✝ Пролог ✝
«Жизнь — всего лишь череда событий, которые ты оформляешь так, чтобы походить на книжного героя». Эти слова принадлежат одной из моих подруг — Хисане Лин Мин, уверенно идущей впереди всех. Если коротко рассказать о Хисане, то она по национальности коренная китаянка с белоснежными коротко подстриженными волосами до плеч и спокойным характером. «Не может быть по-настоящему смешным то, в чем нет хотя бы капельки глупости», — добавляет рыжая Киришима Микото, заправляя огненно-рыжую прядь за ушко, шотландка с веснушками на коже и поистине взрывным характером. Они обе, такие разные внешне, характерами, знаниями, национальностями, но отчего то обе оборачиваются ко мне и ждут. Их фигуры такие яркие в лучах заходящего на небе солнца, маленькие, родные, но его твердая прямая спина сияет ярче всех. Широкая и надежная. Я опускаю руку в свой рюкзак за спиной и достаю блокнот в строгом оформлении. Он синий и небольшой, легко умещается на моей ладони, с такой красивой крашенной металлической закладкой в виде бутона камелий и тонкой атласно-желтой лентой, уместившейся между страниц. С какой-то слабой грустью и ностальгией просматриваю пару страниц с легким ровным почерком, останавливаясь на самой последней, которая была девственно пустой. Мня одолевает горечь и смирение. Ручкой тонко-тонко пишу на ней прощание самой себе на русском, старой себе, Калистий Лилий Карловне, и пожелание на будущей себе — Миюки Хаяси. Я понимаю, я уже не та девушка, что вела когда-то этот блокнот прежде и тряслась над воспоминаниями, как Кощей над златом, боясь забыть о своем давно минувшим в лету прошлом. Боясь потерять себя сейчас, и истошно исписанные событиями, биографией, датами, и именами страницы. Мне сложно отказаться от дорогих греющих душу воспоминаний, разорвать связи с близкими, друзьями, оставить их позади и наконец перешагнуть с чистой совестью вперед. Но даже я теперь отчаянно понимаю, как раньше уже никогда не будет, оно останется там глубоко в прошлом, и нужно сделать выбор — нужно жить и идти дальше. Очевидный выбор. Оказавшаяся на пути металлическая мусорка как раз кстати, я выкидываю в нее свое темное прошлое, вслед за ней кидая подожжённую зажигалку учителя Гото, что всегда лежала в кармане после его смерти. Ту самую, серебряную, с фигурами разинувших клыкастые пасти волков на крышке. Из мусорки пошел темный дым и с треском огонь начал пожирать исписанные страницы блокнота, но меня совсем это не тревожит. Даже когда мальчишка, шедший позади всей нашей компании, вдруг обеспокоенно оборачивается понимая, что на протяжении шести минут разговора подруга молчала, с ужасом ища пропажу. Озирается по сторонам, находит впрочем быстро, передвигается еще быстрее, хватая за ладонь и говоря: — Миюки? Ты что делаешь? Все хорошо? — Осторожно старается увести подальше от дымящегося бочка потянув за руку, Рикуо вслух причитает того «хорошего» человека поджигателя, осматривая чистую кожу девичьих ладоней. — Ты не обожглась? Глаза напротив такие солнечные, красочные, карамель в них живет своей жизнью, в них хочется утонуть. Я долго в них внимательно всматриваюсь взвешивая непростое решение. Его щеки окрашивает яркий забавный багрянец, когда он медленно, неверующе с радостью осознает, что я с нежной улыбкой переплетаю наши пальцы вместе. В совсем не дружеском жесте. Кое и есть ответ на его признание и искренние чувства ко мне. — Лучше не бывает, — отвечаю ему и уже громче кричу нашей компании. — Эй, народ, а может по мороженому? Меня совсем это не тревожит, ведь теперь я дышу и живу для тебя…✝✝✝
Я не знаю, может, это снится, Только что ты там ни говори, Есть на свете жёлтая птица, Птица цвета утренней зари. Для нее — оранжевые зори, Для нее — зеленая трава, Для нее — волшебники над морем Голубые ставят острова. Я в жар-птиц и в красных птиц не верю, Канули в столетья чудеса, Верю только в жёлтые перья, И в большие зеленые глаза Если мне придется лето вспомнить, Чтобы уберечься от тоски, Пусть тогда ко мне придут на помощь Стройные жёлтые малинуи И для вас не будет странным это, То, что мне так долго не забыть — Канарейку жёлтого цвета, В парусную лодку посадить.
