Ханахаки

Сжимая в зубах сигарету «Лаки Страйк» и на бегу натягивая халат, едва не расползающийся на широких плечах и могучей груди, доктор Мэри Бьюкенен неслась по коридору старинного здания школы, переоборудованного под военный госпиталь. Для этого предрассветного часа здесь царило необычное оживление, на грани паники. Санитары таскали носилки с ранеными. Отовсюду слышались стоны и задыхающиеся хрипы. Но вместо обычных гнойных или окровавленных бинтов пол был завален растоптанными цветами. Мэри мчалась, как скорый поезд, и искала глазами кого-нибудь из старшего персонала. Но никого не было на месте. – Какого чёрта тут творится? – прорычала она сквозь зубы на попавшуюся ей под руку Эмили, любвеобильную старшую медсестру, молодую девушку с вечно заплаканными синими глазами. – Плохо дело, мисс! – пролепетала Эмили. – Японцы применили биологическое оружие! – Почему меня не разбудили? – Доктор Хиггинс не велел. – Вот так новости! А что за оружие? Антракс? – Мы... мы не знаем! – проскулила Эмили и по её щекам полились слёзы. – Толпа идиотов... – процедила Мэри и вошла в палату, где санитары только что уложили очередного раненого прямо на носилках на пол, потому что все койки были заняты. Солдат, совсем молодой, но крепко сложенный парень, хрипел, скрючивался, держась за живот, и норовил перевернуться на бок. Кроме него в палате было ещё десятка три солдат. Все они стонали, кряхтели и беспрерывно блевали прямо на пол. При этом, вместо обычных рвотных масс их желудки извергали самые разнообразные цветы вполне товарного вида. Были здесь тюльпаны, астры, герберы и даже небольшие подсолнухи. – Это что тут, фестиваль Марди-гра? – спросила Мэри, немного опешив. – Японцы... они... – прохрипел солдат, лежащий на полу. В этот момент его скрутила судорога, он изогнулся и изверг на пол с четверть фунта анютиных глазок. Потом ещё и ещё раз. Мэри присела на корточки и подняла его голову, внимательно вглядываясь в полузакатившиеся глаза. – Как зовут? – спросила она. – Роберт. Рядовой Роберт Андраде. – Откуда призван? – Сан-Антонио... Штат Техас... – прохрипел он. – Земляк, значит... Я из Остина. Лицо парня скривилось в подобии улыбки. – Что у вас там произошло? – Мы... мы стояли на позициях к востоку от Манилы... А потом все начали блевать!.. Все, как один... Мне ещё повезло – анютины глазки... А второй батальон в полном составе подцепил розы! С шипами! Парней как-будто наизнанку вывернуло! Никогда не видел ничего ужаснее... Очередная порция анютиных глазок с треском вырвалась из его внутренностей. – Сообщите... моим родным... что я не опозорил... – Не хнычь, рядовой! Будешь жить! – крикнула Мэри, внезапно повысив голос. Она поднялась и добавила, выходя из палаты: – Не забудь пригласить на свадьбу в Сан-Антонио. В кабинете доктора Хиггинса, начальника госпиталя, все стояли вокруг стола – это означало серьёзность ситуации. Здесь были сам Хиггинс, доктор Бернстайн – неопытный, но очень трудолюбивый врач, только из академии, и какой-то незнакомый армейский офицер. Ещё здесь зачем-то присутствовал Джон Накамура – абсолютно бестолковый парень, ценный только тем, что в детстве он пару раз слышал японский язык. – Раз уж вы здесь, Мэри, – сказал Хиггинс, жестом приглашая её войти. – наденьте маску и имейте в виду, что мы тут все на карантине. Никто не знает, как эта дрянь распространяется. – Сто тридцать человек за ночь. – сказал Бернстайн. Он явно оживился, увидев Мэри. – У всех не прекращается рвота. Больше всего – гладиолусы. – Джентльмены, у нас мало времени... – перебил офицер. Двое солдат ввели японца в наручниках. Его явно уже допрашивали, нос был разбит, но на лице застыла хищная гримаса презрения. – Тэнно хайка банзай! – каркнул он, едва войдя в кабинет. – Десять тысяч лет славы императору. – перевёл Накамура. Пленный, скаля зубы, по очереди с ненавистью оглядывал присутствующих. – Спросите его, что это всё такое. – сказал Хиггинс, сделав широкий взмах рукой. Японец что-то рявкнул в ответ и рассмеялся. – Это всё – война, кретины. – перевёл Накамура монотонным голосом. – Джон, не обязательно переводить ругательства. Спросите его, что это за оружие? Это инфекция? – Ханахаки! – медленно произнёс японец. – Ханахаки. – повторил Накамура. – Вы прекрасный переводчик, Джон. – сказал Хиггинс. – А что это значит? – Ну... Ханахаки – это ханахаки. – пояснил Накамура многозначительно. – Спроси, какие средства защиты они сами используют. – не выдержала Мэри. В ответ японец разразился экспрессивным монологом. – Нет вам никакой защиты, американские собаки. Будете до скончания дней блевать гладиолусами, а дней вам осталось немного... – начал переводить Накамура, но Мэри перебила его, внезапно бросившись к пленному. – Ах, ты, сволочь! – крикнула она, приподнимая за грудки японца, который ростом приходился ей едва до середины груди. – А ну, колись, а то будешь сам блевать собственными внутренностями! Видно было, что пленный перепугался не на шутку. Он весь затрясся, но вместо слов из его рта вырвался букет хризантем. Военные, в свою очередь, испугались за жизнь ценного