Бывают люди, что соха — в земле и соль земли. Бывают — глина и труха, бывают — корабли, Бывают — нож, бывают — бич, и крик, и сон, и прель — Но тех, что Солнцу не постичь, не видывал досель. Е. Белоглазов, «Солнце (баллада подобий)»
Глава ордена Люй на ходу перебирал в пальцах жемчужные чётки. Цзян Фэнмянь был достаточно хорошо воспитан, чтобы ответить на приветствие любезной улыбкой и не проводить затем почтенного главу Люй насмешливым взглядом, но Цзян Чэн рядом с ним подобной тактичностью не отличался. Поймав укоризненный взгляд отца, Цзян Чэн тотчас выпрямился и поджал губы, став до ужаса похожим на мать; Вэй Ин, совсем недавно крутившийся рядом, отбежал перекинуться словом с младшим Не и пропустил всю пантомиму. Цзян Фэнмянь вздохнул про себя. Ну что за дети!.. Впрочем, уже следовало признать, что ни один из мальчиков никогда не будет следовать путями Цзян Фэнмяня. Никакой склонности к мягкой дипломатичности или осторожности в политике, так что, вероятно, когда Цзян Фэнмянь отойдёт от дел, Пристань Лотоса ждёт эра напора и силовых решений. А также, с улыбкой подумал Цзян Фэнмянь, уголком глаза наблюдая за детьми, яркой красоты и неотразимого обаяния. Обе их матери были признанными красавицами, и обе наградили этой воистину выдающейся красотой сыновей (Цзян Фэнмянь слегка сожалел о Яньли; разве не было бы справедливо, если бы что-нибудь перепало его хрупкой птичке?). Физическое совершенство шло вкупе с путём самосовершенствования, равно как и долголетие, и почти вечная молодость... жаль только, что не все дары этого пути были столь приятными. Среди простых людей ходило множество слухов о заклинателях, и порой они причудливым образом переплетались с историями о демонах и чудовищах. Настолько, что как-то раз книжник Цижэнь, выпив лишнюю — единственную — чашу вина, поделился с Фэнмянем кое-какими тревожащими соображениями. Другие люди во хмелю начинают вести себя непристойно, но чего можно было ожидать от Ланя? Разумеется, рискованных научных теорий. ...Впрочем, вполне себе непристойность с точки зрения Облачных Глубин. Теория же Цзян Фэнмяню запомнилась накрепко. Лань Цижэнь полагал, что заклинателям ни в коем случае нельзя отстраняться от простых людей, как это делают в Ланьлин Цзинь, ибо такая отстранённость неминуемо приведёт к беде. Крестьяне, особенно те, что из глубинки или, напротив, живут поближе к столице, где сильна власть императора, и мало имеющие дел равно с нечистью и с самосовершенствующимися, не видят между ними особой разницы. И те, и другие с точки зрения обычного человека почти вечны и неуязвимы; и те, и другие превосходят предел человеческого, а путь самосовершенствования столь же неестественен, как и тёмные твари, пятнающие собой мир. Простолюдины рассказывали друг другу истории о чудовищных яожэнь, выпивающих яньскую силу, уничтожающих гармонию в мире и предвещающих засуху, потоп и неправедное правление. В глазах людей заклинатели всегда шли бок о бок с бедой — а принося её с собой или же пытаясь устранить, не имело большого значения. В некотором смысле, поморщившись, подумал Фэнмянь, какое-то зерно истины в этом было. Взять хотя бы их с Цзыюань... Тряхнув головой, он постарался отбросить неприятную мысль. — Дядя Цзян! На губы Фэнмяня сама собой вернулась улыбка. Так случалось всегда, стоило появиться рядом Вэй Ину, и Фэнмянь ничего не мог с этим поделать; нельзя ставить человеку в вину любовь или не любовь, потому что сердце — не весы ростовщика. Его невозможно склонить на свою сторону, бросив лишнюю монетку в нужную чашу. Привязанность либо есть, либо её нет. — А-Ин, — ласково сказал Фэнмянь. — Ты поприветствовал второго молодого господина Не? Фэнмянь помнил этого юношу, тонкого, хрупкого и благоухающего из-за духов, как розовая клумба, разительно не похожего на сурового главу Не. — Да, дядя, — воспитанник широко и озорно улыбнулся. — Мы обменялись парой слов. У Не Хуайсана новый веер и новый повод для отчаяния, — Вэй Ин захихикал. — Его уважаемый брат собирается его женить. Не Хуайсан подумывает обрить голову и отказаться от мяса. — Но не от вееров, — пробормотал Цзян Чэн, почти не