✝ Глава первая: Рождение канарейки ✝
— Факалор-сама, не находите ли Вы сегодняшнюю ночь прекрасной? — Есима, обворожительно улыбнувшись, подлила янтарной жидкости в беловатую пиалу мужчины. — Отчего же? Нахожу, — весело подмигнув красивой женщине, мужчина пригубил спиртное и даже не поморщился, когда горячая жидкость попала внутрь обжигая стенки желудка. Эта ночь и вправду была прекрасной. Луна освещала ночной сад и блистала над большим старым особняком. Но делало эту ночь волшебной даже не сама скромница луна, а крики. Крики только что родившегося младенца. Они эхом проносились по длинным коридорам и, уносясь все дальше ветром, шли вглубь и тени дома. Сегодня в этом огромном особняке никто не спал. — Слышишь? Есима-сан, это наш будущий владыка! Который скоро поведёт свой ночной парад демонов, — восторженно шептал мужчина в ночную мглу, умиротворённо прислушиваясь к горластому младенцу: — это будет самый большой Шабаш, в который войдут сильнейшие демоны всего мира! Мы увидим рождение нового владыки своими собственными глазами, — взмахнув рукой и чуть не пролив остатки спирта, Факалор своими белыми зубами улыбнулся сидевшей рядом с ним Есиме. Во-первых, — он был сильно пьян, во-вторых — холост, и в третьих — сильно эмоционален. Женщина прикрыла персиковым рукавом кимоно свои ярко-алые губы, скрывая ангельскую улыбку от глаз хитрого мужчины. В её глазах мелькнула насмешка над ним. Они оба сидели на веранде свесив ноги с энгавы. — Знаешь, я думаю, мы не такие уж и старые. Можем и поучаствовать в параде. И молодым фору дадим! — сказала она, скромно захихикав в кулачок. Подлив себе жаркого напитка, Есима хоть и залпом, но элегантным движением опрокинула пиалу и удовлетворённо охнула от жара жидкости. — Всего-то девятьсот лет. Где ты стариков увидела, женщина? — с удивлением сказал Факолор, оборачиваясь вокруг своей оси в поисках так называемых «стариков». Но не найдя таковых, он весело рассмеялся. — Будем обучать молодёжь тактикам и сражениям, — в шутку ответила обворожительная красавица, всматриваясь в сочную зеленую траву под ногами, покрытую каплями росы. Но её восприняли в штыки. Есима хотела казаться загадочной, однако пьяный мутноватый взгляд выдавал женщину с потрохами. Факолор это видел и хотел невзрачно намекнуть, но тень за спинами екаев прокашлялась, привлекая к себе внимание парочки. — О чем говорим, «молодежь»? — уже расположившись возле изрядно подвыпившей парочки, проговорил глава этого дома. Маленький щуплый старичок с наголо выбритой головой добродушно улыбнулся подчиненным екаям и налил себе янтарной жидкости из маленькой белой бутылочки, стоящей на серебряном подносе. — Мать вашу, Нурарихен-сама! Старый Вы пройдоха, зачем же так пугать? — испуганно в один голос выкрикнули двое, обернувшись на него. Тот смерил их недовольным взглядом, потому что не любил, когда упоминали его покойную мать. Тем более в таком контексте. Но, услышав крики младенца из-за закрытой сёдзе, которые стали громче, простил молодых екаев, смягчив взгляд своих серых цепких глаз. — Так. О чем, же? — более напористо спросил бывший предводитель клана Нура, подталкивая к интересующей его теме разговора. — Мы говорили о твоем молодом внуке и об участии в параде сотни демонов, — заплетающемся языком мечтательно выдал Факалор, на что старичок только фыркнул и неистово заржал. — Вам-то в боях в таком-то почетном возрасте только и участвовать! Нам уже по сто тысяч лет, пора эстафету новому поколению передавать! — повисла недолгая тишина. Единственная женщина в мужском коллективе недовольно причмокнула языком. — Есима-чан, налей и мне саке. У меня ведь внук родился, — важно сказал Нура и выпил подлитое саке. — Эх, мне бы ваши заботы, Нурарихён-сама, — со вздохом протянул Факалор, скукожившись, вспомнив об уборке крыла дома после праздника, мелкий демон пакостник по статусу. — Хех. Пока, проказники! Сидите тут и скучайте дальше, а я пойду и тряхну стариной, — весело засмеявшись, Нурарихен махнул полами кимоно и под осоловевшие взгляды «проказников» вновь скрылся в темноте галерей-веранд, напоследок хлопнув створками фусума. — Зачем и приходил? — Спросил недовольно Факалор, сетуя на испорченную атмосферу романтики полетевшей к чертям, он придвинулся ближе к Еси как бы случайно при обнимая женщину за плечо. — Так на чем мы… — О твоих манерах, Факалор-сама, — На лице девушки застыла восковая маска безликой устрашающей улыбки грозной леди. — Вы ведь «джентльмен»? Эту прекрасную ночь, где даже луна светила ярче прежнего, огласили крики и брань женщин из закрытых бань, куда успел наведаться счастливый глава дома Нура, наконец ставший дедом. А так же даже в ночи светящий своей красной опухшей щекой, со следом женской ладошки, прогуливающийся по верандам одинокий Факалор.✝✝✝
2015 год, Россия. 16:40 по Гринвичу.
