близко. К тому же движения с каждым мгновением становятся все быстрее и хаотичнее, что явно не способствует самоконтролю. — Дима, — хрипло выдыхает Вера, — Дима! Дима, пожалуйста! — Да, — рычит Митя, подкидывая бедра сильнее и удерживая Веру на месте. — Да, давай! Сейчас! Вера вскрикивает, кончая и замирая в его руках теплой скульптурой, ярко иллюстрирующей удовольствие. От взгляда, от того, как она сжимает его, Митя не может сдержать собственный оргазм, который отнимает все силы. Они крупно дрожат и шумно дышат, пытаясь прийти в себя. У обоих мутиться в голове, но связных мыслей нет ни у одного из них. Удовольствие, кажется, заполняет каждую клетку тела, отчего совсем не хочется двигаться. Митя притягивает Веру к себе, едва уловимо касается губами скулы и наслаждается ее довольной улыбкой. — Дим, — шепчет она, поворачиваясь к нему и заглядывая в глаза. — Да, солнце мое. — Митя тоже улыбается и крепче сжимает ее в объятиях. — Я люблю тебя, слышишь? И не смей сомневаться в нас. — Я люблю тебя больше жизни, — без тени улыбки отвечает Митя и целует Веру. Он мысленно обещает больше никогда даже не думать о том, что Вера может оставить его. Митя слишком долго добивался ее, чтобы теперь разрушить все собственными дурацкими сомнениями и подозрениями. Поэтому он только прячет лицо, уткнувшись ей в шею и дышит ею, надеясь, что это мгновение продлится вечно.