Я не знаю, почему плачу

Выживать день за днём было сложно. Зверски сложно для их тел, для их голосовых связок, для их сознания. Никто бы не признался, но каждый из них плакал минимум дважды в неделю по разным причинам, запираясь в ванной или заглушая всхлипы подушкой, а то и исторгая громкие, надрывные рыдания в плечо кого-либо подвернувшегося (кто-то всегда был рядом). Чжинхвана прорывало чаще всего, а Бобби практически никогда не плакал (за исключением тех минут, когда он разговаривал по скайпу с живущей в Штатах мамой). Поэтому, когда они все буквально ввалились в общежитие в пять утра после очередной утомительной тренировки, падая кто где и забивая очередь в душ убитыми, усталыми голосами, Чжинхван никак не ожидал наткнуться на сидящего на полу за диваном Бобби со слезами на щеках. — Я не знаю, почему плачу. Это первое, что сказал он, когда Чжинхван подошёл к нему, уже переодетый в свои уютные коровьи пижамные штаны, чёрную футболку и вытиравший мокрые волосы полотенцем. Похоже, Бобби говорил правду: он просто сидел на полу со скрещёнными ногами и пялился в телевизор на противоположной стене, который даже не был включён. — Я не знаю, почему плачу, — повторил он, когда Чжинхван сел рядом с ним. — Это даже интересно. — Ну, по твоему голосу могу сказать, что ты устал. То есть, прямо страшно устал. Чжинхван посмотрел на Бобби, но их обычно гиперактивный друг не осилил даже попытку повернуть лицо, чтобы посмотреть на Чжинхвана в ответ. Только его глаза чуть дёрнулись в сторону старшего. — Мы все устали. — Ну, мы все и плачем. — Справедливо. Бобби выглядел как перегоревшая и потухшая лампочка. Его голос звучал тихо и монотонно, едва слышно. Но каким-то образом Чжинхван его понимал. Может, после всех этих лет, что они провели бок о бок, взрослея вместе, ему даже не нужно было слышать Бобби, чтобы понимать, что он хотел сказать. Поэтому Чжинхван протянул руку, чтобы стереть с его щеки очередную слезу, и когда Бобби прильнул к его ладони, негромко спросил: — Так сильно скучаешь по семье? Тяжелый тихий вздох был ему ответом. — Иди сюда, — Чжинхван мягко подтолкнул Бобби, и тот молча повиновался, позволив ему обнять себя и начать расчесывать пальцами спутанные волосы. — Я понимаю, что никак не могу заменить тебе семью, но я всегда о тебе позабочусь, когда ты падаешь духом. Как старший брат. Ты ведь знаешь это, Чживон-а? — Биг бро, — Бобби тихо фыркнул, уткнувшись ему в грудь и крепко обнимая его в ответ. Сидеть вот так вдвоём было по-особенному тепло, и Бобби был невероятно благодарен Чжинхвану за то, что тот всегда утешал их, несмотря на то что старший был сам больше всех подвластен перепадам настроения, вызванными жестокими днями борьбы за дебют. Чжинхван тоже усмехнулся. Он внезапно вспомнил о своей собственной семье, оставшейся далеко на Чеджу, и тоже вздохнул — как можно тише, даже попытавшись удержать вздох внутри себя, потому что сейчас речь шла вовсе не о нем. — Да, я твой «биг бро», Бобби. — Ты что, мне там в шею рыдаешь? — Мои волосы всё ещё не высохли после душа, придурок. Ага, как же, подумал Бобби, закрывая глаза и слабо улыбаясь. В объятиях Чжинхвана было тепло и спокойно. На пару секунд ему даже померещилось, что он очутился дома. Бобби едва не уснул, но прежде чем провалиться в сон, он успел пробормотать то, что отчаянно хотел сказать Чжинхвану и то, что тому непременно нужно было знать. — Ты тоже моя семья, хён.