разжимая губ, и Вэй Ин снова прыснул. — Конечно, нет, Не Хуайсан и веера — союз, заключённый на небесах! — А-Ин, А-Чэн, — укоризненно сказал Цзян Фэнмянь. — Здесь нет ничего смешного. Вэй Ин попытался состроить суровое лицо, но щёки у него буквально разъезжались от смеха. Даже серьёзный, мрачноватый Цзян Чэн фыркнул. Цзян Фэнмянь только покачал головой. Разумеется, мальчики в таком возрасте, когда вопрос чужих помолвок и влюблённостей вызывает самый острый интерес. Может, глава Цинхэ Не действительно привёз сюда брата, чтобы присмотреть подходящую партию? Сегодня в Ланьлин Цзинь было многолюдно. Большинство присутствующих прихватили с собой сыновей, младших братьев и юных адептов — ещё бы, не каждый год выпадает такая уникальная возможность натаскать молодняк. Проблема, с которой обратился к союзникам Цзинь Гуаншань, была достаточно необычной, чтобы привлечь всеобщее внимание, и притом не обещала слишком серьёзной опасности — идеальный вариант, чтобы наследники приобрели новый опыт под присмотром старших. На границе владений Ланьлин Цзинь образовалась полоса «мёртвой земли», скопление необыкновенно мощных тёмных миазмов, от которых было невозможно избавиться с помощью обычных обрядов очищения. Проще говоря, Ланьлин Цзинь обзавёлся собственным зародышем горы Луаньцзан — чем-то, что через сто-двести лет, если дать ему волю, разрастётся в проклятое, лишённое всякой жизни место, способное свести с ума сильного заклинателя, а кого-то послабее убить на месте. Цзян Фэнмянь хорошо мог представить себе, чего стоило Цзинь Гуаншаню признаться в проблеме прочим орденам. Увы, он не мог поступить так же, как поступал орден Цишань Вэнь — просто изгнать нечисть на территорию другого клана. «Мёртвая земля» была привязана к земле в самом прямом смысле слова. А справиться самостоятельно Цзинь Гуаншань не потянул. Уголок губ Цзян Фэнмяня против воли дёрнулся, но он тут же вернул себе прежнее безмятежное выражение лица. Ни к чему демонстрировать презрительные гримасы в отношении хозяина дома. Однако с «мёртвой землёй», когда она только зарождается, сильный заклинатель, будь он сюнчжун или яньци, справится и в одиночку. Поверить же, что Цзинь Гуаншань позволил проблеме стать заметной просто потому, что ничего о ней не знал, Цзян Фэнмянь не мог — иначе следовало бы признать, что дела семьи Цзинь идут совсем худо. Ладно глава клана, но кроме него у Башни Кои ведь ещё была госпожа супруга и наследник! Оба они, насколько знал Цзян Фэнмянь, преуспели бы, даже если бы Гуаншаню не хватило собственных сил. Другое дело, что это вопрос престижа главы клана. А значит, вероятнее всего, Цзинь Гуаншань не поставил в известность никого, пытаясь тайком справиться сам. В итоге он упустил время, и дело пришлось выносить на Совет кланов. Вот к чему приводит распущенность, рассеянно подумал Цзян Фэнмянь, кивая на ходу и медленно продвигаясь в ту сторону, где виднелись клановые стяги и маячила высокая шапка Цзинь Гуаншаня. Спохватившись, он оглянулся через плечо: — Мальчики, вы можете пока быть свободны. Поприветствуйте знакомых, утешьте второго господина Не. Но будьте на площади к полудню. Вэй Ин и Цзян Чэн одинаково просияли. — Слушаемся! Цзян Фэнмянь проводил их взглядом. Пожалуй, стоило отпустить их только ради этого выражения, на миг осветившего хмурые глаза А-Чэна. Слишком ранимый ребёнок, слишком обидчивый, болезненно гордый — слишком похожий на свою мать. Мысли Фэнмяня вновь сами собой свернули на Юй Цзыюань. Перед отъездом они сильно поругались. Нет, всё же Цзинь Гуаншаня нельзя слишком осуждать, а юному Не стоит посочувствовать. Даже тщательный и заботливый выбор любящих родителей и умудрённых старейшин не даёт никаких гарантий в таком деле... Он, наконец, дошёл до возвышения, предназначенного для глав кланов или их представителей. — Глава Цзян. — Глава Цзинь, глава Не, старший наставник Лань, — сложив руки в приветственном жесте, Цзян Фэнмянь формально склонился в ответ на такие же лёгкие поклоны. Цзинь Гуаншань неплохо держал лицо, учитывая ситуацию. Лань Цижэнь поглаживал бородку, выглядя так, будто слагает в уме трёхзначные цифры или мысленно шлифует новый трактат, развлечения ради перекладывая его с прозы на рифму (впрочем, оба предположения запросто могли оказаться правдой; одновременно). Угрюмый Не Минцзюэ рядом с ними смотрелся неприкаянно, молодо и зло. — ...