сладость или гадость?

      Первые лучи солнца окрашивают золотом сонную деревушку. Холодный октябрьский воздух наполнен сыростью, запахом опавшей листвы, яблок и спелой тыквы. Во дворах рвут глотки только что проснувшиеся петухи, нарушая утреннюю тишину. Некоторые хозяева следуют их примеру. Например, Ким Намджун, что, несмотря на не самую подходящую для этого температуру, нервно мечется по огороду в одних семейниках в ромашки.              —ЧОН ЕПТВОЮМАТЬ ЧОНГУК!!! — на всю округу орет Намджун, срываясь на фальцет, да так, что петухи наверняка с него посмеиваются на своем петушином, а любопытные соседи выбегают на улицу посмотреть, что же случилось. Среди них тот самый Чон Чонгук, что стоит на крыльце своего домика из красного кирпича в розовом махровом халате с кроличьими ушками на капюшоне, да довольно лыбясь попивает чай с мелиссой и зверобоем.              Это была самая большая тыква на огороде Намджуна. Мужчина каждое утро, только встав с постели, бежал с рулеткой измерять свою красавицу. Конкурс «Фермер года» уже через две недели, и Юнджи (так любовно называл тыкву Намджун) оставалось подрасти всего-то на два сантиметра четыре миллиметра, чтобы побить прошлогодний рекорд. А теперь ее нет! Как и надежды на победу. Намджуну хочется под трактор броситься от досады: ему уже 26, а он все еще не победил в этом чертовом конкурсе. Его прадедушка вырастил самую большую тыкву в селе, когда ему было 20, дедушка в 23, а отец в 22. Каждый мужчина в семье Ким должен удостоиться звания лучшего фермера, это традиция. А Джун такими темпами рискует стать позором семьи. И все из-за этого чертового соседского мальчишки!              Вот каким ветром этого бляцкого Чонгука позапрошлым летом в его 21 годик занесло в тихую деревеньку? Жил бы себе дальше в своем городе, в университете учился, работал, да что угодно, лишь бы своим присутствием Кима не раздражал. Так нет же, надоели ему клубы, дорогой алкоголь и романы на одну ночь, решил на деньги папки-олигарха в село перебраться, да заделаться морковным магнатом и первым самогонщиком на селе.              Почему Намджун сразу понял, что в похищении Юнджи замешан Гук? Да потому что мелкий постоянно устраивает ему какие-нибудь пакости. А почему он такой шкодник? Ответ простой: запал он на Намджуна еще со дня их знакомства и не скрывает этого, только вот не взаимны его чувства. Гук уже и свою морковную плантацию полол, мелькая перед старшим обнаженным мускулистым торсом и аппетитной задницей в коротких шортах (благо их огороды разделяет одна лишь сетка-рабица, что делает такие выходки возможными); и при Намджуне молоко пил, половину сексуально проливая на себя; и предлагал Киму попробовать свою морковку, и на тракторе до магазина подвозил, и делал ему 50-процентную скидку на самогон, и по совету с девчачьего форума скинул ему песню Билли Айлиш «I love you» — даже не колыхнулось сердце молодого фермера.              И тогда решил Чонгук: не хочешь по-хорошему — будет по-плохому.              Намджун, конечно, идеальный мужчина. Как выйдет на огород в рваных джинсах и серой майке-алкоголичке, что не прикрывает н и ч е г о, да как начнет грядки своим мотоблоком культивировать, да так усердно, что пот по бронзовой коже ручьями льется, как начнет мешающую каштановую челку пальцами назад зачесывать, — Чонгуку потом еще долго светлый образ любимого огородника является в не самых светлых мыслях. А если Ким, копошась на огороде, еще и не стесняясь напевает что-нибудь, Гуку весь остальной мир на беззвучный режим поставить хочется, чтобы не мешал наслаждаться волшебным голосом. Но есть у Намджуна одна странность: очень уж он суеверный, да и вообще до жути боится всяких бабаек.              А Чонгук этим нагло пользуется. Завел черного кота Хоби и выдрессировал каждое утро перебегать Джуну дорогу, когда тот делает обход глядок. Не упускает возможности лишний раз перед Намджуном пройтись с пустыми ведрами. Один раз зашел попросить соли для кимчи и «случайно» рассыпал у Кима на пороге, извинялся конечно дико, а у самого морда довольная, как у кота, обожравшегося сметаны. Регулярно битые зеркала у его калитки разбрасывает, и даже с Днем рождения поздравил на три дня раньше, да еще и набор ножей подарил.              