taking off

Для того, чтобы заинтересовать Хёнвона потребовалось лишь немного надавить на жалость. Молодой учёный сразу же заметил старые шрамы от опытов. Сразу же начал осматривать даже там, где не положено. Сразу начал смотреть на него совсем не как на подопытное. Так смотрят обычно на девочек в клубе, которых хотят затащить в постель, а потом утром убежать, не оставив им ни номера, ни поцелуя в лоб. Или на того, с кем потом останутся и приготовят вместе с тобой завтрак. Он слишком давно не был в таких местах. Тогда в голове Хосока появился план побега. Он сбежит отсюда. Любою ценой. Нужно было улыбнуться, кое-как, совсем вымученно, когда Хёнвон вводил в него очередную иглу. Специально так сделал или нет? Не знал. В голове крутилось лишь очередное, привычное уже, «не надо». Затем нужно было кое-как встать, пусть для этого и не понадобилось его мастерство — было слишком больно, чтобы подняться. Спина задеревенела, а позвоночник, казалось, выдрали, а вместо него вставили негнущийся металлический штык. На протянутую руку он ответил тем же, чуть сжимая ладонь больше своей. Сухая и тонкая. Но Хосок прекрасно помнит, что именно такие доставляют в разы больше боли, чем огромные кулаки с острыми костяшками. В первый день Хёнвон ничего не сказал, а по коридорам вёл, вовсе опустив голову. Оставив в клетке, он только вздохнул и обернулся, закрывая двери за собой. Больше он не смотрел на него. Лишь кидал взгляд поверх головы. Не давал ничему выдать себя, боялся. Его, способного сжечь всё что угодно, или Кихёна, который за любой шаг в сторону от плана готов разбить очередную склянку об голову нарушителя. Оба одинаковы страшны. Спустя двадцать дней он, наконец, начал приветствовать его. Сначала смотря ему в ключицы, что с его ростом выглядело так, будто горбился. Затем смотрел чуть выше его головы, снова, а спустя месяц смог взглянуть в глаза. На что получил лишь улыбку, благодарную в этот раз. Спустя ещё месяц Хёнвон пришёл в клетку без шприцов и ремней. На недоверчивый взгляд он даже выставил ладони перед собой, а затем и вывернул карманы рабочего халата, где была лишь ручка. Единственное, что Хосок может вспомнить с той встречи — лишь глупая шутка и тёплое прикосновение к запястью. Первый этап прошёл успешно. Для того, чтобы влюбить в себя учёного, потребовались ещё три месяца. Началось всё с разговоров, закончилось постелью, в которую Хёнвон вбивал его, загнув ногу так, что она потом ещё полчаса не могла двигаться нормально. В эти моменты лишь нужно было выгибать спину, будто она не болит и чуть ли не скулить, иначе по ягодицам приходились жгучие удары, а в шею впивались зубы. На его чуть ли не крики никто не приходил. Даже когда он чуть не сорвал голос, не было ни намёка на людей снаружи. Позже Хёнвон сказал, что клетка звукоизолирующая, и сколько бы он не кричал, никто не узнает об этом. Страх или что-то противоположное вызвали эти слова, нельзя сказать. В тот момент Хосок пытался только переползти на кровать. Регулировать температуру тела, когда он возбуждён, — сложно. Легко поджечь постельное бельё или даже опалить какую-то часть тела твоего партнёра. Поэтому после ложной пожарной тревоги, Хёнвон ставил его на коленки только на полу, не позволяя касаться ничего, порой даже связывая руки проволокой, которая ближе к концу стекала с его рук, оставляя ожоги. Ему было плевать. Именно это понял Хосок, когда, после первого их раза, Хёнвон лишь застегнул штаны и пошёл обратно в лабораторию. Он хотел лишь обладать его телом. Хотел узнать больше обо всём, что происходит с его организмом. Хотел исследовать. Или так хотелось думать Хосоку. Хотелось лишь знать о том, что это его ключик к тому, чтобы выбраться отсюда, а самого Хёнвона оставить где-то позади. Он был лишь ключом. Ровно до того момента, когда наконец не пришёл в его комнату не для того, чтобы изгаляться над его больным телом. Он не поздоровался, даже головы не поднял, как в их первые дни знакомства. Лишь упал рядом на постель, и, чуть перехватив за талию, уткнулся куда-то в шею. Старое тепло, которое, казалось, исчезло с первого же поцелуя, вернулось обратно. Именно таким ощущалось то прикосновение к запястью. Только в тот день Хосок наконец заметил, какой у него уставший вид и глубокие синяки под глазами. Хёнвон ничего не сказал ни тогда, ни сейчас, когда они целуются на капоте его машины. Но Хосок почувствовал это. Большее. Человек перестал быть лишь ключом, а он — всего лишь красивым монстром. И дело ли в их разговорах, которыми наполнились их встречи вместо секса, или в том, что боль от этих рук стала такой приятной. Сирена раздаётся в тот момент, когда Хёнвон стягивает с него рубашку, оглаживая грудь и щипая соски до боли. Он никогда не может нежнее. Но Хосоку этого и не нужно. У них не остаётся шансов сбежать живыми, поэтому хочется лишь того, чтобы его одной рукой прижали лицом к стеклу, а другой до боли в пояснице заставили прогнуться. Но Хёнвон лишь оставляет его сидеть на своих коленях, чуть убирая в сторону бельё, — достаточное пространство, чтобы войти в него. Кожа на груди уже красноватая, как и на щеках, и плечах. Становится трудно дышать. Жарко настолько, что невозможно дышать. Хёнвон лишь чуть улыбается, понимая к чему их это приведёт. Его заданием было создать идеальное оружие. Он его и создал, когда впервые понял, что для наивысшей температуры нужно возбуждение. В условиях центра его добиться было сложно без сексуального контакта. Признаться честно, он лишь хотел утереть нос Кихёну, который полгода не мог добиться ничего. Он хотел всего лишь получить желаемую разрядку и выпустить гнев. Хотел лишь услышать крики и согреть давно холодные руки ударами о кожу. А затем попал в ловушку глубоких глаз и тёплой кожи, мягкой улыбки и тихого голоса, который часто запинается о воздух. Он попал в ловушку под именем «MX0103» или же Ли Хосок. Когда он входит в Хосока, то сирена утихает. Значит, уже идут. Во главе точно Ю Кихён и его помощник — Сон Хёну. Об этом Хёнвон сразу же говорит, но в ответ получает лишь рваный вздох и просьбу двигаться. От кожи под руками уже исходит пар. Таким образом, машина взорвётся задолго до прихода отряда. Уходить — так красиво. Именно это однажды сказал ему Хосок, когда они говорили о какой-то ерунде. От возбуждения на лобке показываются вены, а ноги сводит судорогой. Хосоку хочется или кончить, или расплакаться в голос. Единственное, что удерживает, только руки на бёдрах, сжимающие в местах старых синяков, делая лишь больнее. Но он не возражает. Даже рад, ведь за терпение всегда достаётся награда. Они близко, понимает Хёнвон, когда Хосок уже сам двигается на нём, а в машину проникают огни фонарей. Они видят машину, понимает он, когда чужая рука касается стекла и плавит его на глазах. Именно тогда он начинает сжимать чужое горло, стараясь если не задушить, то создать иллюзию этого. Его движения выбивают из Хосока лишь крик, подавленный удушьем. Становится невыносимо жарко. По дрожащим бёдрам понимает, что он сейчас кончит. Взрыв разносит машину полностью, не оставляя и шанса схватить беглецов. Ю Кихён снимает маску, чтобы лишь выругаться и плюнуть на землю. Упустил.