Глава Вэнь. Вэнь Жохань обернулся к Цзян Фэнмяню всем телом, плавно и неспешно. Перетекли со спины на плечо, с плеча на грудь длинные гладкие волосы, колыхнулся подол слепяще белых, расшитых алой нитью по подолу одежд и такие же бело-пламенные рукава. Вот оно, чудовище, мрачно подумал Фэнмянь. Клюв петуха, зоб ласточки, шея змеи, на туловище узоры, как у дракона, хвост рыбы, спереди как лебедь, сзади как единорог цилинь, а спина у него от черепахи. Блестящее подтверждение теорий Цижэня. Вэнь Жохань окинул Цзян Фэнмяня взглядом, коротко кивнул, отвечая на приветствие, и снова отвернулся. Цзян Фэнмянь краем глаза заметил, как скривился, пряча пол-лица за веером, Цзинь Гуаншань. Бедняга. Не то чтобы кому-то из остальных было приятно находиться рядом с Вэнь Жоханем, но только Цзинь Гуаншаня, похоже, ситуация задевала и оскорбляла не как главу клана и заклинателя, а в личном плане — представляя собой некий почти профессиональный вызов. Гуаншань каждый раз реагировал на Вэнь Жоханя так, будто тот грубо вторгается в сферу, которую Цзинь Гуаншань считает безусловно своей — и каждый раз заново немного рушит его картину мира. Учитывая, что при этом Гуаншань явно не был против союза с орденом Цишань Вэнь, Цзян Фэнмянь задумывался, не стояло ли за его отношением настоящее влечение. Фэнмянь чуял остальных, привычно, как фоновый шум, который не способен ни помешать, ни привлечь внимания: неожиданно яркий, оседающий разнотравьем на корне языка, агрессивный вкус Лань Цижэня, не менее неожиданные карамель и розы Не Минцзюэ, суховатую, выразительную, сдержанную ноту Цзинь Гуаншаня. Запахи не задевали его, да и не должны были — у Цзян Фэнмяня была жена. Но Вэнь Жоханя он не чуял никогда. Первое, чему учат подрастающих наследников, что вбивают в головы юнцов и юниц — никогда, никогда не судите о заклинателе по запаху; никакая «истинная суть» и «подлинные устремления» не скрываются за набором ароматов — не судите же вы о добродетелях и пороках по форме глаз или цвету волос?! Так и тут. ...Судили, конечно, всё равно. Слишком велик был соблазн. Ах, как хорошо было бы, если бы можно было полагаться на человека без того, чтобы прежде медленно узнавать его годами; казнить или миловать без разбора вины и доказательств — лишь по запаху пепла и крови против благоухания хризантем! (Взять хоть второго господина Не, выливающего на себя благовония флаконами, чтобы добавить недостающее от природы; ему, должно быть, нелегко жилось в его воинственном семействе). Да ведь это даже не запах был. Лань Цижэнь как-то рассказывал, что на самом деле так разум описывает ощущения от чужой ци, переводя неизъяснимое в более привычные человеческому воображению и чувствам образы. — Пожалуй, пора начинать, — наконец пробормотал Цзинь Гуаншань и опустил веер, натянув улыбку на лицо. Он уже оправился от неловкости, обладая, как и любой удачливый торговец, определённым запасом гибкости и бесстыдства. Внизу, на площади, строились на ходу выравнивающимися разноцветными рядами заклинатели. Поближе к помосту — главная бело-ало-лилово-золотисто-зелёная пятёрка, мелкие кланы пестрели кто во что горазд подальше. Цзян Фэнмянь нашёл среди них главу Мин — тот искал встречи после собрания, очевидно, собирался просить о праве торговли в Пристани. Почему бы и нет, у клана Юйци Мин маленькая, но богатая соляная копь и приличные ткани. Цзинь Гуаншань произносил речь, напутствуя собравшихся на охоту и напоминая о цели собрания, а Цзян Фэнмянь скользил взглядом по пурпурным одеждам и знакомым лицам. Отыскал среди прочих бледного решительного сына, ободряюще ему улыбнулся, перевёл взгляд дальше... Вэй Ина на его месте не было. Цзян Фэнмянь ощутил раздражение. Что за непочтительность! А-Ин всегда был озорным ребёнком, но нарушить прямое указание главы ордена — совсем другое дело... Надо будет как следует отчитать его перед возвращением в Пристань Лотоса. Юй