— Ты просто непослушная девчонка! Всегда такой была, — пожилой, но весьма крепкого вида дедушка томно вздохнул и печально покачал головой: — наверное, виноват в этом не кто иной, как я. Но пусть меня повесит сам Сталин, если я позволю тебе завершить дни высохшей старой девой. Мне нужны правнуки, много правнуков! Понимаешь ты это? Да будет тебе известно, я не собираюсь отправляться на тот свет, пока не увижу их. Заруби себе это на носу прямо здесь и сейчас. Это же твой женский долг, Калистия Лилия, черт бы тебя побрал! Карл, да скажи же своей дочери! Выше названный Карл, устало зевнув, только пожал плечами. Такие скандалы в его доме происходили чуть ли не каждый день с приездом Лили из Москвы. Он привык. Хотя обострились они с недавней смерти Марии и все становились хуже и хуже, перерастая в нечто невообразимое. Винстон же со смерти жены стал черствым и обозленным и начал наставлять и поучать, по его мнению, глупую внучку, что проживает свою жизнь зря. — Мой долг? — Калистия Карловна Лилия изумленно уставилась на маленького деда с суровыми чертами лица, расширяя свои глаза по размеру с супницы, распаляясь внутри все больше, хотя и спокойно заявила ему шипящим голосом: — мой долг — это окончить институт с красным дипломом! Встать на ноги и найти хорошую оплачиваемую работу, а не превращаться в многодетную мать раньше времени! Да и вообще, какие к черту дети? Мне всего двадцать. Двадцать лет! Я для себя пожить хочу. — А мне все равно! В твои годы Мария, твоя бабушка, моя жена, родила тройню. А ты ни одного не можешь. Избегаешь мужчин, как огня! При упоминаниях почившей любимой бабушки девушка поморщилась, словно съела целый лимон, ее взгляд в одночасье погрустнел, становясь мутным, тусклым от боли, скрутившей в груди сердце тяжелыми цепями. Она ногтями впилась в кожу нежных ладоней. Терять любимых людей больно. — Не тебе мне морали читать на тему долга и подначивать меня моей бабушкой! Как только так сразу! А если так, то… — Черта с два! — вякнул Винстон. — То не пристало леди такое говорить вслух, дедушка Винстон, — договорила Калистия, всматриваясь чуть выше плеча собеседника. — Леди? Где ты тут леди увидела, Лилия? — осуждающе насмехаясь, проворчал этот морально убитый смертью жены старик, а ожидающая ядовитого предложения из его уст дальше внучка жалостливо посмотрела на него и отвернула голову. — Я вижу только неблагодарную девчонку со скверным характером и отсутствующими манерами! В тебя так много вложили, пора и честь знать! — Все… Достаточно… Ты добился чего и хотел, — закричала она на весь дом, что даже окна в ставнях задрожали от использования таких децибел, Карл на диване помассировал нос, сквозь пальцы покосившись на родню, а Винстон уже был готов начать дальше, но Лилия, глядя в безжизненные глаза старика, с чувством ответила: — иди нахуй. Я умываю руки. К черту вас. Всех! Даже приезжать не стоило, — взмахнув руками, молодая девушка топнула ножкой и стремительно вышла из гостиной, а после, уже в коридоре шурша связкой ключей и застежкой на сумке, напоследок громко хлопнув входной дверью, она ушла из дома на улицу. Старичок только сейчас опомнился от ступора. — Калистия Карловна, немедленно вернись и объяснись за маты, — гневно крикнул вдогонку Винстон, но ответом ему послужила глухая тишина комнаты. Изумленно повернувшись в сторону Карла, дедушка сжал свою любимую клюку сморщенной от старости и времени ладонью. — Вот только попробуй сказать, что я был не прав, Карл, — пригрозил он в сторону своего единственного сына и, для своих лет слишком круто развернувшись на пятках, он тоже покинул гостиную. — Молчу как рыба, — мужчина поднял руки в примирительном жесте, решив тактично промолчать, выбирая нейтральную сторону. Проблемы с престарелым отцом ему явно