***
— Прямо сейчас позвонили? — Доминик с расстроенным видом смотрит на него, сложив руки на груди. — А как же наша экскурсия верхом? Хелен говорит, дорога обалденно красивая. По лесу, вдоль ручья и дальше, до предгорий. Мы же долго этого ждали! — Да, знаю, — Кэм виновато оглядывает свою вторую половинку. — Мы сможем поехать вместе и завтра, и послезавтра, и через три дня. Времени полно. Мы всё успеем, — и поспешно прибавляет, заметив, как мрачнеет её лицо. — Ну, давай я перезвоню и откажусь? Доминик со вздохом качает головой. — Ни в коем случае! Если откажешься, то потом выешь мне мозг, что кто-то увёл у тебя из-под носа работу мечты. Я слишком хорошо тебя знаю, милый. Она сбегает по ступенькам крыльца, подходит, треплет Санни по шее. Тот принюхивается, тычется носом в ладонь в надежде найти там морковку или кусочек яблока, начинает обыскивать карманы. Пальцы Доминик зарываются в рыжую гриву. Кэм накрывает её ладонь своей. В линялых джинсах и клетчатой рубашке, с заплетёнными в косу светлыми волосами, Доми кажется совсем девчонкой. И не скажешь, что мать троих детей. Боже, насколько было бы проще, если бы он не любил её! Или если бы отпуск с детьми был скучной тягостной обязанностью. Его ежесекундно терзает чувство вины. Он смотрит в её карие глаза — тёплые, понимающие, полные любви, — и чувствует себя последним дерьмом. Потому что ему мерещатся другие: зелёные и дерзкие. Как можно в принципе хотеть уехать от неё? К кому бы то ни было? Доминик не нравится идея, что Кэм собрался ехать «своим ходом». Но на неё действует аргумент «прямо с порога показать на что способен и этим выгодно выделиться на фоне прочих». Правда, она быстро приносит из их бунгало и силком заставляет его надеть джинсовую рубашку с длинным рукавом и широкополую ковбойскую шляпу. И только потом даёт добро. — Это твой коварный план — обгореть? — в шутку возмущается Доминик, когда он пробует отказаться. — Вернёшься и будешь томно лежать в номере в обнимку с пультом от телевизора? А мне, значит, одной развлекать нашу банду? Нет уж, одевайся. Поедешь одетый или не поедешь вообще! Кэм неохотно подчиняется. Ему не хочется сейчас принимать от Доминик любую заботу, учитывая то, что он собирается сделать. Будто бы не имеет на неё права. От мысли, что джинсовая рубашка очень нравится Монро, потому что подчеркивает цвет глаз Кэма, он чувствует себя подлецом.***
Прерия раскинулась на многие мили вокруг, жёлто-коричневая с редкими вкраплениями зелени. Кое-где виднеются холмы, поросшие деревьями. Узкая тёмно-серая полоса хайвея прорезает равнину до линии горизонта, на котором, размытые и нечёткие, громоздятся складчатые предгорья; камни цвета охры отливают на солнце золотым. Несмотря на ранний час, воздух словно дрожит, очертания предметов будто плавятся от жары. Через пару часов находиться тут станет невыносимо. Всё живое спешит спрятаться от гибельного зноя в свои гнёзда, норы или под сень редких деревьев. Скоро ни зверь, ни человек не решится пуститься в путь по раскалённой равнине. Разве что человека гонит вперёд жажда наживы, мести или любви. Должно быть, примерно то же самое думает и койот, притаившийся в тени кустарника на высоком холме. Он дёргает ухом и уходит глубже в тень, заслышав стук копыт. Это более, чем необычно, видеть людей в этот час. Что привело их сюда, и не лучше ли убраться? Осторожное животное благоразумно покидает своё убежище в поисках нового, более безопасного. Койот уже не может видеть, как сближаются всадники. Лошади узнают друг друга первыми: пегий негромко ржёт, будто подзывая вороного. Тот отзывается и ускоряет свой бег, повинуясь воле всадника. Одетый во все чёрное, от шляпы до сапог, человек кажется одним целым с вороным конем. Они движутся слаженно, будто читая мысли друг друга. Не то, что второй всадник, на пегом. Тот явно чувствует себя не в своей тарелке, когда пускает коня галопом, и держится не так свободно, как первый. Все ближе и ближе; расстояние между ними тает. Оба жадно всматриваются друг в друга, радость от желанной встречи прогоняет сомнения, тоску и боль. Души обоих заполняет эйфория от возможности видеть друг друга, во плоти. Не искаженное дисплеем изображение, не приглушенный голос в телефоне, не слова в SMS с десятком ошибок, набранные торопливой рукой. Его — живого, настоящего. Здесь и сейчас. — Наконец-то! Это были очень длинные пять миль, — Монро подъезжает к Кэму и разворачивает своего вороного так, чтобы обе лошади встали бок о бок. Кэм не успевает ответить. У него лишь вырывается короткий изумленный вздох, когда Монро тянет его к себе за ворот рубашки. Шляпа слетает и повисает сзади на завязках. Ему приходится схватиться за плечо своего друга — кажется, будто он теряет равновесие; повод чудом не ускользает из рук. Они целуются — впервые за два месяца, жадно и грубо, торопясь почувствовать друг друга. Безжалостное солнце опаляет кожу, у поцелуя солёный привкус пота и пыльного ветра. — Я и не