Больше чем Чонгука Намджун ненавидит только Хэллоуин. Каждый год его терроризируют деревенские детишки в костюмах всяких страшилок со своим «сладость или гадость?». Мужчине, конечно, не жалко конфет для доставучих пиздюков, но терпеть налеты орущих зомби, ведьм, вампиров и криповых маленьких девочек в белых платьицах на его скромное жилище, это совсем не то, о чем мечтает Ким.              Но дело не только в переодетых детишках и бесконечных ужастиках по телевизору. Мужчина уверен, что в ночь на первое ноября вся нечисть оживает. На позапрошлый Хэллоуин кто-то повырезал из тыкв на его огороде страшные рожи, а пока он оплакивал своих любимиц, на крыльце его дома появилась нарисованная мелом пентаграмма, в центре которой сидела старая поломанная кукла-клоун. Прошлый Хэллоуин Намджун решил провести, забарикадировавшись в своем доме с выключенным светом и вообще не подавая никаких признаков жизни. Просидел он так ровно до полуночи, пока в его окна не стала барабанить маленькая девочка с криками о помощи. Очко Намджуна, конечно, поджималось, но он выбежал на улицу. Ким несколько раз оббежал дом, но малышки той и след простыл. Вдруг в ночной тиши заиграла мелодия как из музыкальной шкатулки, но Джун, сколько ни искал, не мог найти источник звука, что становился все громче и громче.              — КТО БЫ ЭТО НИ БЫЛ, ЭТО БЛЯТЬ НЕ СМЕШНО!!! — в истерике завопил мужчина. И в тот же момент над его головой из ниоткуда возник красный гелиевый шарик, а над ухом раздался зловещий смех. Джун что есть сил бросился к входной двери, но та каким-то образом оказалась заперта изнутри. Ким уже перекрестился и смирился с тем, что тайну его смерти наверняка будут разгадывать на «Битве экстрасенсов», как вдруг взгляд его упал на открытое настежь окно. Кое-как впихнув в узкий проем свою тушку, Намджун заметил на стекле кровавые отпечатки рук, явно не его собственных, потому что он не был ранен. А когда обнаружилось, что все зеркала и картины в доме попадали со стен, мужчина без чувств рухнул на пол.              Стоит ли упоминать, что этого Хэллоуина Намджун боялся настолько, что начал готовиться за неделю до праздника? Выучил наизусть всевозможные молитвы, развесил повсюду кресты и иконки, держал наготове три бутылки святой воды, плетенку чеснока и осиновый кол на всякий случай. И даже написал завещание и сложил в коробку костюм, в котором хочет быть похороненным, если вдруг не сможет спастись от сверхъестественных сил.              Раз уж бабайки где угодно Намджуна достанут, в этот раз он решил переночевать у своего друга Пак Чимина, разумеется, прихватив с собой рюкзак с оружием против нечисти. Все-таки вдвоем не так страшно, да и Чим славный малый и дерется неплохо, несмотря на свою миниатюрность и крохотные ручки. Только вот ближе к вечеру его планы пошли по пизде: из командировки ранее положенного срока вернулся парень Чимина, лесничий Тэхен. Ну и понятное дело, что после недельной разлуки молодой парочке надо многое наверстать, и Джун явно будет третьим лишним. Пришлось на трясущихся от страха ногах ковылять домой, а уже стемнело прилично, и мало того, что то вороны закричат, то летучая мышь прямо над головой пронесется, так еще и воображение страшных картинок подкидывает. Старое вишневое дерево у дороги превращается в монстра с когтистыми лапами, безобидный котенок старушки-соседки становится демоном с горящими адским пламенем глазами, а поднятый ветром в воздух полиэтиленовый пакет напоминает призрака. Намджун останавливается, чтобы накатить так кстати прихваченной с собой валерьянки. Желательно целый пузырек, потому что от страха все тело дрожит, а сердце готово выпрыгнуть из груди и сбежать к канадской границе.              