были не нужны, но и бросить свою дочь в день рождения без поддержки было свинским поступком, ведь именно его решением было отметить двадцатилетие Лили у них дома, собравшись всей семьей за одним столом, несмотря на протесты Шарлотты и категорически настроенной против такого дочери. Похоже сегодняшним вечером Карл активно будет просить прощения у собственного ребенка, если Лилия еще соизволит после горячего скандала явиться на порог родительского дома. А она слишком импульсивный ребенок, когда ее выведешь из себя, и ломает уже не просто дрова, а деревья с корнями огромных несущих проблем. — Дорогая, что я сделал не так, а? — взмолился Карл, смотря на проскользнувшую мимо дивана женщину, что держала в руках недавно пересаженный фикус с зелеными листьями. Она остановилась, окинув мужа нечитаемым взглядом. — Ты? Ты просто дал большой акуле хороший разгон закусить мальком. Вот что ты сделал, Карл, — заправив прядь огненно-рыжих волос за ушко, походкой кошки женщина поднялась по лестнице, оставив Карла в гостиной совсем одного. — А ведь я предупреждала тебя. — Шар-лот-таааа… — обиженно протянул он, сложив губы трубочкой, смотря на отдаляющуюся спину прекрасной жены, и поплелся за ней. — Ну помоги мне, о прекрасная богиня!✝ Pov Лилия Калистия ✝
Я нереально, смертельно обижена и зла, хочу есть и спокойной обстановки, но в голове крутятся воспоминания со звонком отца и разговор недельной давности: «Двадцать бывает только раз в жизни, ты должна быть с нами в этот день. Дочка, приезжай, Шарлотта будет рада тебя увидеть. С дедом повидаешься. Стол большой накроем!». Глупые родственники! Глупый дедушка, глупый папа! Почему? Вот почему он не заступился за меня? Он ведь прекрасно знает о моей «проблеме» с мужским полом. Хоть бы раз. Раз за меня заступился! Ха, мечтать, похоже, не вредно. Да и я, как последняя дура. Выскочила из дома, не взяв с собой даже сотовый, он остался в комнате на кровати. Забавно. Сумку взяла, сотовый нет. Да чего уж там, даже так и не распакованный чемодан там остался, как чувствовала, блин, что именно этим все и закончится. Настроение было откровенно паршивое и отвратительное, погода была теплой и прекрасной, от праздничной прически, что в салоне с утра накрутили мне мастера парикмахеры, не осталось и следа, а потраченные деньги на наращённые багровые ногти прямоугольной формы, казалось, больше того не стоили. Мысли текли слишком быстро, бурной рекой мелькая в голове одна за одной, погружая меня в мрачное болото. И где бы мне сегодня переночевать? Возвращаться в «этот» дом себе дороже. Сожрут и не подавятся. Теперь так будет всегда. Ну что, Лилия, хотела идеальный день рождения? Вот. Получи и распишись! Грязная, противная остановка в твоем распоряжении 24/7. Чё ты нос воротишь? Все ведь прям как ты и хо-те-лааа… Пользуйся ей на здоровье! Вон на том дорожном знаке смело можешь повесить праздничную ленточку, а на этой дряхлой скамеечке с отваливающейся краской по бокам тортик нарезать. Самое оно. Плюшевые синие тапки-зайцы на ногах — дополнение к твоему «счастливому» дню, как и вот эта лужа, в которой ты потопталась ступнями минуту назад, Лиля. — Черт, — огрызнулась вслух, приземлившись на холодную скамейку попой. Психанув в конец, ибо нервы не железные, сдали, схватилась руками за волосы и, чуть не вырывая те с корнем, жалобно заскулила, уткнувшись лицом в колени. Ткань белой бабушкиной юбки-солнце, которую я специально берегла для своего двадцатилетия и сегодня надела, тут же намокла от несдерживаемых слез. — Достало все. — Девушка. Девушка, Вам плохо? — неожиданно прозвучал громкий голос над головой, едва задевая горячим дыханием ухо и кожу шеи. На плечо легла широкая грубая ладонь с мозолями. Я взвизгнула на всю улицу, резво подскочив со скамьи, нервно