знал, что так можно, — Кэм пытается отдышаться. — Теперь знаешь, — усмешка, пальцы сжимают предплечье. Монро с ног до головы в чёрном, единственное светлое пятно — кожаный шнурок-боло на шее. Он притягивает взгляд: белый, с серебряной круглой брошью-застежкой, с техасской звездой посередине; он сверкает в солнечных лучах. Ну Монро, ну выпендрежник. Кэм подавляет ухмылку: зажарится ведь, весь такой красивый. — Отлично выглядишь. Тебе не жарко? Яйца сварятся вкрутую в этих чёрных брюках. — Ничего, я привыкший, — Монро как-то нехорошо улыбается, голос звучит вкрадчиво. — И я рассчитываю, что недолго останусь одетым. Он протягивает руку и ослабляет застежку боло, тянет её вниз. Воротник рубашки распахивается, открывая ключицы. Кэм сглатывает. Конечно, он старается не пялиться, но это трудно. Очень трудно. Прошло слишком много времени с тех пор, как они виделись последний раз. Любой мелочи достаточно, чтобы потерять голову. Неужели обязательно так смотреть и так говорить?! Чертов Монро… — Кэм, отомри, — ладонь на щеке, его лицо так близко, что можно разглядеть каждую крапинку на радужке. Ещё один поцелуй, нежнее и медленнее, пальцы ласково гладят волосы. Кэм застывает. Он не решается действовать сам. Видит Бог, именно этого ему хочется больше всего на свете. Однако он не чувствует себя достаточно уверенно верхом. Мало ли что Монро уверял, что из ковбойского седла невозможно выпасть. Когда голова кружится и земля уходит из-под ног, в это плохо верится. Внутри начинает разгораться знакомый огонь, горячее, чем техасское солнце. Неспособность самому дотронуться, обнять, прикоснуться, предпринять хоть что-то, бесит и приводит в ярость. Ну подожди, Монро. Дай мне только спешиться. Перед закрытыми веками пробегает целая череда соблазнительных образов. Для пылающего внутри огня они — как вязанка сухих дров. Вдруг Кэм чувствует под собой движение, и это заставляет его остановиться. Впрочем опасения беспочвенны: пегий просто придвинулся ближе к вороному и потерся о его шею. — Смотри, Санни тоже рад видеть Идальго, — ладонь Монро всё ещё лежит на его плече. Зелёные глаза не отрываются от голубых, будто бы он хочет наглядеться впрок, чтобы хватило на следующие два-три месяца. — Поехали, пока не стало слишком жарко. — Куда, к твоим друзьям? Тебе не кажется, что это вызовет вопросы? — Нет, не к ним. Хочу показать тебе кое-что интересное. — Что? — Здесь неподалеку развалины поселения, оставшиеся после американо-мексиканской войны. У церкви даже крыша почти сохранилась. Очень круто. — Ретбоун, мне не пятнадцать лет, — Кэм, улыбаясь, сжимает его руку, не в силах отпустить. — Нет нужды заманивать меня чем-то крутым. И у нас вряд ли будет время рассматривать старые камни. — Окей, камнями тебя не заманишь, Жи-ган-де-э-э, — Монро тянет последний слог, будто смакуя, усмехается. Кэм ненавидит, когда коверкают его имя. В душе снова мгновенно вскипает злость и нетерпение. Он сжимает челюсти, чуть ли не скрипит зубами. Пожалуй, заброшенный дом сойдет. Добраться бы туда поскорее, тогда чёртов Монро запоет по-другому. — А как насчет ручья? — тот делает вид, что не замечает изменившегося настроения. — Там рядом роща, можно будет спрятаться от жары. Да я рассказывал, помнишь? — Ты же говорил, что он летом пересыхает? — В этом году нам повезло. Если пересохнет, то ближе к августу. Еле заметное движение повода, тихое «вперёд». Кэм на мгновение запинается, но следом повторяет за Монро. Они едут рядом, то и дело соприкасаясь ногами. Это и хорошо, и мучительно одновременно. Остается только надеяться, чтобы дорога не оказалась слишком долгой. — Не хочешь продемонстрировать, чему научился? — Монро смотрит Кэму в лицо с лёгкой улыбкой. Не дожидаясь ответа, наклоняется к шее своей лошади, треплет её по холке. — Ну что, приятель, покажем этому янки класс? Не подведи меня. Кэм не уследил, как и что делает Монро. Но в следующую секунду его уже нет рядом. — Догоняй! — тот коротко оборачивается через плечо, машет рукой, приглашая следовать за собой, и пускает вороного галопом. Кэм не успевает опомниться — Санни срывается с места и бросается вдогонку. — Чёрт! Кажется, будто попал на американские горки и забыл пристегнуться. Кэма трясёт и мотает во все стороны. Шляпа опять слетела и висит где-то сзади, завязки впиваются в шею, ветер несёт в глаза песок и пыль из-под копыт. — Стой, стой! Но куда там. Санни в своей стихии, и, похоже, он взял управление на себя. Кэм лихорадочно нашаривает поводья. Вот только упасть сейчас не хватало. Боль не пугает. Тот, кого столько раз кидали на съемках то головой о стену, то с размаху о чью-то машину, холодильник или иной предмет мебели, такие мелочи не заботят. Не опозориться на глазах у Монро — дело посерьёзней. Кэм пытается успокоиться, припоминает, что и как. Тянет за повод. — Стой, — на этот раз медленно и спокойно. — Стой, малыш, — почти нараспев. — Помедленнее. Я не успеваю за тобой. Если бы не мотало в седле, как ковыль