Цзыюань вечно требовала наказывать его построже: ей казалось, что Цзян Фэнмянь снисходителен к Вэй Ину из-за памяти о его матери. Она не могла простить мужу его единственной ошибки, не могла забыть и желала не чтобы Цзян Фэнмянь позабыл Цансэ-санжэнь, даже не чтобы полюбил одну Цзыюань — чтобы разлюбил Цансэ так, будто её и вовсе никогда не было в его жизни. Цзинь Гуаншань наконец выдохся и замолчал. Собрание зашевелилось — но первым с помоста вниз тяжело шагнул Вэнь Жохань. Похоже, просто среагировал на прекращение шума, исходящего от Цзинь Гуаншаня — вряд ли он слушал хоть одно слово из речи хозяина. Заклинатели внизу расступались перед главой Вэнь. За его спиной откуда-то из толпы вынырнул его младший сын, Вэнь Чао, а следом за ним и Вэнь Чжулю. Ну, хвала Гуанъинь, он хоть не стал тащить их за собой на помост, предназначенный только для глав, с облегчением подумал Фэнмянь. Стройные лиловые ряды на пути Вэнь Жоханя взбурлили коротким водоворотом, качнулись туда-обратно, выровнялись — и отхлынули, как речные воды с пути лавового потока. Оставив на его пути одинокое приношение — высокую, ладную фигуру в клановых одеждах с перевитым лентами хвостом чёрных волос вместо традиционного пучка на макушке. Опоздавший Вэй Ин всё-таки добежал до площади к самому завершению собрания, попытавшись втиснуться на своё место среди товарищей. Выпорю, стиснув зубы, пообещал себе Цзян Фэнмянь. Вот доберёмся до Пристани, и... Юй Цзыюань обрадуется. В этот миг Вэнь Жохань поравнялся с запыхавшимся, всё ещё не сообразившим, что к чему, Вэй Ином. Цзян Фэнмянь двинулся вперёд чуть быстрее, мысленно проговаривая про себя извинения для одного и наставления для другого и набирая воздуха в грудь. ...Вэнь Жохань сбился с шага. Голова Вэй Ина дёрнулась вбок, как у куклы на верёвочках в руках у ярмарочных артистов — рывком. Вэнь Чжулю, не разобравшись, почему вдруг глава клана споткнулся на ровном месте, тревожно подался к нему, обойдя бестолково затоптавшегося Вэнь Чао. Цзян Фэнмянь увяз посреди внезапной толчеи, как муха в меду. Всего на миг, но этого хватило. Толпа испуганно попятилась, освобождая место, и он остался стоять на площади почти в одиночестве, прямо напротив своего воспитанника и главы ордена Цишань Вэнь. Земля ушла у Цзян Фэнмяня из-под ног. Вэнь Жохань стоял, повернув голову к Вэй Ину, а тот смотрел на него, жадно, длинно втягивая воздух раздувающимися ноздрями.***
...Физическое совершенство шло вкупе с путём заклинателя, равно как и долголетие, и почти вечная молодость... жаль только, что не все дары этого пути были столь приятными. Как любое насильственное вмешательство в человеческую природу, самосовершенствование не могло обойтись без последствий. Первые из заклинателей столкнулись с непредвиденным препятствием. Развитое золотое ядро даровало здоровье, а здоровье — сильное потомство. Детям, по праву рождения предназначенным для стези бессмертия, не страшны были болезни и поветрия, равно опустошавшие колыбели в хижинах бедняков и в императорском дворце. Только вот с каждым поколением этих детей рождалось всё меньше. Вдобавок ко всему, разработав руководство для правильного совместного совершенствования с целью зачать мальчика, заклинатели принялись радостно ему следовать. Спустя всего двадцать лет после того, как орден Гусу Лань его обнародовал, у подросших наследников кланов изрядно оскудел выбор брачных предложений: дочерей у заклинателей оказалось попросту слишком мало. Самосовершенствование как будто оттягивало на себя часть сил, потребных для деторождения. Вдобавок заклинатели, соединяясь с простыми женщинами и мужчинами, производили на свет более слабых потомков чаще, чем когда браки заключались среди себе подобных. До того, что по большей части в последнем виноваты изъяны воспитания, в Гусу Лань додумались только ещё через сто с лишним лет, а в то время проблема вызвала нешуточную тревогу. Именно тогда Гусу Лань объединил силы с Цишань Вэнь, и лучшие учёные и лекари Поднебесной придумали решение. Если следование стезе заклинателя есть вмешательство в порядок вещей, а отказ от него невозможен, следует сделать