Cardinal Sin

— Что с тобой, сестренка? — Мирала грациозно присаживается рядом — диван чуть пружинит под ее весом — и обнимает плачущую Рилу за плечи, притягивая к себе. — Даэна, — всхлипывает Рила, сердито вытирая глаза ладонью. — Ее убили. Мирала тотчас же вспоминает — болтливая надоеда, и эти метки-точки вокруг глазниц: из-за них бестолковые глаза кажутся еще более огромными и тупыми, словно у морского быка. Вечно норовила задеть Рилу бедром — невзначай, как будто случайно, и вставала на хоровом пении поближе, поближе — так, чтобы можно было скользнуть рукавом по открытому запястью. В общем, только напрашивалась. И даже сбрасывать с обрыва в море ее не пришлось — прыгнула сама как миленькая. Еще, похоже, и обкончалась в процессе. Только вот почему тогда?.. Тревога вдруг прошибает Миралу холодным потом. — А что вообще с ней случилось? С чего ты взяла, что это убийство? — Мирала старается говорить настолько рассудительным тоном, насколько вообще способна. Рила только пожимает плечами. — Так полицейская начальница нам сказала. Говорит, никаких сигналов к суициду Даэна не подавала, вовсе наоборот, недавно на постоянную работу устроилась, а вдобавок к тому ушла в тот день из дома в необычное время… В общем, подозрительный случай. Но… — Рила хмурится, а затем недоуменно моргает, — ведь это же Армали. Тут не бывает никого из чужих. — Почти не бывает, — поправляет Мирала; несмотря на все меры по ограничению въезда, которые действуют в родном мире, за наемниками не всегда уследишь даже на орбите Тессии — особенно за местными уроженками. Кто-то нет-нет да поможет контрабандисту или просто досужему инопланетнику проскользнуть в обход правил и виз — из личных чувств или ради обычной выгоды. (Она сама пару раз участвовала в поручениях — оплачиваемых с тройной защитой через анонимные сайты, — которые должны были иметь отношение к чему-то подобному; но награда была хороша, и остальное Миралу не волновало.) — И все равно… — Рила качает головой, точно кукла. — Подозрительно, понимаешь? И страшно. Мирала прижимает ее к себе сильнее. Глупышка Рила. Ну в самом деле: какое «страшно», если уж ей-то точно бояться нечего. — Почему тебя это вообще настолько беспокоит, сестренка? — Я… Я вроде как ей нравилась. И если бы я ответила… то, может быть, Даэна не умерла бы. — Она все равно была тебя недостойна, — успокаивающе шепчет Мирала в самое ухо сестры, щекоча нежную кожу внутри теплым дыханием. На мгновение накрывает желание: накрыть губами, пощекотать языком, а потом провести по краю ушной впадины, к ямке, переходящей под щупальца, неторопливо и хищно, пока Рила будет мелко дрожать от напора незнакомых эмоций. А потом отпрянуть и рассмеяться как ни в чем не бывало. И обнять, успокаивая, уже по-другому: крепко, надежно, так-что-не-вырваться — как и должна обнимать сестра. Старшая, опытная сестра, ориентир и опора. Никто не позаботится о Фалере с Рилой лучше, чем она. Ни одна из этих напыщенных, неуемных, неловких дур — старых и молодых, неважно; никто из них не знает сестер так, как Мирала — никто не наблюдал за ними так пристально, так напряженно, с самого их рождения, никто не выучил с такой точностью их привычки, их любимые жесты и выражения. По ночам ей порой представляется: вот они обе, по разные стороны от нее, как в детстве бывало. Они не делают ничего, просто прижимаются к ней всем телом — так ласково и доверчиво, так беззащитно, что хочется оплеуху влепить — или привязать крепко-накрепко. И так удобно становится — пригреться на шее сестренки, у самой вены, чтобы чувствовать пульс. Биение крови успокаивает, баюкает, уносит в еще один сон-во-сне. Просыпаясь, Мирала чувствует, как решимость в ней крепнет еще сильнее.