в бурю, конь успокоился бы быстрее. И как Монро удаётся даже на скорости двигаться так, будто он родился на спине лошади? Это умение по умолчанию встроено в каждого техасца? Санни не останавливается полностью, но хотя бы замедляется. Кэм пробует повернуть его налево, затем направо, и тот снова слушается. Краем сознания человек с удивлением осознаёт, что, похоже, у него наконец получилось. Одно слово, малейшее движение повода, и конь повинуется, будто бы читая его мысли. Теперь можно и в погоню. Они движутся вместе, как единый организм. Противное чувство опаски, что докучало в самом начале знакомства с Санни, пропало без следа. То, что под тобой движется и дышит сильное, большое животное, с которым можно лишь подружиться, но не усмирить, больше не пугает. Монро далеко впереди. Издалека человек и конь сливаются в один чёрный силуэт, он чётко выделяется на песочно-жёлтом фоне прерии. Их фигуры будто сотканы из теней. Монро — та часть жизни Кэма, которая навсегда останется тенью. Солнечные лучи не греют, а словно кусают, ветер с примесью песка и пыли овевает разгорячённое лицо. Изумрудное пятно рощи под склоном холма всё ближе. Силуэт Монро медленно приближается, затем пропадает в зелени. Кэм въезжает под сень деревьев. Должно быть, много лет назад их посадили жители заброшенного поселения. Тут и правда прохладнее. Под копытами Санни уже не жёлтая иссушенная земля, а растрескавшиеся плиты. Когда-то здесь была главная улица, вероятно, единственная мощёная улица в деревне. От крохотной церкви остался лишь остов: крыша да стены с провалами вместо двери и окон, сложенные из грубых серых камней. Шпиль давно обвалился; разбитый каменный крест валяется рядом, под ногами. За церковью земля пологим склоном спускается к быстрому прозрачному ручью. Чёрная шляпа Монро мелькает в зарослях. Затем Кэм видит его — он успел привязать Идальго под деревом. Ретбоун оборачивается. — С прибытием! Ну ты даёшь, подпрыгивал, как на родео! Как не растерял семейные драгоценности? — он осматривает его сверху вниз, задерживая взгляд между ног. — Вот сейчас и проверишь, — Кэм перекидывает ногу через голову Санни, спрыгивает вниз. Его с новой силой разбирает бешенство и вожделение, стоит ему посмотреть на Монро. Тот стоит, заложив большие пальцы за пояс брюк. И прикусывает губу, наверняка, чтобы не расхохотаться. Ох уж эти губы… Как можно быть настолько соблазнительным, ничего для этого не делая?! Санни тоже надо привязать, но мысли и пальцы путаются. — Не так. Повод он может и порвать, лови его тогда. Дай я, — Монро некоторое время наблюдает за попытками Кэма, затем решительно забирает повод. В руках у него —Кэм уже ничему не удивляется, — свёрнутая на манер лассо верёвка. — Хотелось выставить меня неумёхой, с твоими догонялками? — недовольно произносит Кэм. — Нет. Просто хотел кое-что проверить. — И? — Ты выдержал испытание. Потом объясню. — А если бы я наебнулся? — Невозможно. — И всё-таки? — Ну… — Монро старается сохранить серьёзный вид, но глаза смеются. — Я бы нашёл тебя в безводной техасской пустыне и героически спас. Привез бы к Доминик. Она бы, конечно, меня узнала, попросила бы автограф и не знала бы, как отблагодарить. Мы бы начали дружить семьями и могли бы встречаться намного чаще. — Хм, мне нравится. Может, и правда наебнуться? — Кэм улыбается, правда, улыбка выходит грустная и неуверенная. На лице Монро — отражение его улыбки. Зелёные глаза на секунду тускнеют, на лицо набегает тень. Он заставляет себя улыбнуться вновь, почти весело и беззаботно. — Как же я рад, что уговорил тебя. И ускользает к лошадям. Между плит пробивается трава. Тут она сочно-зелёная, а не высушенная; лошади тянутся к ней. Руки Монро умело ослабляют обоим подпругу. От Кэма не укрывается, что, по сравнению с апрелем, его друг загорел. На фоне угольно-чёрной шкуры Идальго его ладони кажутся совсем белыми. Их движение завораживает. Во рту пересыхает, а пульс учащается. Упоминание Доминик было совсем некстати, оно нарушает их неписаное правило и окатывает с ног до головы чувством вины. Но стоит ему посмотреть на Монро, как всё забыто. Пегий и вороной соприкасаются головами, фыркают, когда Монро треплет по шее сначала одного, потом другого. Загорелые ладони с нажимом проходятся по чёрной и пятнистой шкуре, лаская и успокаивая, впиваются пальцами. Кэм понимает, что больше терпеть он не намерен. Он хочет руки Монро на своём теле, его губы — на своих, его тело — под собой, на себе, как угодно, сейчас же, немедленно. Он хватает Монро за руку и увлекает за собой к разрушенной церкви. Вталкивает в чёрный провал двери. Внутри развалин полумрак и пахнет сыростью, но это его не заботит. Под ноги попадаются какие-то камни. Должно быть, много лет назад выпали из кладки. Кэм толкает Монро к ближайшей стене, прижимает к ней. Чёрная шляпа слетает на землю, Монро до боли вцепляется в его спину, стонет ему в рот, когда их губы соприкасаются. Поцелуй отдает чем-то нереальным. Обоим