следующий шаг — вмешаться более решительно. Каждый ребёнок в семьях заклинателей рождался таким же, как и все прочие дети, и его врождённый, преимущественный пол могла удостоверить любая повитуха. Второй, дополнительный, вместе с соответствующими органами развивался одновременно с золотым ядром и проявлялся в период физического и духовного созревания. Разумеется, следуя природе и правилам, главный пол оставался основным на протяжении всей жизни... но при крайней нужде каждый заклинатель или заклинательница вполне могли сыграть роль противоположного. Выбор на брачном рынке расширился, наравне с «молодыми господами» и «девами» в обиход вошли обращения «сюнчжун» и «яньци», простонародные сказки о яожэнь обрели плоть (в буквальном смысле), а на побочное действие в ту пору мало кто обратил внимание. Заклинатели, чья ци подходила для взаимного совершенствования и рождения талантливого ребёнка, начали чуять друг друга. Сильные чуяли сильных и не ощущали заклинателей с более слабым ядром, слабые деревенские кланы также выбирали себе супругов из подходящих семей. И увы, при всех усилиях это всё ещё не была точная наука. Даже союз подходящей по потенциалу, чующей друг друга пары не был гарантией успеха. Так вышло с Цзян Фэнмянем, чья дочь родилась посредственной заклинательницей, и только со второй попытки он получил сына, достаточно талантливого, чтобы передать ему клан (не говоря уж о том, что идеальный с точки зрения чутья брак оказался бедствием во всём остальном). ...Так вышло с Вэнь Жоханем — давняя история, прекрасно известная старшему поколению. Прежний глава Цишань Вэнь чрезвычайно гордился сыном, но так уж выходило, что чем сильнее был самосовершенствующийся, тем вернее он был обречён на одиночество. Слишком давящая, огромная ци. Вэнь Жохань не чуял никого — и его не чуял никто. Попытки женить его на обычной деве закончились катастрофой. Цзян Фэнмяню были известны лишь слухи, но если верить им, то после смерти второй подряд беременной наложницы новоиспечённый дважды вдовец заявил отцу, что не собирается возводить в Цишань Вэнь могильник размером с имеющийся у Цинхэ Не — в выражениях, от сыновней почтительности крайне далёких. Отец с сыном разругались в пух и прах, а спустя несколько месяцев общество самосовершенствующихся потряс тихий скандал. Вэнь Жохань взял в свои покои молодую кузину, то ли четвероюродную, то ли пятиюродную — тоже Вэнь. Причём выбрал, едва ли не ткнув пальцем в первую попавшуюся из тех, кто служил при старшей ветви семьи. И чрево после этого начало округляться вовсе не у юной избранницы. Если его семя слишком сильно, чтобы ему могли выносить ребёнка — что ж, значит, следует выносить его себе самому. Вэнь Жохань плевать хотел на предрассудки и чужие понятия о благопристойности. Заодно с природой и правилами. Впрочем, его наложница всё равно скончалась меньше чем через три года, за месяц до рождения Вэнь Чао — вроде бы от ран, полученных на Ночной охоте, и на этом Вэнь Жохань успокоился. Разве что женщины, что входили в Знойный дворец, отныне подбирались такие, чтобы наверняка не могли понести. Вэнь Жохань пообещал, что не станет увеличивать фамильный склеп, и намеревался сдержать слово. Его сыновья именовали родителя отцом — что неудивительно, учитывая его личность; да и вряд ли кто-то посмел бы хоть заикнуться лишний раз о той старой истории. Цзян Фэнмянь, которому хватало собственных семейных проблем, тоже не уделял ей слишком много внимания. До того дня, как посреди площади Ланьлин Цзинь Вэнь Жохань, уже миновавший было его юного воспитанника, вдруг не дёрнулся назад так, будто натянулась невидимая привязь — сбиваясь с шага и на ходу втягивая воздух чуть приоткрытым ртом.***