захихикав и растянув губы в жеманной улыбке, испуганно уставившись на офисного планктона перед собой, разом смахнув слезы с щек. Помахав руками и выдав что-то на подобии: «нет-нет», «все хорошо», «я пойду», с остановки заскочила в подъехавший в это мгновение желтоватый автобус, наверное, удивив такой прытью парочку, что спокойно сидела у дверей, тихо переговариваясь между собой. Они замолчали с интересом разглядывая меня, а я прошла в самый конец автобуса и оккупировала там два места. Отлично. Просто замечательно. Кто умник? Правильно. Кто, если не я? Запрыгнуть в транспорт, маршрут которого ты в помине не знаешь. Всегда мечтала. Хотя моей вины тут нет, просто тот мужик был как гром среди ясного неба. Крест даю, не человек был! Напугал до икоты в горле. И стоило ему появиться именно сейчас? Я опомнилась только тогда, когда проехала целых пять остановок, а автобус съехал с привычного мне маршрута куда-то в дебри и кондукторша, стреляя слюной, потребовала оплатить проезд. При этом косилась и морщилась, будто от меня как минимум помойкой воняло за версту, а не вчера купленным Dove. — С Вас двадцать восемь рублей. — Беее… — показав язык отвернувшейся от меня противной тетке в спину, я ради интереса съехала на сидении вниз, скрываясь за сидевшим впереди мужчиной, и принюхалась к своей одежде. В течении минуты ничем не пахло. Вообще ничем. Если только детским кремом, порошком и выше названным мылом от Dove, ибо его я обычно использовала вместо шампуня для волос, но стоило мне поднести руки раскрытыми ладошками поближе к носу. Я ошалела, не ожидая такого поворота событий. Серьезно. От меня и правда, действительно, пахло, но не помойкой и чем-то неприятным обонянию вкусу, а просто копченой колбасой! Которую, кстати, я так и не доела дома после своего «фееричного» ухода из родительского гнезда. И, наверное, сейчас мой кусочек одиноко лежит на белом хлебце и ждет, когда же его съедят. Но желанный бутерброд еще походу не в курсе, что его так никто и не доест, ведь только Лилия Калистия любит бутерброды с чесночной аджикой, и единственное, что ему, бедненькому, светит, то это прямой путь в мусорный бак. Конечно же, если мама не сжалится над ним и не пихнет в холодильник. Печальный плаксивый хмык вырвался из горла, а взгляд уперся в потолок и листовки с различными банерами и рекламами. Ходить мне сегодня голодной, потому что домой я сегодня однозначно не собираюсь: туда мне путь заказан. Не хочу и не поеду. Просто из принципа и благого уважения к хотя бы себе самой. Хоть и знаю, что поступаю довольно-таки глупо, по-детски обижаясь на человека старой советской закалки, но ничего с собой поделать не могу. Дедушка сам виноват. А пытаться перенекать его ослиный характер и сталинскую закалку все равно что выйти против поезда с голыми руками: напрасная трата сил и нервов. Даже находиться рядом с Винстоном стало тяжело и невыносимо, постоянная нервотрепка. Может мне стоить вернуться в Москву на такси? Благо лучше, чем ночевать на улице неизвестно где. Ааа телефон-то дома… тогда спрошу у кого-нибудь на улице и уже там вызову. Хорошо, значит с ночлегом решено, возвращаюсь домой, нужно будет выйти на следующей остановке. Мы ехали безостановочно может минут пятнадцать. Вечернее солнце уже начало склоняться к западу на горизонт, наполняя автобусный салон теплом оранжевых, багряных и желтых красок. Отражаясь в стекле, лучи распадались на множество солнечных зайчиков, которые резвились и прыгали на черных сиденьях. Из-за яркого света приходилось щурить до слез опухшие глаза. Прильнув виском к холодному стеклу, я обняла сумку на коленях руками, словно пытаясь ее защитить, только сейчас почувствовав, что вот, истерика меня отпускает, и я могу рационально и с юмором мыслить. Всклокоченные в