трудно поверить, что они всё-таки встретились, бросив всё, посреди пустыни, даже чёрт не знает где. Нежности и осторожности тут не место. Они сталкиваются носами, стукаются зубами, но обоим наплевать. Быстрые, глубокие, грубые поцелуи больше похожи на борьбу за доминирование, чем на ласку. Каждый словно хочет показать, кто здесь хозяин, и ни один не желает сдаваться без борьбы. Кэм запускает пальцы в тёмные волосы Монро; тот постригся и на кулак их уже не намотаешь, но Кэм не в обиде. Ему нравится. И сам чувствует руку на затылке: Монро тянет его к себе, заставляя наклонить голову. Его губы горячие и солёные от пота, он то и дело стонет, когда ему удается прижаться к Кэму сильнее. — У тебя стоит, — не вопрос, а утверждение. Жиганде не нужно спрашивать: доказательство его правоты упирается ему в бедро. Ретбоун быстро кивает, дыхание с шумом вырывается из его груди. В полумраке мало что разглядишь, но Кэм уверен — глаза у Монро сейчас почти чёрные и сумасшедшие. Он снова целует его, сильнее прижимая к холодной шершавой стене. Монро стонет, откидывает голову назад. Кэм проходится чередой поцелуев по шее и под челюстью, целует в губы, притянув к себе за боло. — Эй, не так быстро… Остановись… — вяло возражает тот, когда его резко разворачивают и вжимают в стену лицом. — Остановиться? Серьезно? — Кэм легко прикасается губами к шее Монро над воротником рубашки и усмехается, прижимаясь сильнее, давая почувствовать свой стояк. — Это ты попросил меня приехать. И всю дорогу дразнил и провоцировал, — его ладони с силой гладят плечи и спину, потом спускаются на задницу и стискивают её. — Я не остановлюсь, пока у тебя не подкосятся ноги, а все окрестные койоты не выучат моё имя. Монро переводит дыхание, шарит в кармане рубашки. Оглядывается через плечо, протягивая что-то Кэму. — Тогда не останавливайся. В ладонь Жиганде ложится презерватив. Еще несколько разлетаются по полу. Ретбоун улыбается одним уголком рта, своей фирменной кривоватой улыбкой, и опирается руками о стену. Кэм рывком расстегивает его брюки, приспускает их вместе с бельем. Монро тихо вскрикивает, прикусывает губу от чересчур сильного прикосновения. Молния жалобно взвизгивает, ткань трещит. Но проверять, остались ли штаны целы, никто из них не собирается. Кэм расстегивает собственные джинсы. Руки слегка подрагивают, когда он раскатывает презерватив по члену. Монро наблюдает за ним через плечо. — Ты грозился не останавливаться. А начнешь-то когда? В его голосе слышатся более низкие, чувственные тона. Зелёные глаза полуприкрыты, дыхание сбивается. Кэм не может дольше сдерживаться. Он придвигается вплотную, вдавливает Монро в стену. Целует его в затылок, шею, тянет за волосы, заставляя откинуть голову назад для короткого поцелуя в губы. Их тела плотно прижимаются друг к другу. Член Кэма приходится как раз между ягодиц Монро. Жиганде не заботит, что они не раздеты полностью, что оба пропитались запахом лошадей и пылью. Главное — Ретбоун здесь. С ним. Его. Ощущения сильные, их непомерно много. Жар и гладкость его кожи, её вкус солоноватый от пота, запах волос Монро, смешанный с ароматом его любимого одеколона, его стоны и неровное дыхание. Хочется прикоснуться сразу везде, целовать до обморока и дрожащих коленей. Кэм беспорядочно шарит руками по его телу, запускает их под рубашку, чуть впиваясь ногтями, целует снова и снова, будто желая почувствовать своего любовника интенсивнее, воскресить в памяти все до единой любимые черты. Сильные мышцы на груди и плечах, плоский живот; редкие волоски щекочут ладони. Кэм чуть отстраняется, отодвигает рубашку Монро, бросает быстрый взгляд вниз. Чёртов полумрак не позволяет насладиться зрелищем в полной мере. Слегка прищурившись, можно разглядеть золотистый загар на бедрах и пояснице и увидеть, что зад остался молочно-белым. — Внял моему совету и подкачался? — ладони Кэма скользят по спине Монро, опускаются на ягодицы, тискают их. — Хороший мальчик. Он придвигается плотнее, прижимается членом, скользит им между ягодиц. Округлая упругая задница, крепкие бёдра под его ладонями… Кэм просовывает руку Монро между ног. Ладонь наполняется знакомой тяжестью и твёрдостью, становится влажной. Тот вскрикивает и оборачивается, тянется за поцелуем. Жаль, что тут темновато. Он знает тело Монро, пожалуй, лучше своего. Много раз видел во всех подробностях. Но не отказался бы сейчас посмотреть. У Монро красивый член: длинный, не слишком тонкий или толстый, тёмный, когда встает. А если проделать один маленький фокус с щёлочкой на головке… Приходится срочно припомнить один из неприятных эпизодов из старшей школы, чтобы оттянуть удовольствие. Балансировать на грани всё труднее. Они давно не виделись, желание так велико, что, кажется, вообще не обязательно что-то делать — можно кончить от одних поцелуев. Нежные, мягкие губы… Видит Бог, они стоят того, чтобы колоться о трёхдневную щетину. От воспоминания, что Монро умеет вытворять этими