* * *

— Да! Я сделала это! — Фалере, обычно такая сдержанная, едва ли не подпрыгивает, распахнув дверь. — Я прошла в конкурс! Теперь у Фалере будет возможность начать собственный исследовательский проект — а вместе с тем и шанс на карьерный старт. Если только удастся обратить на себя внимание и добиться хоть каких-нибудь стартовых инвестиций, то она сможет нарабатывать необходимый стаж, не отрываясь от обучения. — И кто бы ждал другого, — хмыкает Мирала, плавно вырастая навстречу ей. На ней — одни только рабочие штаны, сегодня она решила проверить в доме электричество, раз никакой работы не перепало; зримый контраст с изящным голубым платьем Фалере и шапочкой в тон. Они сталкиваются лбами, и Мирала тотчас же подхватывает сестру, отрывает от пола, кружит, прижимая к себе — наслаждаясь силой мышц и биотики, позволяющих вместе удерживать на весу почти взрослую, не самую слабую и худосочную из азари. Вот ростом Фалере не вышла, что да, то да. Но так, как сейчас, ее лицо вровень с лицом Миралы, и невозможно не сделать следующего шага — это так же естественно, как вдох и выдох. Как биотика, бурлящая в нервных окончаниях. Мирала даже глаз не закрывает. Никогда не понимала: зачем. Губы Фалере такие сладкие, что даже больно в груди. И отблески чувств сестры на ее коже — такие близкие: так и просят у Миралы коснуться. Образы — эхо все тех же прыжка и возгласа, эхо чужих чьих-то объятий — почти касаются разума, задевают, как тени птиц. Она отрывается ото рта сестры; дыхание у нее сейчас частое и загнанное, как после пары часов напряженной тренировки в спортзале. — Ох, прости, сестренка, — широко улыбается Мирала — так, что болят уголки рта. — Не сдержалась. — Я… понимаю, — голос Фалере звучит неловко и принужденно, словно она перебарывает себя. Или давит внутри какое-то подозрение. Но затем ее губы тоже расходятся — улыбка стирает с лица тень мгновенной тревоги, и Мирала проводит большими пальцами по ее щекам, чтобы закрепить эффект. — Не хочешь сходить куда-нибудь, отметить? — спрашивает она, поглаживая основания сестриных щупалец. — Я достала билеты на «Взрывную волну А-Ир». В новом концертном комплексе, его только недавно выкупили у строителей. Я была на открытии, помнишь? От фирмы. Но с тобой не жалко и еще раз. Фалере чуть отстраняется. Не разрывает контакт, но все-таки… все же. — Я подумаю. Может, меня захотят видеть коллеги. С кем я буду работать над своим проектом. Не хотелось бы обижать их, понимаешь? Мирала хмурится. Не отвечает. Фалере высвобождает плечи осторожно, очень осторожно. Кладет Мирале на плечи руки сама. Но ее касания — совсем не уверенный жест обладания, даже если подушечки пальцев задевают голую, поблескивающую кожу. Она в последний раз прижимается к Мирале всем телом — и стремительно исчезает за дверью, ведущей к собственной комнате. И Миралу обжигает, точно биотическим кнутом, под который она как-то подставилась в летнем тренировочном лагере, живой образ: Фалере, целующая кого-то, одетого в такой же лабораторный халат, в губы, обвивающая руками чужую шею, беззастенчиво жмущаяся бедрами к бедрам. Колено сестры скользит между чужих ног — нежная провокация, вознаграждаемая нетерпеливым ответом. И черные, невозможно черные глаза, которые смотрят мимо — настолько мимо, что даже и вообразить нельзя. Мирала стискивает пальцы в кулак и впечатывает костяшки в стену — так, что становится по-настоящему больно. Никогда. Фалере будет обнимать только ее, Миралу — или никого больше.