«Мёртвая земля» тянулась вдоль оврага узкой полосой, следуя за устьем давно пересохшего ручья, и терялась в густом подлеске на самой границе с орденом Цишань Вэнь. Чёрные пожухшие травы, странно искривленные, покрытые влажными наростами деревья, вязкая, жирная почва, похожая на хорошо слежавшийся пепел. Цзян Фэнмяня передёрнуло. Места, подобные этому, не появляются просто так; хотя Цзинь Гуаншань предоставил вполне убедительное объяснение — здешние территории отошли под влияние Ланьлин Цзинь совсем недавно, что за пакость пряталась в глуши, стало ясно слишком поздно, — Цзян Фэнмянь не мог отделаться от подозрений. Где-то здесь всего пару лет назад был пусть не слишком оживлённый, но приличный тракт, а ручей внизу был полноводным, выдерживая и плоскодонки, и даже лодки. И жили люди. Небольшой, однако и не маленький город, Цзян Фэнмянь, кажется, останавливался в нём один раз на ночь во время охоты, лет десять, а может, уже и двенадцать назад. Что здесь могло произойти, чтобы обернуться этим уродством? Какое злодеяние или несчастье? Ни о каких бедствиях или поветриях в этих местах Цзян Фэнмянь не слышал. Увязая в здешней странной земле, приблизился Вэнь Жохань и стал чуть в стороне, перебирая в пальцах чётки — длинную, плотно снизанную нить белых нефритовых бусин размером с голубиное яйцо. Жемчуга главы Люй, которым тот явно не мог найти применения, меркли на этом фоне. Значит, миазмы этого места были действительно мощными. Старая истина, непостижимая для обычных людей — чем сильнее заклинатель, тем уязвимее он для некоторых разновидностей тёмной энергии. Там, где посредственный самосовершенствующийся едва ли испытает неудобство, выдающийся ощутит серьёзное давление на разум. Это была та грань таланта, которой Цзян Фэнмянь не завидовал. Вторая противоречивая истина заключалась в том, что чем мощнее было золотое ядро, тем примитивнее требовались техники для восстановления его гармонии. Вместо сложных печатей и дорогих талисманов по-настоящему могущественные заклинатели обходились простой, доступной даже обычным людям первой ступенью медитации, для которой в качестве якоря использовались чётки. Бродяги-одиночки и кланы помельче и помоложе усвоили, что чётки в руках заклинателя обозначают силу и власть, но зачастую бывали слишком невежественны, чтобы понимать причину. Поэтому первые вырезали себе простые деревяшки, нанизывая их на обычную нить, а вторые покупали драгоценные игрушки из яшмы, агата и хрусталя, но все они выглядели одинаково нелепо, оказавшись в компании, сведущей в сути вопроса. Или же рядом с кем-то, кто использовал чётки по-настоящему. Здесь из всех присутствующих они понадобились только Вэнь Жоханю. Цзян Фэнмянь стиснул зубы. Единственной причиной, почему он всё же оказался здесь, а не летел обратно в Пристань на предельной скорости, была настойчивость Лань Цижэня. Там, на площади, Цижэнь очутился рядом едва ли через пол-вздоха после самого Фэнмяня. Взмахнул длинными рукавами, легко ступил вперёд и встал рядом, плечом к плечу. Белый, как под линейку выстроенный ряд гусуланьских адептов вдруг сдвинулся с положенного места, смешался с учениками Юньмэн Цзян, разбивая застывшую посреди площади композицию, и Цзян Фэнмянь наконец смог судорожно выдохнуть. Кто его знает, что успели заметить остальные присутствовавшие — и сколько из замеченного сумели понять. Вся сцена заняла не больше двух-трёх ударов сердца, да к тому же на площади было полно народу. Адепты и главы — большинство из них — увидели только непочтительного, избалованного сверх приличий старшего ученика Юньмэн Цзян, преградившего путь главе Цишань Вэнь, да неприятную заминку, за которую Цзян Фэнмяню после наверняка придётся извиняться. А вот если сейчас Цзян Фэнмянь покинет собрание, прихватив сыновей и учеников, разговоров не избежать. Краткой передышки, дарованной Лань Цижэнем, хватило, чтобы Цзян Фэнмянь вновь овладел собой. Сделав знак ученикам следовать за ним, он встал на меч и последовал за молодым господином Цзинь, выступавшим сегодня в роли проводника. Полёт позволил очистить разум и унять бешено колотящееся сердце. Это ещё не приговор. Всего лишь нужно дождаться окончания обряда очищения земли, а затем вернуться в Пристань Лотоса, отделавшись от приглашения на пир в Башне Кои. А там можно будет спокойно подумать и всё взвесить. Главное, избегать Вэнь Жоханя до конца охоты. Рядом суетились адепты в золотых одеждах Ланьлин Цзинь, расчищая на земле место для рисунка. Манерный шелестящий голос Цзинь Гуаншаня послышался откуда-то сбоку; его