губами, Кэм возбуждается ещё сильнее. Мелькает мысль сбавить обороты; ладони Кэма замирают на пояснице Монро и больше вниз не движутся. Иначе долго он не продержится. Хорошо хоть самому Монро не очень удобно отвечать на ласку, будучи прижатым к стене. Иначе Кэм кончил бы через пару минут как мальчишка. Слава Богу, всё, что Монро сейчас может — стонать, вскрикивать и пытаться дотянуться до Кэма рукой. Вот его ладонь снова скользнула по бедру, пальцы впились. От этого сердце стучит в два раза быстрее, вся кровь будто прилила к члену. Притормозить… Срочно притормозить. Легко сказать — притормозить, когда чёртов Монро вскрикивает, а потом подается к нему, тесно прижимаясь к паху. — Трахни меня, — он пристально смотрит в глаза, пальцы на бедре Кэма сжимаются. — Выеби меня так, чтобы я в седло сесть не смог. Прошу, быстрее… Слова — как удар по обнажённым нервам. Это больше, чем Кэм может вынести. Чертыхаясь, лезет в задний карман спущенных джинсов. Почти весь его «джентльменский набор» приземляется на пол, рядом с презервативами Монро. Лишь одну маленькую упаковку-пробник, наполненную гелем, удается удержать. Он хватает Монро за задницу, сдавливает до боли, до синяков, раздвигает ягодицы. Тот снова оборачивается, смотрит через плечо, как Кэм разрывает одноразовую упаковку со смазкой и растирает её по члену. Закрывает глаза, когда он наконец вставляет ему, направляя себя рукой. Только не торопиться… Не слететь с катушек, не сделать больно… Кэм выдыхает сквозь зубы и замирает, прижавшись грудью к спине Монро. Тесный, горячий, мой… Он не понял, сказал он это вслух или подумал. Его опять накрывает ощущением нереальности — не бывает, не может быть настолько хорошо. Монро тяжело дышит, всё его тело напряжено. Кэм снова целует его, осторожно и ласково, пока судорожно сжатые губы не раскрываются. Просовывает руку ему между ног, охватывает член пальцами, легонько двигает рукой вверх-вниз и начинает неспешно двигаться сам. Кэм движется в этом тесном тепле, обняв Монро поперек груди, другой рукой лаская его член. Жиганде помнит — не спешить, чтобы не причинить боли, ни за что. Постепенно он теряет терпение, движения становятся быстрее и глубже. — Монро… Чёртов Монро… Мой… Мой, мой, мой… Тот лишь стонет в голос и подается навстречу. — Кэм… Да, о, Боже, да, так… Кэм, пожалуйста… Кэм… Похоже, местные койоты действительно выучат его имя. Мир сузился до размеров полутёмной комнаты. Через дверной проём и окно видна зелень деревьев, сквозь листву пробиваются солнечные лучи. Где-то выше — голубой кусочек неба; его прочерчивает белый след от самолёта. До слуха доносится ржание лошадей, шум ветра в кронах. Всё, что находится за пределами комнаты, кажется не настоящим, а нарисованным или придуманным. Реальны только глубокие, сильные толчки, стоны и крики, просьбы не останавливаться. Важно лишь то, что они оба здесь. Что могут быть вместе, чувствовать друг друга, принадлежать друг другу. А всего остального просто нет. Кэм чувствует тёплые липкие капли на своей руке. Монро всхлипывает и почти теряет равновесие. У него действительно подгибаются колени, и он упал бы, если бы Кэм не удерживал его. Ещё самую малость… Он всё ближе и ближе… Перед глазами темнеет, сквозь тело словно проходит электрический разряд. Удовольствие, яркое и острое, затапливает Кэма целиком, выбивает из головы все мысли, а из легких — воздух. Он с глухим стоном обрушивается на Монро, вдавливая того в стену. Отдышавшись, стягивает презерватив и отбрасывает прочь. Гладит Монро по вздрагивающей спине и разворачивает к себе лицом. — О чёрт! — Действительно, охуеть как классно, — тот улыбается усталой довольной улыбкой и тянется навстречу. — Да нет! — Кэм уклоняется от поцелуя. — Чёрт, чёрт, чёрт, прости! Кэм приподнимает лицо Монро за подбородок — оно всё в серой каменной пыли. Левую щеку от уголка губ до виска пересекает устрашающего вида царапина. Видно Кэм не рассчитал силы и чересчур сильно приложил его к стене. Тот, будто только что почувствовав боль, слегка касается лица и шипит сквозь зубы. — Мне так жаль! — Кэм порывисто обнимает Монро, целует в висок, зарывается лицом во влажные от пота тёмные волосы. — Что ты теперь скажешь Шейле? Тебе очень больно? — Жить буду. А Шелли совру что-нибудь. Не задница, в конце концов. Вполне безобидно и можно как-то объяснить, — хмыкает тот. — Всё равно Шелли осталась в Остине. Пока вернусь, успею придумать объяснение. — Почему она не с тобой? Плохо себя чувствует? — Ага, слабость и тошнит. — Сочувствую. Когда Доминик ждала Арми, это был пиздец. Я ничем не мог помочь. Бедная Шейла… — Поверь мне, если у Шелли токсикоз, страдаю от этого я и все окружающие, а не она, — чересчур резко отвечает Монро. — Не шути с этим! Такое я никому не пожелаю, — возмущается Кэм и смущенно замолкает. Они опять нарушили их негласное правило. То время, что Кэм и Монро проводят вместе, принадлежит только им. Они стараются не говорить о женах и семьях. Жиганде