Медноволосый

Его нарекли Руссандолом. Медноволосый. Медью, красной медью отливали тускло блестящие пряди, гладкие, длинные. Порой он небрежно заплетал их в косу, рассыпающуюся после по плечам вихрем пламени. А когда он мчался по лесу на скакуне, волосы огненным шлейфом развевались за его спиной. Всполоху, пожару негасимому были подобны локоны его. В ту битву медь обагрилась мрачно-алым. Червленое золото покрылось струпьями засохшей крови. Но не полыхало более пламя во взоре. Потухло. ...Тело государя вбили булавами в песок, а знамя втоптали в лужу его же крови. Каждой шаг отдавался болью в израненном, измученном теле. С каждым шагом улетало в низко нависшее небо то едва уловимое чувство, что где-то рядом есть тот, чья жизнь дороже собственной. Подобно молодому тополю в непогоду качался нолдо, обессиленно хватаясь за меч, обнажал его до половины и, тускло глядя на мертвенно-холодную сталь, вкладывал клинок обратно в ножны. - Майтимо! Ветер ласкает лицо, отстраненная улыбка блуждает на губах. Детский счастливый смех. Друг бежит к нему, сбивая росу с травы, размахивая коротким деревянным мечом - всего лишь игрушка, ничего более. - Майтимо! Счастье, незапятнанное войной и пламенем. Счастье, которое длилось столь недолго. Недолго - для детей звезд. А после все испарилось, как исчезает радужная роса с дивных трав Амана. Он видел это. Он видел серый песок, он видел темные пятна, обгоревший лик, на котором запечатлелась скорбь, мука, боль, отчаянье, решимость... Он видел - и не хотел верить. Стоял - и хотел упасть рядом. Рухнул с горестным стоном на колени, зарываясь пальцами в спутанные волосы. Он смотрел в остекленевшие глаза, не отрывал взгляда от изломанных рук и искалеченного тела. Багрово-черное знамя - вот во что превратился серебряно-голубой стяг, гордо реявший над, казалось бы, несокрушимым войском. Он видел это, хоть и не мог оказаться рядом. - Брат... - отрешенный шепот. Пламя ревет, пожирает белые паруса, скрывает за пеленой дыма тот берег, тот, родной. Гнев точно так же бушует в прожженной душе. Блики бесятся на меди волос. Пряди падают на обагренный кровавым отблеском лик. Пусто. Тихо. Мертво. Пустая душа, замершее сознание, оглохший от звона рассудок. Мертво. Все мертво. Выжжено. Высушено. Отливает медью эта пустота. Благодарность застывает в горле липким комком. Хриплый кашель. Медноволосый, сгорбившись, отрешенно разглядывает обрубок руки. - Я никогда не любил стрелять из лука, - с горькой усмешкой бросает Руссандол. - Что же, и не придется теперь. Молчание повисает над пламенной головой тысячью медных отголосков. Его нарекли Руссандолом. В шатре пусто, полотняные своды как-то непривычно давят. Пусто и в душе, и вдавливает в иссохшую землю осознание утраты. Медные пряди падают на измученный бледный лик. Мгновение тишины. Отрезанные локоны жалобно опускаются на пол, сворачиваясь, будто в агонии. Мерно щелкают ножницы. Короткие волосы непривычно щекочут шею. Мертвая медь тускло блестит, мертвый взор пуст и не отражает ничего, кроме сумрака боли и тумана утраты. Его нарекли Руссандолом. Медноволосый. Ветер яростно треплет неровно обрезанные пряди. Ветер больше не может перебирать локоны и играть паутиной волос. Ветер злится. Маэдрос, напротив, как-то мертво-спокоен. - Майтимо! Рыжая коса расплетается, вьется по плечам. Майтимо горд, что у него такие красивые локоны - медно-огненные. Только вот... где сейчас Майтимо? - Нельо... - потрясенно, на выдохе, Кано не верит и не хочет верить. - Где твои косы?.. - Мертвая медь, и ничего более, - коротко, отрывисто, жестко. Его нарекли Руссандолом. Медноволосый. Только вот потухло пламя, и осталась лишь мертвая медь, свернувшаяся на сухой земле, застывшая в воздухе обрывками недосказанных фраз.