перебивал, как гром перебивает дождевую капель, низкий мрачноватый рокот Не Минцзюэ. Вэй Ин с Цзян Чэном, хвала богам, заняли место на противоположном конце поляны — и по меньшей мере у кого-то одного из них двоих хватило ума там и оставаться, не пытаясь приблизиться и придерживая второго. На площади Вэй Ин тогда только и успел, что виновато пробормотать: — Дядя Цзян, простите, я не успел, там была собака... пришлось сделать крюк... — но Цзян Фэнмянь был не в состоянии выслушивать оправдания. Он и сейчас был не в состоянии. Все силы уходили на поддержание внешнего спокойствия. Глава Мин направился было к Цзян Фэнмяню — соль и войлок! — однако на полпути передумал и повернул обратно. Нефритовые бусины сталкивались друг с другом с тихим размеренным стуком. Вэнь Жохань стоял так близко, что Цзян Фэнмянь отчётливо слышал этот звук. — Успокойся. Действительный глава Гусу Лань приблизился столь незаметно, что сам мог бы сойти за неупокоенного духа. Цзян Фэнмянь выдохнул. — Я спокоен, — он улыбнулся своей обычной мягкой, рассеянной улыбкой, слабо кивнув тревожно напрягшемуся сыну, не сводившему с него глаз. Лань Цижэнь повернулся так, чтобы отгородить Цзян Фэнмяня от главы Цишань Вэнь, и лишь после этого заговорил. Почти не разжимая губ, ровным, скучающим голосом, как на уроке — тон столь размеренный, что любой соглядатай тут же начнёт зевать и пойдёт искать другую жертву, не вслушиваясь в слова. — Я сказал — уймись. Если ты и дальше будешь расхаживать здесь с лицом яцзы, переродившегося из инлуна, пойдут слухи. От тебя даже твои мальчишки шарахаются! Цзян Фэнмянь, будто очнувшись, удивлённо уставился на Лань Цижэня. Помедлив, осторожно повёл плечами, пытаясь расслабить сведённые мышцы. Пожалуй, подкармливать это место боевой яростью — действительно дурная идея.***
Когда они закончили, Цзян Фэнмянь, поднимаясь на мече, кинул последний прощальный взгляд вниз. Чёрная проплешина по-прежнему выделялась среди лесов и оврагов, но выглядела уже не как гниющая язва, а как шрам, прижжённый калёным железом. Глава ордена Юньмэн Цзян вдруг вспомнил и маленький гостевой дом под крышей с острыми коньками, и название города, в котором этот дом некогда располагался. С ним поравнялся Вэй Ин на Суйбяне, а следом и Цзян Чэн. Вэй Ин поправлял сумку на поясе. Цзян Чэн привычно пристроился бок о бок от шисюна, чтобы прикрыть его от чужих взглядов — так же, как делал это во время всего очистительного обряда. Цзян Фэнмяню не было нужды присматриваться, что Вэй Ин там прячет. Он и так знал. Крупную нить сандаловых чёток, которую Цзян Фэнмянь сам подарил ему на прошлый Новый год. Повернувшись спиной, Цзян Фэнмянь вслед за остальными устремился прочь от исцелённой совместными усилиями «мёртвой земли» — всего, что осталось от города И.***
Башню Кои они покидали, едва выдержав минимальные приличия. Цзян Фэнмянь сослался на срочное семейное дело и велел адептам собираться сразу же, как только закончился пир по поводу удачного завершения охоты. На выходе из Зала Несравненной Изящности, где проходил праздник, Цзян Фэнмянь столкнулся с каким-то щуплым заклинателем. Тот отлетел с писком, но на ногах удержался и тут же принялся невнятно извиняться. Фэнмяня окатило запахом изысканных духов, вина и специй, он кивнул, чувствуя себя сбитым с толку — и тут же круто развернулся, уставившись юнцу в спину. Не Хуайсан, младший брат Не Минцзюэ, почти-позор семьи и несчастный жених, помахивая на ходу веером, бодро шагал к помосту, на котором извивались танцовщицы в разноцветных шелковых платьях. Цзян Фэнмянь недоверчиво вдохнул ещё раз, пытаясь вновь выдернуть из-под искусственного, забивающего восприятие аромата благовоний другой, настоящий. Тот, который младший господин Не прятал всё это время. Интересно, знает ли Не Минцзюэ? Не он ли помогает брату с его тайной? Цзян Фэнмянь покачал головой. Сейчас у него было слишком много собственных бед, чтобы думать об этом. Единственным человеком, который обратил внимание на уход главы Юньмэн Цзян посреди праздника, был Лань Цижэнь. Он не пил, возвышаясь вместе со своими учениками оплотом ледяного, непоколебимо-трезвого