чувствует на плечах руки, Ретбоун обнимает его, утыкается в шею. С минуту они стоят, обнявшись. Оба не знают, что сказать, чтобы прервать неловкий момент. Призраки их любимых будто подглядывают за ними, вызванные к жизни неосторожными словами. Монро отстраняется, но в ту же секунду хватается за Кэма. — Ноги не держат, — произносит он, а лицо расплывается в довольной улыбке. — Как обещал, получи и распишись, — Кэм пихает его локтем в бок, потом наклоняется, поднимает чёрную шляпу и надевает её Монро на голову. — Держи, ковбой. Они быстро приводят себя в порядок, застегиваются и одергивают одежду. — Ну, развалины посмотрели, пошли к ручью, — Монро берёт Кэма за руку и выводит наружу. Реальный мир оглушает и ослепляет. После тёмной церкви все звуки кажутся чересчур громкими, а краски — яркими как под марихуаной. Санни и Идальго мирно стоят под деревом и щиплют траву. Солнце высоко в зените и палит ещё сильнее. Ручей совсем рядом. Узкий и мелкий, в глубоких местах едва ли доходит до пояса. Монро со шкодливой улыбкой скидывает с себя всё кроме галстука и прыгает в холодный поток. Кэм быстро раздевается и следует за ним. Вода ледяная, она обжигает холодом, то что нужно при такой жаре. Двое взрослых мужчин брызгаются, носятся друг за другом, играют в воде словно подростки. Монро ставит Кэму подножку и заваливает его на мелководье — тут вода не доходит даже до щиколоток. — Не боишься, что кто-нибудь другой захочет укрыться тут от жары? — Кэм приподнимается на локтях, услышав какой-то шорох на берегу. — Не обращай внимания. Наверняка опоссум или суслики, их тут полно. — Уверен? — Абсолютно. К этим развалинам не водят туристов. Про это место вообще мало кто знает. Ты правда думаешь, что найдется много желающих пуститься в путь в полдень, когда в прерии плюс сто в тени? * Монро толкает его на спину, прижимает руки ко дну. — Расслабься. Здесь нет никого кроме нас. Речушка такая мелкая, что вода не попадает в уши, если лечь на дно. Холодные струи омывают тело, сквозь зелёные листья пробиваются горячие лучи. Ретбоун тоже горячий, он наваливается сверху и целует, целует… Его слова смешиваются с журчанием воды. — Как же я счастлив, что ты приехал. Я чуть в штаны не кончил, когда ты появился — верхом, в этой шляпе. Прямо молодой Клинт Иствуд. Клинт Иствуд с глазами Пола Ньюмана. Моя ожившая эротическая мечта… — Смотри не проболтайся об этом мистеру Иствуду, — из последних сил язвит Кэм. — А то он вряд ли когда-либо захочет с тобой работать.** Монро ухмыляется и пожимает плечами. — А впрочем, молодой Клинт Иствуд сосёт. Ты лучше, — и снова склоняется над ним. — Знаешь, я всё еще не могу поверить, что это всё, — Монро показывает сначала на себя, потом на Кэма, снова приникает к его губам, — действительно случилось. Особенно, когда долго тебя не вижу. Я смотрел на тебя и думал — слишком хорошо, чтобы быть правдой. Очнись, Джей. Такой восхитительный, сногсшибательный, красивый, — шёпот прерывается поцелуем, —…и мой? Да ладно? Всё это, — он проводит ладонью по груди и животу Кэма, — правда моё? И я могу делать с тобой всё, что хочу? — Можешь… Делай… Всё, что хочешь… — Кэму не хватает воздуха, голос срывается. На Монро иногда находит, особенно, если паузы между встречами затягиваются. После секса, а частенько и во время, он становится необычайно разговорчивым и не стесняется называть вещи своими именами. Прямо говорит, что чувствует, что и как хочет. Вроде бы прошло уже десять лет, но Кэм до сих пор не привык. Самому ему трудно говорить о своих желаниях и чувствах и неловко слушать комплименты. Если тут кому и повезло, так это Кэму. Красавчик тут точно не он. У него нет комплексов из-за внешности. Кэм считает, что выглядит нормально. Фигура хорошая благодаря активным хобби и собственному упорству. Но чтобы прям «сногсшибательный»? Скажет тоже, честное слово. Вот Монро действительно нереально красивый. Есть в нём нечто такое, особенное — смотришь, и дыхание перехватывает. Кэм оглядывает его, подмечая, что изменилось с апреля. Протягивает руку, пропускает короткие тёмные пряди сквозь пальцы: постригся. Гладит ладонью плечо: загорел и снова ходит в спортзал. Новых тату нет. Или, зная Ретбоуна, пока нет. Только знакомые, любимые до последней черточки. Едва касаясь, он проводит пальцами по щеке, прослеживает линию скул и челюсти — опять не бреется, сволочь. Пусть. Это не делает Монро менее желанным. — Тогда я принесу плед, — тот улыбается, — так будет удобнее. И кондомы неплохо бы собрать. — Плед? — Кэм удивлённо приподнимает брови. — У меня с собой, — Монро поднимается и, шлёпая по воде, идёт к берегу, туда, где привязаны лошади. Кэм любуется капельками воды на его коже. — Хорошо подготовился. — Это не всё, — голос слышится из кустов. — Я захватил воду, пару снэков и сигареты. Цени мою предусмотрительность. Кэм раздраженно выдыхает, злясь на себя. В отличие от Монро, он взял с собой только «джентльменский набор» и фляжку с водой. Да