мочалку волосы водопадом спали с плеч, скрывая лицо и место, именуемое грудью, где таковой нет и никогда не будет. Прилипший к ноге сырой тапок добавлял некой романтики к образу, вызывая страшный зуд на коже. Так и хотелось почесать стопу. Но это в конец уже будет странным. Да? — Хочу почесать, — сказала это скорее для себя, чем для кого-то другого. Нога не стала чесаться меньше даже под давлением раздражительного взгляда. Скажу больше, зудеть она стала вдвойне больше, словно мстя. Попытавшись отвлечься, я начала разглядывать салон и людей, коих было не так много: всего человек пятнадцать, та недовольная кондукторша и водитель, чью голову было видно и отсюда. Приметила, что мы ехали по длинному мосту, и увидела широкую речку за окном с небольшим лесочком малахитовых елок на берегу. Знаете, внушать себе что-то всегда очень трудно, и тем более исполнить задуманное — это как заявить «Я после шести не ем», а в одиннадцать твоя задница торчит из холодильника и в довесок брякает дверцей буфета. Вот и тут так же. Я ноге «Не чешись», а она мне «фиг». От дальнейшего рассматривания местной дислокаций меня отвлек странный пищащий звук тормозов за стеклом и шин колес, оставляющих за собой черные полосы на дороге. Вправо, влево. Транспорт ощутимо повело в сторону, меня вслед за ним мотало на сидении, а дальше мое костлявое тело знатно тряхнуло, я крепче вжалась в сумку, на весь салон послышался благой мат водителя за рулем. Шум и скрежет металла о металл давит на уши. Мгновение, другое. Автобусное стекло что-то с невообразимой силой выбило по правую руку, и оно осколками обвалилось на меня, царапая голую шею, плечи, руки и ноги, кусками спадая и на других пассажиров. Я только и успела пригнуться вместе с сумкой в руках. Мало того, что стекло глубоко впилось в тело, так меня ещё и чем-то прижало к черному сиденью, не хило так на время оглушив школьника, парня, что сидел рядом со мной по соседству, откинуло на пол. Дальше автобус перевернулся и боком проехал по асфальту, оставляя за собой яркие огненные всполохи искр, что фонтанчиком отскакивали от земли. Крики, плач, все смешалось в безумный коктейль. Минут пять по автобусу проносилось: «Помогите!», «Мой сын, кто-нибудь», «Андрей, не умирай!», «Пожалуйста, не надо!», «Марина, дыши!» и адские вопли с хрипами. Я, кажется, даже слышала хруст костей. Чужих или своих уже не понимаю. В голове гулял сплошной туман и сосредоточиться на чем-то одном стало сложным делом. Переворачиваюсь на бок, слыша приглушенный гул, который эхом отдается в моей черепушке. Впервые в жизни во рту чувствовался неприятный привкус железа. Стоило нечеловеческих усилий только просто откашляться, как из носа и рта, под цвет ногтей, вновь потекла багровая кровь. Я комками пыталась её выплюнуть и убрать оставшееся остатки дрожащими тонкими пальцами, но только скорее всего размазала всё ещё больше. — Кха… кха… ха… В салоне запахло чем-то паленым и со стороны водителя повалил черный непроглядный дым, заполняя все пространство транспорта. Дышать очень трудно — легкие горят огнем. Боль иголками прошлась по телу вслед за мурашками, но больше всего пульсировал низ живота. Собрав остатки сил, я опустила взгляд вниз и застыла в немом ужасе. Где. Мои. Ноги? Слезы ручьем текли из глаз, оставляя грязные разводы на пухлых щеках. Меня охватил шок и всё, что я могла делать — это беззвучно раскрывать рот в бесполезной попытке закричать. Не знаю, сколько я так пролежала, ожидая помощи, но, когда сил совсем не осталось, веки медленно закрылись сами собой. Правда перед этим я увидела бескрайнее чистое небо без единого облачка, пока бабушкин добрый и нежный голос зазывал меня на другую сторону: «Пойдем, пойдем со мной, дорогая».✝✝✝
«Разорвать колесо сансары — значит достичь нирваны»©