Проснуться

— Проснись, проснись, проснись, проснись, проснись! Инк в отчаянии колотит себя кулаками по голове, крепко зажмурив глаза. Он хочет этого, хочет больше всего на свете. Просто открыть глаза и оказаться там, где сейчас находится. Ответа нет. Эррор тяжело вздыхает и откидывается на спинку дивана. — Как жаль, что ты спишь и не слышишь. Уже третью неделю. Не надоело, а? Хранитель вытягивает дрожащую руку, стараясь коснуться своего врага, но, как назло, ничего не чувствует. Рука просто проходит сквозь, не встретив такого желанного препятствия. — Скучно без тебя. Фраза брошена в пустоту, ответа нет. Так обидно, так горько, что Инк все видит, все слышит, но не может дать знак, что он здесь. — Проснись… — снова шепчет он, зная, что эффекта нет и не будет. Он безумно хочет оказаться там, почувствовать тепло, что исходит от Ошибки, его мягкую пушистую куртку, которой он так заботливо укутан, его руку, которая еле касается его позвонков… До безумия, подходящее слово. От одиночества Инк начинает медленно сходить с ума. Слезы градом катятся по щекам; хранитель сползает на вооброжаемый пол и тихо всхлипывает. Эррор не повернул даже голову в его сторону, ведь того Инка, который сейчас убивается из-за происходящего, просто нет. Пустота, призрак, дух, привидение — можно подобрать много синонимов к тому состоянию, в котором сейчас находится Инк. Но все почему-то говорят, что он спит. Спит. Спит, мать его, просто спит уже третью неделю и никак не может проснуться. Хочет, но не может. Банально не знает, как. В голове вновь пронеслись события последних дней. Прогулка, призрак, пленение у Найтмера, затем Дрим и вот теперь — Эррор. Столько всего произошло с ним, столько всего случилось; признания, обман, тюрьма, правда, ложь, желание; а он даже не может адекватно на это реагировать. Да и как можно осознать до конца ситуацию, когда ты три недели шляешься по миру невидимым духом, а твое спящее тело валяется где-то во владениях Короля Кошмаров?! Никак не удается понять, что же все-таки произошло. Как не пытался Художник вспомнить первый день своего таинственного сна, в голову ничего не лезло. Он не знает, что случилось и понятия не имеет, как это исправить. Неужели, так теперь будет всегда? Неужели он правда никогда…не проснется? Да и как можно думать о чем-то вообще, если прямо сейчас он видит себя мирно спящего на коленках врага, укрытого его теплой курткой? Эррор думает, нет, он уверен, что Инк ничего не видит, не слышит и никогда не узнает, что происходило с ним, пока он спал. Но, на зло ему, хранитель знает намного больше, чем нужно, и чем он должен был знать. Наверное, та ночь, когда Ошибка похитил его из дома Дрима и притащил к себе только ради того, чтобы выяснить, какой из его глаз голубой, а какой желтый, что нужно было, чтобы доделать куклу, останется в дырявой памяти чернильного надолго. Он представлял, что будет с ним, как только этот ад закончится, если закончится вообще. Как он откроет глаза, почувствует наконец тяжесть конечностей, сможет четко разглядеть границы своих рук и ног, как, попытавшись встать, упадет, забыв о том, что в этом мире существует гравитация… Как долго будет смотреть в глаза Эррору, а потом вдруг крепко обнимет с чувством бесконечной благодарности за то, что он сделал для него за эти чертовы три недели. А еще Инк мечтал, как со всей силы врежет Найтмеру за Дрима и все произошедшее с ним, когда он пришел, рискуя своей душой, чтобы спасти друга, вызволить его с той душной тюрьмы, где он пробыл мучительные шесть дней. Им обоим сильно досталось от Кошмара. Никогда больше хранитель не вернется в тот злосчастный замок, нет, ни за что и никогда. Одного дня, проведенного с Дримом после освобождения, хватило на всю жизнь, чтобы навсегда выучить урок, что к Найту лучше не соваться. Инк, в принципе, и раньше не завидовал их отношениям с Найтмером, но теперь ему было невероятно жалко своего друга, просто потому, что он вынужден скрываться от собственного брата под страхом смерти. Да, Инк видел, что осьминог может сделать с Дримом, он видел, как плохо и больно было ему, когда Найт коснулся щупальцем его светлой души. Разве не ужасно жить в страхе, что твой родной брат может убить тебя касанием? Наверное, можно сказать, что художнику в этом плане повезло, ведь у него нет души, которая могла бы стать его слабым местом. Хотя, подождите, повезло? То, что с ним происходит разве можно назвать везением? Определенно нет. Эррор тихо встал с дивана, стараясь не потревожить сон врага, и несколько секунд наблюдал за его ровным дыханием. — Просыпаться или нет — твое право. Меня не будет пару часов, надеюсь, Дрим не догадается искать тебя здесь. Эррор открыл портал в какую-то из вселенных и сразу скрылся в нем, оставив хранителя в полном одиночестве. — Что мне надо сделать? Что? — тихо прошептал Инк, скребясь пальцами по полу. Он поднял голову и сочувственно посмотрел на себя, который лениво перевернулся на другой бок и, вздохнув, по нос укутался в оставленную Разрушителем куртку. Призрак не прыгнул вслед за врагом в портал, значит, теперь какое-то время ему придется посидеть здесь в компании спящего себя. — Пожалуйста, я разве много