достоинства среди всеобщего хмельного веселья. Цзян Фэнмянь теперь, пожалуй, был должен ему услугу. Впрочем, подумал он, не зря же насчёт старшей ветви семьи Лань ходили разные слухи. Что-то у них не ладилось с поиском спутников жизни, и чутьё срабатывало через раз и самым диким образом. Их семейная история представляла собой список семейных же катастроф. Возможно, Лань Цижэнь просто посочувствовал ему. И Цижэнь всегда недолюбливал Вэнь Жоханя. Хотя и никогда не позволял себе осуждать его. В конце концов, хотя орден Гусу Лань славился тем, что никогда не уничтожал и не искажал сведения, попавшие в их библиотеку, история Лань И сохранялась на самых дальних, самых пыльных и позабытых стеллажах. Единственная за всю историю клана женщина-глава никогда не была замужем и никогда не рожала, однако имела троих детей. Наложников, говорят, у неё было тоже трое. Что ж, в каждой семье свои секреты. Цзян Фэнмянь не собирался лезть в чужие. Хотя, наверное, только с Лань Цижэнем он бы обменялся потрясающей новостью о том, что под запахом роз ци юного Не Хуайсана пахнет бойней. Кто бы мог подумать?***
Разумеется, их перехватили. Когда Цзян Фэнмянь вместе с сыном, учениками и непривычно тихим Вэй Ином вышли во двор, Вэнь Жохань уже поджидал их. Избавиться от сопровождения он и не подумал, и за его плечом маячила недовольная физиономия Вэнь Чао. — Глава Цзян. Уже покидаете нас? — Глава Вэнь. Мы надеемся успеть домой до рассвета. Цзян Фэнмянь ощутил, что его запасы дипломатичности подходят к концу. И рядом больше не было Лань Цижэня. Если Вэнь Жохань попробует задержать Вэй Ина или остановить их отбытие, дело закончится поединком. Вэнь Чао за плечом отца скуксился ещё больше. Он-то чем недоволен, подумал Цзян Фэнмянь. Вытащили из-за стола в разгар веселья и не дали допить чашу? И тут же ответил сам себе: нет, всё дело в Вэй Ине. У Вэнь Жоханя двое сыновей, но ходят слухи, что он не слишком-то доволен ими. Младший вообще почти чжунъюн. Если сейчас Вэнь Жохань найдёт подходящую пару... Чем могущественнее семья, чем сильнее клан — тем меньше в нём рождается детей. В четырёх из пяти великих орденов за последнее поколение родилось по двое потомков, и только у Цзян Фэнмяня была дочь. Цзинь Гуаншаню удалось произвести на свет лишь одного одарённого законного сына, его бастарды рождались бесталанными. У Вэнь Жоханя никогда не было шанса обзавестись наследником, достойным его славы. А теперь такой шанс появился. И Вэнь Жохань чужд предрассудков, его не остановит то, что Вэй Ин — сюнчжун, как и он сам. — Глава Вэнь, — неожиданно прозвучал из-за плеча Цзян Фэнмяня юный и звонкий голос, и глава ордена Юньмэн Цзян неверяще обернулся. Вэй Ин, дерзкий, бесстрашный мальчишка — пороть, как говорила Юй Цзыюань, пороть безжалостно! — смотрел мимо Фэнмяня, прямо в глаза Вэнь Жоханю. И глаза эти, блестящие, тёмные и изогнутые, как гранатовые зёрна, задумчиво прищурились. — Молодой господин Вэй. — Я слышал одну историю о вас. Нехорошо обсуждать людей за их спиной, поэтому, полагаю, лучше всего будет спросить прямо. Если вы простите мою дерзость. Вэнь Жохань медленно кивнул. — Скажите, правда ли, что вы выбрали себе супругу, просто указав на первую попавшуюся женщину? Цзян Фэнмянь незаметно сложил пальцы в печать, готовый бить и защищаться. Цзян Чэн, застывший рядом с Вэй Ином, едва слышно застонал. В наступающих сумерках выражение лица Вэнь Жоханя было толком не разглядеть. — Разумеется, нет, — сказал он неожиданно мирно и спокойно. — Что за глупая сплетня? Мне принесли список имён. — Вэнь Жохань пожал плечами. — ...И я воткнул булавку... — В деву? — ахнул Вэй Ин. — ...в имя. Первое попавшееся. Вэй Ин засмеялся. — Потому что, — сказал он с удовольствием, — какая разница? Вэнь Жохань вряд ли понял причину его веселья, однако улыбнулся в ответ.***
Оставив далеко позади Башню Кои и направляясь в Пристань Лотоса с учениками, сыном и воспитанником, Цзян Фэнмянь думал о двух вещах. У Вэнь Жоханя было чудовищное чувство юмора — ничего удивительного, что он не нашёл никого, кто разделял бы его... до сих пор. И ещё Цзян Фэнмяню следовало извиниться перед женой.