Cardinal Sin

Она приходит — приезжает, воспользовавшись условно-бесплатной транспортной линией, где можно было рассчитаться без личной карты — на тот самый пляж, куда собиралась с утра, как ни в чем не бывало. За прошедшие годы Мирала отлично выучила: чем естественнее себя ведешь, тем лучше. Матроне понадобилось пройтись; мало ли, отчего — в такую погоду даже почтенная дама может захотеть отдохнуть и освежиться. Пройдя мимо отмечающих начало отмели обтесанных скал, Мирала встает на берегу, зарывается пальцами ног в остывающий песок. Глядит на линию горизонта — тревожно-красную, яркую, как то слово, которым ее назвала Посвященная, делая охранный знак. Прежде, чем детектив поправила ее на более светское: «а-синдром». Она — ардат-якши, подумать только. Не в кино, в жизни. Мирале вдруг делается так весело, что она вприпрыжку добирается до кромки моря и ныряет, даже не сбросив одежду — кроме надоевшей душной накидки. Теплая вода ничуточки не остужает кожу, только кружит голову еще сильнее. Она выныривает и смотрит в небо, прищурившись и раскинув руки. Вот, наверное, что имела в виду Самара под этим своим «ощутить в мире богиню» — сейчас Мирала чувствует себя причастной к такому могуществу, о котором и мечтать не могла. Одно дело просто знать, что кое-что можешь. Можешь даже много чего, если честно. Но убивать биотикой можно по-разному — в тренировочном лагере каждую смену это объясняли доходчиво, без устали, на примерах и с видео; так почему бы и не через слияние? Способ ничем не хуже других. И другое дело — когда ты знаешь, как это все называть. Название — это определенность, что-то твердое и прочное. Опора. Даже если оно пахнет фильмами ужасов, в которые никто во взрослом возрасте не верит всерьез. «Ардат-якши», — еще раз произносит Мирала про себя, качаясь на волнах. Потрясающе. Кажется — вот-вот, и из нее начнут лететь вверх пузырьки, как из газировки. И если это правда генетика, как обмолвились между собой те двое, и мать ничего точно не знает про сестер, то Мирале, наоборот, все понятно. Теперь так точно. Они — такие же внутри, как она, и вот поэтому у нее и вышло в тот раз получить от Фалере эхо: поймать трепещущую нить ее разума в свои надежные пальцы. Да, они — ее, несомненно; уж точно куда больше, чем принадлежат Самаре, которая сейчас, должно быть, уже изображает мученицу на дознании у еще большего числа Посвященных и полицейских. Мирала со злостью трет место последнего укола. Разве может кто-то в целой вселенной добровольно соглашаться на это все? Честно сказать, она не вполне верит, что Фалере и Рила смогут согласиться на это тоже. Если, конечно, Самара не надавит на них. Расплачется, может, даже. С ней, Миралой, такой прием не сработал — но Самара может отыграться на остальных. Уж такая она. Похоронит и других с собой вместе, только дай ей волю. С Самары сталось бы и вполне буквально похоронить, если детектив не просто так пугала насчет смертной казни. Но ничего. Она вернется за сестрами потом. Когда-нибудь. Обязательно. Сейчас же — сейчас ее нужды сосредоточены на целостности собственной чешуи. В конце концов, ей и без того хотелось убраться с Тессии годика через два. Конечно, теперь искать подходящий вариант придется быстрее, но импровизация — ее, Миралы, конек. Она ныряет чуть глубже под воду, задерживает дыхание, прикидывая: насколько ее хватит вот так. Оказывается удовлетворена результатом — и ныряет снова. Мирала крепкая, сильная — ей не составит труда проплыть подальше, до соседнего района, откуда ходит маглев в направлении космопорта. Вот только куда она при таком подходе денет оружие? В лазурь себе запихнет, разве что. Можно было бы воспользоваться документами Самары, но если сигнал из дома и правда уже поступил, то ее повяжут немедленно. Это будет самая идиотская поимка из всех, о каких Мирала слышала сплетни: на улицах, во дворах, в галереях. Она думает о сумке матери, оставшейся на берегу. Сумку будет жалко тоже, хоть меньше, чем пистолет. Вроде бы и очень... матронистая, но вместительная и удобно висит что на руке, что через плечо. Так ничего точно и не решив, Мирала выныривает еще раз, чтобы вдохнуть воздуха, — и видит на берегу одинокую азари. Сердце глухо ударяет в груди; в пальцах разливается щекотка биотических импульсов. Но та азари улыбается ей, приветливо, чуть изогнув край рта — как дружелюбное отражение, перед которым стоишь себе в полный рост, изучая собственное сильное тело, выбирая наиболее выгодные углы освещения — исключительно для себя, не для тех, кто станет волочься следом. И лица у них двоих очень похожи — не до неразличимости, конечно, как с Самарой, но вполне достаточно. Не требуется много времени, чтобы дернуть ногами, скидывая юбку на дно — и разорвать по шву свободную безрукавку. Мирала выходит из воды обнаженная, точно скульптура времен Рассвета, с гордо поднятым подбородком и подходит к этой, улыбчивой, покачивая бедрами. Вода стекает по ее коже, обволакивая, чувственно обозначая каждый изгиб. — Не хочешь погулять со мною, красивая? — У другой азари глубокий голос, переливчатый, точно перламутровые блики на боку огромной жемчужины. Она проводит пальцами по груди Миралы — высокой, аккуратной груди с напрягшимися сосками. — Хочу, — отвечает Мирала, склонив голову к плечу. Вбирает в глаза мельчайшие грани чужого облика, словно фокусируя линзу, и в такт с расширенными, черными, как самая беззвездная ночь, зрачками пульсирует непроизнесенное: «А ты — ты хочешь ради меня преступить закон?» Другая азари смотрит в ответ, и в ее глазах умирающими звездами вспыхивает согласие. Мирала улыбается — сладострастно и широко. Незнакомка — которой недолго осталось быть таковой — подается навстречу, раскрывая губы для поцелуя. Ее метки отличаются от меток Миралы, однако белая глина — незаменимая помощница в гримировке — способна сделать свое дело. Ее тело будет легко утопить, а одежда и кредитная карта позволят покинуть городские окраины незамеченной.