прошу? — снова этот вопрос, который эхом отскакивает от несуществующих стен пустоты. — Всего лишь проснуться… Это так трудно? Инк проводит еле видимой рукой перед носом своего тела и разочарованно ее опускает. Нет, он оставил попытки себя разбудить, как только понял, что это невозможно. Он не имел представления, что нужно сделать, чтобы вновь вернуться в свое тело. Что еще нужно вытерпеть? Узнать? Увидеть? Сколько это может продолжаться, месяц, два? Может, год? Что должно произойти, чтобы этот ад наконец закончился? Кто или что должно его разбудить в конце концов? Он не знал, чего ждать и сколько. Может быть, он упустил что-то? Какой-нибудь знак или намек, как выйти из этого состояния? Всего лишь проснуться. Несбыточное желание, которое раньше казалось таким типичным, а сейчас — невозможным и невероятным. Инк забыл, что значит подниматься на другой этаж по лестнице, и что нужно открывать двери, а не пролетать сквозь стены. Он начал потихоньку забывать, какого это, когда можешь ответить на вопрос, а не кричать изо всех сил, понимая, что тебя все равно не услышат. Так больно и горько осознавать, что вот он ты — лежишь себе преспокойно на диване и спишь, как нормальный, вполне адекватный монстр, но на самом-то деле это вовсе и не ты. Порой проскакивают мысли о том, что это всего лишь сон. Бесконечно-длинный, красочный и вполне ощутимый сон, который никак не хочет кончатся. — Эй! Эй, кто-нибудь! Верните меня обратно! — с мольбой поднимает руки к потолку и заливается слезами. Нет, его не слышат. Совсем. Никто и нигде. Его просто нет, не существует. Хочется проснуться, но не получается. Безумно хочется. — Все еще спишь? Заблудившись в своих мыслях и желаниях, Инк не сразу заметил, как в антипустоту открылся портал. Дрим появился неожиданно, в прочем, как и всегда. — Эх ты, — мечтатель садится перед диваном, кладет горячую ладонь ему на скулу. Инк прижимает руку к своей щеке и закрывает глаза, пытаясь почувствовать тепло, исходящее от его любимого друга, но эффекта все нет. Дрим удивленно окидывает чистым взглядом темно-синюю куртку, брезгливо ее стаскивает. Тело пожимается от холода. — Прости, моя вина, — на ушко шепчет Хранитель позитивных эмоций, садясь рядом. Инк стискивает по крепче зубы: — Не твоя. Но он не слышит. Обхватывает руками спящего и поднимает с дивана. — Пойдем домой. Инк отчаяно бросается вперед, перегораживает проход Дриму, но он лишь проходит мимо, как бы сквозь. — Не хочу. Впервые весьма четкая и вряд ли осознанная фраза вырывается из уст спящего художника. Дрим замирает и опускает взволнованный взгляд на друга, который продолжает мирно сопеть у него на плече. — А? Не хочешь? Чего не хочешь? Ответа нет. Призрак молчит, опустив взгляд. Он не хочет… Чего не хочет? Уходить? И правда. Ему здесь хорошо. Рядом с Эррором, на старом диване под его теплой курткой. А Дрим хочет его унести. — Стой. Не надо. Не слышит. Открывает портал, со вздохом убедившись, что его друг все еще спит, телепортируется к себе домой. У Дрима тоже хорошо. Светло, красиво, большой теплый дом, уютная кровать и большое мягкое, пушистое одеяло… Есть еще время прыгнуть в портал и остаться с Дримом. Но Инк стоит в нерешительности рядом с диваном и ждет, пока портал окончательно не исчезнет. Все, поезд ушел. Он сделал свой выбор. Портал закрылся, и Инк вновь остался один в пустом месте. Еще у Найтмера он заметил, что призрак не привязан к телу, поэтому они могли находится в разных местах одновременно. Из минусов: в обличии духа Инк не мог открывать порталы, поэтому единственным возможным способом передвижения по вселенным являлись чужие телепорты. Но сейчас Дрим исчез вместе с его телом, а дух остался у Эррора. Возможно, это было ошибкой. Через час Глюк, как обещал, вернулся. — Тоже мне, гостеприимность. Уничтожить их всех к чертям собачьим и ладно, — по привычке он ворчал и ругался на ходу. Подошел к дивану и удивленно округлил глаза. — А где? Инк сидел, прижавшись к дивану спиной, и выжидающе смотрел на Ошибку. Тот поднял свою куртку с пола и смял в руках. — Дрим, сука, ненавижу. Инк поднялся с пола, встал прямо напротив Эррора и с мольбой заглянул ему в глаза. — Эр… Глюк прошел мимо, даже не задев хранителя. Инк опустил голову, обхватил себя руками. — Я же здесь, почему ты не видишь? — тихо прошептал он, вздрагивая от подступающих слез. — Я же здесь с тобой… Так больно и обидно, когда тебя вдруг перестают замечать, и ты понятия не имеешь, как это исправить. Хочется повернуть время назад, чтобы обойти стороной ошибку, которая привела к подобным последствиям. Наверное, Инк больше никогда не будет спать. Очень страшно думать о том, что вот ты заснешь — и больше не проснешься. Никогда. И ладно, если бы ты просто перестал существовать без памяти о прошлом и знании о будущем. Но тебя обрекают призраком ходить между мирами, на грани жизни и смерти, без возможности как-либо повлиять на происходящие события. Хотя, вроде, ты в этом тоже учавствуешь — спишь. Спишь, ага. Уже месяц как. — Проснись, — нежно шепчет ему на ухо Дрим. — Проснись! — просит Блуберри, толкая его в бок. — Проснись… — с мольбой в голосе твердит Эррор, прижимая к себе его шарфик. А он не может.