Не плачьте по мне, когда придёт волк

Не плачьте по мне, когда придёт волк. Не плетите венков, не тките траурных лент и молебнов по мне не служите. Не жгите свеч да не тратьте лучин — далёкие отблески их из ваших окон мне не теплее болотных огней. Волк придёт за мной с сумраком, со стылым осенним вечером, выдыхая пар с горячим дыханием, огнями очей своих знак подавая — пора. Я соскользну с лавки украдкой, бесшумно — этому шагу он научил меня в березняке по весне — и выйду, не скрипнув и единою половицею. Не плачьте по мне, когда лишь сорочка моя мелькнёт белым мотылиным крылом, исчезая в лесу. А волк обдаёт мою кожу горячим дыханием, согревает, а веет от него лишь травами горько-пряными да ключевою студёной водой. Волк наклоняется к шее, да не клыками впивается — обернётся звериная пасть устами нежными, да прильнут они к ней, да после — к устам. И слова неласкового не молвит, когда, не удержав голоса истинного, зарычу неистово. Не плачьте по мне, ведь обернётся чёрная шерсть густым волосом, а лапы сильными дланями уложат меня на ковёр полевых трав. Не плачьте — ибо в объятиях волка я наконец буду обогрета иначе, чем в ваших душных натопленных избах, ныне живая звериною дикою кровью. Не плачьте по мне — в ночь на Ивана Купала склонились мы перед лешим, да повенчали друг друга венками, да поклялись в кругу ведьм и мавок охотиться единою стаей. Не плачьте по мне — под пологом леса на папоротниковом ложе приголубили мы друг друга до утренней зари. Волк люб мне — и не отстранится он, не заскулит, как ваши деревенские псы, не вскричит, как пугливый хлопец, когда на перстах моих прорежутся вдруг острые когти, когда очи мои полыхнут диким живым огнём. Волк не отринет меня, лишь лизнёт щёку преданно да носом уткнётся в шею. Волк понимает всё. Волк в церковь не поволочет, не заставит молиться, не будет звать лекарей и травников и суть мою — звериную, голодную, злую суть — хворью и бесовщиною звать не станет. Не плачьте, когда взвою я полной луне в лицо, свободная отныне быть зверем. Не хороните меня, впервые в жизни ожившую. Ведь тогда волк расскажет, как перекидываться по одной лишь своей воле, как загонять старых лосей, как поёт вода, куда летят супротив холодным ветрам журавли. Он скажет, как схорониться от огня, железа и собачьего чутья, как кланяться медведю и как повелевать воронам. Он поведает, по ком так жалобно плачет кукушка в роще, как спят под землёю полевые мыши и как хитрые лисицы ныряют за ними в снега. Под пологом леса приголубит он меня, человеческою рукой накидывая мне на плечи кафтан, прижмёт к горячему сердцу, и ласка его звериная, несдержанная — со следами зубов, с зализанными царапинами — мне отраднее человеческой во сто крат. Не собирайте по мне поминок, не тешьте седую мать — чужда мне ваша страда и ваша доля, как чужда вам моя суть. Сколь ни пытались вы кормить волчицу, всегда она смотрела неотрывно лишь в лес. Не плачьте, не задабривайте зря духов лесных, прося меня назад, проклиная волка, что забрал меня по моей воле — да супротив вашей. Не плачьте — да не прячьте в страхе своих детей, когда по полям стрелою пронесутся два волка.