Ким начинает копошиться в своем рюкзаке для выживания, и вдруг кожей чувствует чужое присутствие позади себя. Из рук моментально все валится, Джун хочет что есть сил рвануть с места, даже не оглядываясь посмотреть, кто же за ним стоит, но крепко ухватившая мужчину за плечо ледяная рука не дает этого сделать. По напряженной шее Кима скользит холодное острое лезвие тесака, и он уже мысленно прощается со всеми, кого знал. Даже с бесячим Чон Чонгуком.              СТОП СТОП СТОП!!! Нельзя так просто взять и умереть от рук маньяка, не отомстив морковному магнату за Юнджи! Намджун, ни секунды не медля, резко разворачивается и что есть сил бьет ногой маньяку в пах. Перед тем как со всех ног побежать, пока мужик корчится от боли, Джун успевает увидеть, что тот одет в черный рыбацкий плащ, а лицо скрывает маска из «Крика».              — БЛЯЦКИЙ ЧОН ЧОНГУК, ОТКРОЙ!!! — что есть мочи вопит Джун, разбивая кулаки о железную дверь, пока на пороге не показывается в недоумении хлопающий блестящими черными глазками Чонгуки. И выглядит он, как ни странно, как будто весь вечер готовился к встрече с любимым огородником: черные как смоль волосы уложены аккуратными волнами, густые брови чуть подкрашены, кожа благоухает элитным парфюмом, последние три пуговицы на бордовой клетчатой рубашке расстегнуты, что открывает вид на красивую шею и выпирающие ключицы. Но Киму сейчас откровенно поебать на то, что странно, а что нет. Он незамедлительно проскальзывает в дверной проем, закрывая дверь изнутри на все замки.              — А я вижу, кое-кто по мне соскучился, — Гук еле заметно улыбается, игриво изогнув брови.              — Хуючился! Меня маньяк чуть не грохнул, ты со своими подкатами вообще не в тему сейчас! — Джун жадно хватает ртом воздух и никак не может успокоиться, а младший краснеет как помидор и чуть не задыхается, пытаясь сдержать смех, чтобы не спалиться раньше времени.              Чонгук усаживает Намджуна в свое любимое бархатное кресло цвета морской волны и ставит на журнальный столик перед ним чашку горячего ромашкового чая и кусок тыквенного пирога, а сам устраивается сзади и безо всякого разрешения начинает разминать напряженную шею и плечи, тихо воркуя на ухо успокаивающие слова. Теплые нежные пальцы ебанутого соседа ощущаются на коже намного приятнее, чем острое лезвие, так что Ким позволяет себе расслабиться и получать удовольствие от массажа и вкуснейшего пирога. Тем более, здесь Джун точно в безопасности, все-таки железная дверь и противоударные стеклопакеты должны в случае чего защитить от сумасшедшего с тесаком.              — Не думал, что когда-нибудь скажу такой бред, но можно я у тебя останусь до утра? — Джуну хочется ударить себя за такие слова, ведь он вроде как недолюбливать Чонгука должен, а не ночевать у него с угрозой для целостности своей жопы.              Округлое личико младшего блаженно сияет, и тот не может сдержать радостного визга:              — Дададада конечно, можешь хоть переехать ко мне насовсем, милый!              — Так блять, никаких «милых», я остаюсь только потому, что мне ссыкотно выйти из дома, вдруг меня там этот урод поджидает, — Намджун хмурится и пытается выбраться из плена обнимашек Гука, на что младший обиженно дует губки.              Обычно в хэллоуинскую ночь Гуки устраивает себе марафон любимых хорроров, но в этот раз приходится изменить традиции. Нельзя же смотреть такое с любимым мужчиной после того, как на него напали. Останавливаются парни на том, чтобы просто немного поиграть в видеоигры, а потом, если все будет спокойно, лечь спать. Чон даже не пристает, хотя дается это ох как нелегко, когда мужчина, который заставляет его сердечко биться чаще, сидит так близко, что их плечи соприкасаются, да еще и настолько увлечен игрой, что почти не моргает и постоянно то облизывает, то прикусывает такие манящие пухлые губы. Намджун думает, что он супер офигенно играет и пищит от радости как ребенок, когда в очередной раз побеждает, но он не замечает, что его противник просто слишком занят залипанием на него, чтобы следить за происходящим на экране.              — Ладно, беру свои слова назад, ты не такой уж хреновый сосед, — с ноткой теплоты в голосе сонно бормочет Джун, устраиваясь на плече больше не бляцкого Чон Чонгука, — если бы не твои глупые выходки, мы даже могли бы стать друзьями.              — Отлично, значит, приворот начинает действовать! — Чон усмехается и потирает ладошки, изображая вселенское зло. А Намджуна как будто током шибануло, весь сон сразу как рукой сняло.              — П-ПРИВОРОТ? КАКОЙ НАХУЙ ПРИВОРОТ? — визжит Ким и как ошпаренный отскакивает от Гука в другой конец комнаты, очень жалея, что осиновый кол вместе с остальным снаряжением бросил на дороге, сейчас бы он ох как пригодился.              Чонгук приобнимает брыкающегося Джуна и шепчет на ушко:              — А ты подумай, дорогой. У тебя недавно с огорода пропала тыква, а сегодня ты съел мой тыквенный пирог и резко перестал меня ненавидеть. Чувствуешь связь? — старший в ответ только плечами пожимает, — короче, спизженная за 7 дней до Хэллоуина тыква с огорода того, с кем хочешь связать свою жизнь, плюс немного своей крови, плюс щепотка земли с могилы младенца. Из этих ингредиентов в полнолуние испечь приворотный пирог и в хэллоуинскую ночь накормить любимого. Вуаля, любовь до гроба готова!              Намджун резко бледнеет и чувствует, будто его сначала выпотрошили, а потом все органы вперемешку обратно закинули. Юнджи! Его милая Юнджи, которая могла сделать его фермером года, теперь у него в желудке! Да еще и стала частью коварного плана соседа-извращенца! Хочется то ли орать, то ли плакать, то ли блевать, то ли броситься на улицу, найти маньяка и самому попросить убить его, чтобы не мучиться. Но все, на что сейчас способен Ким, это забиться в уголок и сидеть там, обхватив руками колени и тихо поскуливая.              — Не волнуйся, дорогой, мы теперь с тобой будем счастливы, — нежно шепчет на ушко младший и успокаивающе гладит несчастного по голове, зарываясь пальцами в шелковистые прядки.              — Нет никаких «мы» и никогда не будет! — рычит Ким, уворачиваясь от рук Гука. Только вот ловит себя на мысли, что рядом с морковным магнатом вполне комфортно, и прикосновения его отвращения не вызывают, и от бархатного голоса внутри какое-то необъяснимое тепло разливается. Ну все, Ким Намджун, иди убейся, приворот точно действует!              Чон, видимо, слов не понимает, и только сильнее липнет к старшему. Обнимает, поглаживает, утирает мокрые дорожки от резко накативших слез на прекрасном личике, бесконечно шепчет о том, как сильно любит. Намджун даже почти поддается. Почти.              — Знаешь, почему я тебя недолюбливаю? — Гук в ответ вопросительно вскидывает брови, — да потому что блять нравишься ты мне. Давно нравишься. Но такие отношения у нас в деревне не поймут, это раз, а ты придурок, это два. Можно ж было как-то контролировать свою симпатию, а не голосировать об этом на каждом шагу. Сам же знаешь, людей хлебом не корми, дай повод посплетничать. Вот они и пустили сплетен, что я гей со стажем, половину парней на селе перетрахал, а с тобой у нас якобы все пиздец серьезно, даже ребенка усыновить собираемся. Но это еще цветочки. Ты ж, дебила кусок, вместо того чтобы со мной хотя бы подружиться попробовать, после первого же отказа начал мне пакостить, да еще и воспользовался моей суеверностью! Приворот этот чертов сделал, а не будь ты таким идиотом, все бы и без него получилось.              — Джуни, послушай, — Гук начинает оправдываться, но Намджун не дает закончить:              — Хватит, Чонгуки! Я не игрушка. После того, как ты поступил со мной, у нас точно ничего не будет. Я лучше умру, чем буду кому-то принадлежать против своей воли. Кстати, насчет умру, я надеюсь, что убийца сидит где-нибудь поблизости в засаде, потому что я прямо сейчас покидаю этот проклятый дом.              — Тогда можно попросить тебя кое о чем в последний раз? — Чонгук поджимает дрожащие губы и судорожно хлопает пушистыми ресницами, наигранно пытается заплакать.              — Ладно, валяй, — соглашается Намджун.              — Раз уж сегодня Хэллоуин, то... сладость или гадость? — Гуки щенячьими глазками смотрит на старшего, а тот лишь шумно вздыхает и закатывает глаза.              — Ты мне гадостей наделал на 20 Хэллоуинов вперед, если ты не заметил. Но ладно, мы все равно больше не увидимся, так что получи свою сладость, — Ким сразу понял, какую «сладость» имел в виду младший. Он осторожно притягивает Гука к себе за талию и несмело прижимается своими сухими покусанными губами к чужим нежным и бархатистым, с привкусом абрикосового бальзама. И правда сладко. Намджун, признаться честно, нехотя отрывается, но требовательный младший тут же завлекает его в новый поцелуй, уже более чувственный и горячий. Сминает чужие губы нежно, но настойчиво, до легкой боли покусывая, оттягивая, проникая в горячий рот и хозяйничая там языком. Прижимает Намджуна к себе так близко, как только может, изучая ладонями каждый сантиметр любимого тела, заставляя кожу предательски покрываться мурашками. Довольно улыбается в поцелуй, когда выбивает из старшего еле слышный стон. А Намджуну от этого крышу сносит. Ну, или просто из-за действия приворота, кто знает. Он усаживается младшему на колени и принимается расцеловывать крепкую шею, оставляя на загорелой коже отметки в тон рубашки. Оттягивает назад черные кудри, заставляя Чонгука запрокинуть голову, оставляя старшему больше пространства для творчества. Мажет языком по выпирающим ключицам, ведет влажную дорожку к уху, нежно целует в мочку, легонько прикусывает, забавляется с рядом сережек-колец. Чон от этих нехитрых манипуляций стонет до неприличия громко и под Намджуном как уж на сковородке извивается. Ким собственным телом через два слоя плотной джинсовой ткани чувствует, как сильно возбужден младший, да и у самого уже давно в штанах тесно. Но вместо того, чтобы продолжить, как того отчаянно просит Чонгук, опаляя кожу горячим шепотом, Намджун резко встает и направляется к выходу.              — Прости, Гук, это все твой ебаный приворот. А теперь прощай.              Чон крепко хватает любимого за руку, не давая уйти, и вдруг заливается истерическим хохотом:              — Намджуни, милый, ты правда поверил в эту чушь с приворотом? Я, конечно, тот еще дебил, но искать землю с могилы младенца, ты серьезно подумал, что я на такое способен?              — В смысле блять? Если я ел не приворотный пирог, то что? — у Джуна глаза размером с блюдца и рот от удивления широко открыт.              — Обычный тыквенный пирог. Ну да, я украл твою тыкву, чтобы тебе напакостить, а потом подумал, чо это добру пропадать. Но тут все по-честному: ты украл мое сердечко, а я украл твою тыкву. Мы квиты.              — Хуиты! — рычит Ким, — я все равно лучше принесу себя в жертву тому ушлепку с ножом, чем останусь с соседом-извращенцем, который оказался еще и пиздаболом!              — Не хочу тебя огорчать, но никакого ушлепка с ножом на самом деле нет, — признается Чонгук, вытирая проступившие от смеха слезы, — знаешь нашего местного алкаша Ким Сокджина? Он за литр моего самогона кого угодно сыграет так, что хоть Оскар вручай.              И тут Намджун понимает, что вся эта чертовщина, что творится с ним на Хэллоуин, началась как раз в том году, когда в село приехал Гук. Нетрудно догадаться, чьих рук это было дело.              — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ГРЕБАНЫЙ ЧОН ЧОНГУК! — Джун набрасывается на младшего с кулаками, но тот физически достаточно силен, чтобы противостоять и собрать разъяренного Кима в охапку, — но если никакого приворота не было, какого хрена я все еще хочу тебя?              Чонгук расплывается в счастливой улыбке, целует немного успокоившегося Джуна в покрасневшие щеки и шепчет:              — Ким Намджун, ты официально додинамился!              — Нахуй пошел, извращенец-насильник-пиздабол... айщ, — Гук кусает Кима за губу, не давая закончить. — Похититель тыкв-сексуальный огородник-морковный магнат-самогонщик-бляцкий Чон Чонгук, — договаривает старший, тяжело дыша после затянувшегося горячего поцелуя.              — Извращенец-насильник-пиздабол-похититель тыкв-сексуальный огородник-морковный магнат-самогонщик-твой любимый парень-бляцкий Чон Чонгук, — исправляет Гуки и нежно чмокает старшего в кончик носа.