и ту ему сунула Доминик. Вообще ни о чем не подумал. Как чёрный провал в памяти после звонка, одна лишь мысль билась между висков — скорей, скорей. До его слуха доносится фырканье и тихое ржание. Монро негромко говорит что-то ласковое, лошади будто отвечают ему. — Ты бы пока позвонил и предупредил, что задержишься, — он появляется из кустов и расстилает плед на берегу, в тени. — Возвращаться сейчас — чистое безумие. Скажи, что лошади надо отдохнуть. И что хочешь подождать, пока жара спадёт. — И когда она спадёт? — Кэм встает на ноги и выходит на берег. — Часа в четыре, не раньше. — В четыре?! Сейчас едва ли час пополудни. Неужели судьба сделала им такой подарок? — Заодно похвастайся, что получил роль, — Монро уже рядом, берёт его за руку, тянет за собой на плед. — Какую еще роль? Соображать становится всё труднее, слишком уж горячи поцелуи. — В вестерне, конечно. Я не соврал, у моих друзей действительно сегодня собралась куча гостей из кинотусовки. Проект пока в стадии разработки. Я и сам тут по работе. — Тоже участвуешь? — Кэм нехотя упирается в грудь Монро рукой, останавливая. — Здорово! А кто режиссер? Тот смотрит в упор своими невозможно-зелёными глазами, прикусывает губу. — Я режиссер. И соавтор. Между прочим, прослушивание уже состоялось — когда ты меня догонял. Главная роль твоя. На секунду Кэм замирает, как громом поражённый, а потом разражается хохотом. — Спасибо, что ты такого высокого мнения о моём профессионализме, — обиженный Монро хочет отвернуться, но Кэм обнимает его. — Да нет, я не поэтому. Просто представил… Если мы вдруг спалимся, газетчики начнут писать, что я насосал на эту роль, — он утыкается Монро в плечо и стонет от смеха. — И в кои-то веки окажутся правы. — Мне нравится ход твоих мыслей. Долгий поцелуй в губы, затем Кэм чувствует ладонь на затылке. Сначала — нежно, почти невесомо, потом пальцы сжимаются. — Отсосешь мне? — Монро пристально смотрит ему в глаза, хватка в волосах усиливается, становится немного больно. Медленно тянет голову Кэма вниз, не отрывая пристального взгляда от его лица, в ожидании малейших признаков недовольства или нежелания. Тот охотно подчиняется.***
Пик жары спал. Солнце уже не пытается выжечь всё живое, и прерия потихоньку возвращается к жизни. То тут, то там слышно, как свистят суслики. И обнаруженному койоту приходится уйти ни с чем. В кронах низкорослых деревьев слышится птичий гомон. Змея соскальзывает с широкого плоского камня и шуршит сквозь колючий кустарник скорее прочь. Ведь еле заметная вибрация под её чешуйчатым телом предупреждает о приближении опасного врага — человека. Два всадника медленно едут по жёлто-бурой равнине. Обоим хочется, чтобы дорога домой не заканчивалась как можно дольше. Лошади переходят на шаг. Как ни крути, вот тот самый хайвей и знаки, показывающие путь обратно. Назад, в нормальную, обычную жизнь. — Как ты тут ориентируешься? Даже мха на камнях не найдешь, чтобы понять, где северная сторона. А деревья такие низкие и кривые, что не отбрасывают нормальной тени, — Кэм хмурится. Но волнует его явно не способности Монро к ориентированию на местности. — Без тебя я бы ни за что не нашел дорогу назад. Пора прощаться. Никто не знает, когда будет следующая встреча. Если бы можно было оттянуть неизбежное! Как бы ни хотелось, они не могут себе этого позволить. И так слишком долго болтали, развалившись на пледе после, ещё раз купались, одевались, поили лошадей. — Трудно, очень трудно парню из Сиэтла на Диком Западе, — смеется Монро. Но заметив, что Кэму неприятно, становится серьёзнее. — Я бы хотел тебя проводить, ты же понимаешь… — он вздыхает. — Просто скажи Санни «домой» и доверься ему. Довезёт самой короткой дорогой, даже не беспокойся. — В него что, встроен навигатор? — удивляется Кэм. — Что-то вроде того. — Хорошо. Кэм наклоняется к нему, вглядывается в бездонные зелёные глаза. В них — та же жажда, что горит в нём самом. — Спасибо, что подбил меня на это. — Спасибо, что позволил себя подбить. Последний поцелуй заставляет задыхаться и лишает разума. Ласковые прикосновения губ, дыхание смешивается, и никак не получается остановиться. Ещё немного, ещё чуть-чуть, всего полсекунды… Мгновения сливаются в минуты. Кэм не находит в себе сил отпустить Монро. Тот цепляется за него, пальцы комкают рубашку на груди. В этом жесте столько отчаяния, что в душе что-то сжимается. Пусть они провели вместе несколько часов, этого всё равно недостаточно. Им не хватает друг друга уже сейчас. Если бы перед ними вдруг возник дьявол собственной персоной и предложил продать душу, дабы поцелуй не заканчивался, оба бы, не задумываясь, согласились. По хайвею пулей проносится пикап. Это немного отрезвляет. Лицо Монро очень близко. Он последний раз прикасается губами к губам Кэма и отстраняется. Медленно, будто бы это даётся ему невероятным напряжением воли. Ретбоун заставляет Идальго отойти на несколько шагов. — Пиши. — Буду. Идальго срывается с места, унося