Быть храбрым

— Нечего с ними политесы разводить, — Александр смеётся, и весело щурит глаза. — Ты её любишь, она любит тебя — и плевать на формальности, навты возьмут на борт хоть надайга, если заплатишь. Нет, я заплачу, нет сил смотреть, как ты в очередной раз прозакладываешь какую-нибудь книжку! Сердце кровью обливается, когда это вижу... Петрус чуть улыбается, качая головой — светлейший князь де Сарде, его единственный друг, бестолковый баловень судьбы, для которого светят луна и звёзды чуточку ярче, чем для остальных. Он любит Александра, как любил бы родного брата, но едва ли когда-нибудь сможет быть настолько же безрассудно храбрым. Разозлить местных, отказавших ему, когда он честно попросил руки той, что подарила своё сердце и так легко украла его взамен. Арелвин, прекрасное дитя этого дикого, дивного края, разве могли тебя отдать чужаку, позволить увезти через бескрайнее море в каменный склеп, овеянный чёрным смогом? Так они видят континент — и ни одна сила в мире не способна убедить в обратном. — Так не поступают, — у слов Петруса привкус горькой микстуры и недозрелых кислых ягод. — Кем она будет, украденная из родного дома? — Очнись! — де Сарде хватает его за плечо и резко разворачивает к себе. — Плевать в вашей Телеме хотели на добровольность! Она для них дикарка, яркий трофей преданного сына церкви, никто и слова тебе не скажет — хоть ты женишься на ней, хоть просто притащишь домой и скажешь, что твоё. А не согласен со мной — так давай, попробуй ещё раз убедить их ма-ал, только мы послезавтра возвращаемся в Серену, друг мой. Время слов прошло. И Петрус решается. У Арелвин горячие руки и заполошный взгляд — серая телемская куртка поверх пёстрого платья из перьев и листьев кажется такой чужой, будто украденной — как и сама она, сжимающая ладонь Петруса стальной хваткой, шепчущая тревожно — быстрее, быстрее, минунданем, только бы не хватились... В этот момент он готов молиться за его доброго друга, его храброго брата. Один бы он не решился — и не было бы ничего, ни поцелуев украдкой, ни нежного шёпота чуждых слов, звучащих песней, ни безоглядных обещаний показать Арелвин мир, раскинувшийся за морем. Ни резкого и какого-то обиженного вскрика Александра, выгнувшегося дугой от ударившего под лопатку ножа. Один размашистый бросок — и грубо сработанное лезвие входит в спину, как в родные ножны. Петрус теряет друга быстрее, чем успевает свернуть шею его убийце. В этот миг он остро понимает, что Просветлённый оставил их. Хуже того — оставил он и Арелвин. У князя д’Орсея, встречающего их в порту, холодный, тяжёлый взгляд — а ещё достаточно власти, чтобы дёрнуть уголком губ и бросить, как приговор краткое: — Пришлую в карцер. Её народ погубил де Сарде — его народ сгубит Арелвин. Потому что как бы ни кичились аристократы своим благородством, в деле крови они шли, как и все, по проторенному пути — око за око, жизнь за жизнь, дитя за дитя. Петрусу очень хочется быть храбрым, но иногда одной храбрости оказывается недостаточно. Александра де Сарде хоронят в семейном склепе. Ливи де Сарде качает на руках маленькую дочь. Арелвин умирает под скальпелем учёного, не дождавшись спасения. Святой Матеус смотрит на своего адепта с потрескавшейся фрески, и взгляд его — взгляд мертвеца.