источника и сразу дали понять, что допрос окончен. – Итак, коллеги, надо что-то решать. – сказал Хиггинс, когда пленного увели. – Какие будут предложения? – Активированный уголь?.. Голодание?.. – перебирал идеи Бернстайн, но все они звучали неубедительно даже для него. В кабинет вбежала Эмили. – Доктор Хиггинс! Там ещё тридцать человек привезли! – сказала она. – Что с ними делать-то? – Мы пока не решили. – ответил доктор, глубоко вздохнув. Лицо медсестры вдруг сморщилось, она всхлипнула и заревела в два ручья. – Ну, же, Эмили! Сейчас не время! Идите к раненым! Утирая слёзы рукавом, она вышла из кабинета. – Не понимаю, как можно быть медсестрой при такой сентиментальности. – сказал Хиггинс задумчиво. – Её сентиментальность обходится нам в половину всего запаса презервативов. – ответила Мэри, не скрывая сарказма. – Есть идеи, на что потратить вторую половину? – спросил Бернстайн заинтересованно. Мэри кинула на него убийственный взгляд, прикидывая, как лучше размазать наглеца, но вдруг её осенило. – Гербициды. Нам нужны гербициды. – сказала она. – Зачем? – спросил Хиггинс недоуменно. – Если мы убиваем сифилис антибиотиками... То цветы мы убьём гербицидами. Все. До последней фиалки. На слове "убьём" она показала Бернстайну крепко сжатый кулак. – Это гениально! – воскликнул Хиггинс. – Но где мы их достанем. – Возьмём у фермеров. Им всё равно без надобности. Японцы сожгли поля при отступлении. – Это опасно. – возразил Бернстайн. – Это война. – твёрдо возразила Мэри и показала ему второй кулак. – Что ж, доктор Бьюкенен, доктор Бернстайн, – подытожил Хиггинс, – займитесь ранеными. Санитары не справляются. А я пока поговорю с военными насчёт гербицидов. Весь день они возились с пострадавшими. Тех доставляли каждый час, палаты были заполнены до отказа. Люди кашляли фиалками в койках, блевали ирисами на полу и изрыгали настурции вдоль стен в коридорах. Не имея средств адекватного лечения, Мэри и Бернстайн могли поддерживать солдат только своим уверенным видом и добрым словом. Особенно нервным паникёрам давали таблетки-пустышки. В одной из палат Мэри увидела Роберта. Он всё так же сидел на полу с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Силы медленно покидали его. Всё вокруг было усыпано анютиными глазками. – Как самочувствие, землячок? – спросила она. Роберт приоткрыл глаза, полные усталости и отчаяния и забормотал: – Адмирал Холси сказал, что после войны по-японски будут говорить только в аду и в хентае. – Что такое хентай? – Парни говорят, какой-то специальный ад для японцев. – Верно. – сказала Мэри. – Мы их всех отправим в хентай. Ты только держись. Помощь уже близко. Она старалась придать своему голосу уверенность, но уже чувствовала, как её саму охватывает странное головокружение. Болезнь явно была заразной. Выйдя из палаты, она увидела Бернстайна. Тот стоял, уперевшись рукой в стену и глубоко свесив голову. Его тошнило ромашками. Не говоря ни слова, Мэри взяла его под мышку и оттащила в палату для персонала. Там уже было много сотрудников, которые подцепили ханахаки. Она усадила юного доктора на скамейку перед собой. Он смотрел на неё измученными глазами и периодически изрыгал ромашки. Внезапно Мэри тоже почувствовала приступ дурноты, и её вырвало прямо на пол. – Анютины глазки… Я знал, что в глубине души вы утончённая натура. – хрипло ухмыльнулся Бернстайн. – На что ты намекаешь, сучоныш? – сказала Мэри и снова согнулась в приступе рвоты. – Вы... всегда мне нравились, мисс Бьюкенен. – Тебе? Да я же тебя одной левой пополам перешибу! – А что мне терять?.. – прохрипел он, продолжая изрыгать цветы. – Или захлебнусь ромашками, или отравлюсь пестицидами. – Отчаянный ты ковбой, как я посмотрю. – усмехнулась Мэри, отряхивая цветы с халата. – Если выживешь, наверно пересплю с тобой. В этот момент к ней подошёл старик-филиппинец, работавший в госпитале санитаром. – Мисс, пожалуйста, – заговорил он жалобно. – попросите доктора Хиггинса, чтобы он отпустил меня домой. Мне надо срочно увидеть жену. – Это невозможно. – твёрдо ответила Мэри. – Мы все на строгом карантине. Ты же видишь, как эта зараза распространяется! Мы заказали химикаты... – Нет никаких химикатов. – проворчал старик. – Это не так лечится... Мэри выплюнула несколько лепестков и сурово посмотрела на него. – Что ты знаешь? – Пока вас не было, японцы ставили опыты на людях. В своих лагерях... Ханахаки поражает только тех, у кого неразделённая любовь. На этих словах даже Бернстайн отвлёкся от своих ромашек и недоуменно посмотрел на санитара. – Не может быть. – сказала Мэри. – Солдат покосило целыми батальонами! – А что вы хотите, мисс, от молодых парней посреди джунглей? Нет в джунглях любовного счастья... А я скучаю по жене. – добавил он, и его вырвало небольшим букетиком жасмина. – Так а что? – спросил Бернстайн, не разгибаясь. – Если любовь, то всё проходит? – Да, сэр. – ответил старик. – Отпустите меня домой! Бернстайн поднял голову и с надеждой посмотрел на Мэри. Но Мэри вдруг вскочила на ноги и громовым голосом заорала: – Эмили! Где Эмили? Нам понадобится её помощь!