своего всадника. Монро не оборачивается. — Нет, — Кэм тянет за повод, заметив, что Санни порывается бежать следом. — Я тоже не хочу расставаться. Тоже буду скучать. — Он тянет настойчивее. — Домой, Санни. Поехали домой. Нам нельзя. Не без труда ему удаётся развернуться. Кэм не смотрит назад. Если он обернётся, то ударится в погоню. Не сможет уехать ещё полчаса, час или два, подставляя под угрозу их обоих. Ветер стал прохладнее, он уже не так сильно гоняет пыль, как в полдень. Санни реагирует на легчайшее движение повода, малейшее перемещение веса. Это странное ощущение, будто бы конь — это продолжение тебя. Без всяких «но» и «если». Кэму кажется, будто бы он летит, а не скачет. Это чувство полёта, свободы и радости от движения отгоняют грусть.***
— Слава Богу, ты вернулся! — Доминик влетает в конюшню, едва Кэм успевает отвести Санни в денник. Она выглядит измученной, взгляд какой-то загнанный и тревожный. Угрызения совести с новой силой захватывают голову. Конечно, не будешь тут усталой: одна с тремя очень активными детьми! В то время как он сбежал, стоило Монро позвать. Свалил, только пятки сверкали, забыв обо всем, чтобы… Чтобы что? По-быстрому потрахаться на стороне? Получить острые ощущения, которых не хватает в браке? О, если бы… Наверно, так было бы легче для всех. Внутри не поселились бы навечно чувство вины, горечь и безнадежность. И не чувствовал бы он каждый раз, что предаёт её. А не предавать — не может. Кэм обнимает Доминик, целует в лоб. Душу переполняет нежность. Они вместе выходят наружу. — Скелли хочет быть техасским рейнджером, — жалобно произносит она. — В чём проблема? Мы же на ранчо. Пусть будет. — Легко сказать, — Доминик хмыкает, обнимая Кэма за талию. — Ты видел лошадь, которую ему дали? Не животное, а плюшевая игрушка, смиреннее деревянной лошадки на карусели. Скелли истерил как двухлетка. Видишь ли, рейнджеры на таких не ездят. Вот Диабло — это другое дело. — Что?! — от неожиданности Кэм даже останавливается. Он отлично помнит чёрного с белой звёздочкой во лбу жеребца. Огромный, яростный и злющий как чёрт, по аналогии с именем. К нему не каждый работник ранчо согласен был сунуться. — Так… Похоже, у нас и правда проблема. Они бредут по аллее, ведущей к бунгало. По дороге Доминик рассказывает, что произошло за день, что они видели, чем занимались. Милые мелочи, из которых и состоит семейная жизнь. — Давая я завтра возьму Скелли и отвезу его в Хьюстон, в музей NASA, — предлагает Кэм. — После этого он захочет быть астронавтом, ручаюсь, — он подмигивает. У порога Доминик останавливается, обнимает его за шею. — А если нет? — Тогда попросим Хелен рассказать ему, что главное для рейнджера — чтобы лошадь его понимала и слушалась. И что Диабло точно не станет ему другом. Да не волнуйся, придумаю что-нибудь. — Ты чудо, — Доминик улыбается, целует Кэма в уголок рта. — Мне бы такое в голову не пришло. И тут же хватается за него, оступившись. — Я просто труп. Они меня загоняли. Кэм легко подхватывает её на руки, заносит в дом. — Налить тебе ванну? Или массаж? Или и того, и другого? Лови момент, пока дети под присмотром. Он давно перестал ужасаться собственной извращённости. Кэм действительно наслаждается тем, что держит её на руках, что Доминик обнимает его. И мысли при слове «массаж» у него возникли отнюдь не целомудренные. Он любит её, он хочет её точно так же, как много лет назад. С самой первой встречи она занимает в его сердце особое место. Других женщин даже в шутку не сравнить с ней. Что бы там ни говорили критики и коллеги о «химии» между ним и партнершами по съемкам, то, что Кэм чувствует к Доминик, на голову выше всего этого. Другой уровень. Он оглядывает её: несмотря на усталый вид и простую одежду, Доми даст сто очков вперед любой голливудской красотке. Если бы чертов Монро не измотал его сегодня, Кэм с удовольствием присоединился бы к ней в ванной. То, что их связывает, совершенно точно любовь, может быть, просто более ровная и спокойная, чем к нему. И чёрт его знает, как всё это совмещается с тоской по Ретбоуну и участившимся дыханием, стоит Кэму услышать, как на его телефон приходит SMS. — М-м-м, массаж — это здорово, — Кэм чувствует её пальцы в вырезе своей рубашки. — Но… На что-то большее я сегодня не гожусь. Ты не обидишься? — Нет, что ты. Позже, пока Доминик расслабляется в ванне, Кэм ненадолго остается один. Он откидывается на стуле и закрывает глаза. События сегодняшнего дня вихрем проносятся в его голове. На тумбочке возле кровати лежит куча каких-то мелочей: монетки, заколки и резинки для волос, игрушечные машинки Скелли, ключ от машины. Кэм, сам не зная зачем, выбирает одну из монеток и подкидывает на ладони. Монро и Доминик. Доминик и Монро. Две стороны его жизни. Как орёл и решка. Одинаково любимые, одинаково дорогие. Отказаться от одного в пользу другого невозможно. Совместить — тем более. Как нельзя увидеть орла и решку одновременно. Монета падает на пол и встает на ребро.