Главное, чтобы они были нежными

Никакое выражение на обнаглевшей физиономии Эдриана Чейза обычно не предвещало Оливеру ничего хорошего, но у легкой самодовольной ухмылки на тонких губах было свое потайное значение — это Оливер усвоил быстро. И именно ее из всех выражений он ненавидел сильнее всего. И именно ее увидел, когда Чейз оперся на косяк двери его кабинета плечом, убрав руки в карманы; демонстрируя абсолютную альфа-самцовость, девиз «пришел, увидел, поимел» и необычайное довольство собой, своей дорогой одеждой с иголочки, придирчиво выбранным парфюмом и вообще всем, чем матушка-природа не поскупилась наградить его, когда раздувала его эго, будто перезрелый помидор. (И деньги, особенно его наградили деньги.) ((Для таких как Чейз аббревиатура БДСМ расшифровывалась как «богатство, деньги, сольди, мани».)) (((Хотя иногда, когда настроение позволяло, Б стояла за «боль», С за «страдания» и М за «мучения», но Д всегда означало деньги, потому что без денег мучить других неинтересно.))) — Я тут думал, — начал он, и Оливер вспомнил, что Д иногда стояла за «думать» кому причинить больше остальных трех букв и как. — Не хочешь ли ты поужинать как-нибудь у меня? Я хорошо отжариваю булочки. На гладком лбу Оливера прорезалась глубокая морщина боли от двусмысленной метафоры и усердной попытки перефразировать свой ответ в более цензурной форме вместо той, которая пришла ему на ум первой и которую должностному лицу употреблять не пристало. Получилось не сразу. — Булочки выпекают... — Выпекаю я тоже неплохо, — Чейз мигнул, а потом приблизился своей ленивой медленной походкой к столу Оливера; Оливер, было, негостеприимно подумал «вот такой модельной походкой иди-ка ты нахуй», но то, что он подумал и то, что он сказал — вещи разные. Вежливо промолчав, пока Чейз не подойдет к столу, Оливер собрался со словами и с силами терпеть его парфюм, его самодовольство и его самого с его, господи прости, «отжаркой». — Один хлеб — это не еда. — Как насчет салата? Огурцы и помидоры, классика. — В нормальном ужине обычно подают мясо. — Свинину? — Чейз окинул его взглядом от лица до той части пресса, которую не закрывал стол, а потом снова вернулся к лицу. — С красным вином, например. И на десерт банан со взбитыми сливками. Как ни хотелось Оливеру придраться к его вкусовым предпочтениями, а выглядело и в самом деле завлекающе. Изрядно портило аппетит присутствие шеф-повара, конечно, но если только он не мог покрошить в салат свое эго, все остальное было терпимо. — Звучит вкусно, — нехотя согласился Оливер наконец; лицо ублюдка просияло так, словно он упал в миску с оливковым маслом. — Как-нибудь, я думаю, можно... — Жду тебя завтра в восемь, — безапелляционно перебил его бюджетный Гордон Рамзи. — Не опаздывай, это все вкусно пока оно горячее. Мне, конечно, не доставит труда разогреть, но вопрос аппетита, так сказать, стоять уже не будет. Оливер проводил его взглядом до закрывшейся двери кабинета. (Жаль, не стоял вопрос о новом прокуроре.) * * * Пять минут девятого следующего дня Оливер стоял на коврике у квартиры Чейза, жалея, что нельзя сказать «а мне на вынос», поцеловать входную дверь и укатить восвояси, потому что в этом случае Чейз бы вынес его, и поцелуем одной двери он бы уже не отделался — его бы всю квартиру заставили вылизать. (И если бы только ее.) Когда он позвонил, дверь распахнулась так стремительно, словно Чейз стоял в прихожей и разглядывал его в глазок; дверь открылась нараспашку, и Чейз в своем фартуке «Cooker-Hooker», надетом почему-то на голое тело, оперся на косяк, демонстрируя на своем ню все, куда его еще в утробе поцеловали матушка-природа и генетика. — Ты опоздал, — заявил он, держа в руке скалку с таким видом, будто это по меньшей мере скипетр или меч, которым он провинившихся крестьян вознамерился наказывать. — Это вся твоя одежда? — спросил Оливер, глядя, как топорщится кармашек на фартуке, и надеясь никогда не узнать, что за кухонный прибор мог бы туда поместиться. — Духовка хорошо... душит, — ответил Чейз; Оливер поднял брови. — В кухне сейчас будет очень жарко и очень грязно, поэтому тебе тоже нужно раздеться. (Оливер был абсолютно уверен, что «нужно раздеться потому что будет грязно» и «будет грязно потому что нужно раздеться» это не одна и та же причинно-следственная связь.) ((Все-таки от перестановки некоторых слагаемых что-то да меняется — не все же просто слагать как получится, надо и позиции менять.)) — А плита, должно быть, хорошо жарит, — заметил Оливер, входя в квартиру. — Я хорошо жарю, — последовал ответ. — А где — не так важно. (Хит-парад вещей, которые Оливер хотел бы никогда не слышать: 1. это.) * * * Плюс: у Чейза больше не нашлось шлюшных фартуков, едва достающих до колен. Минус: он заставил Оливера раздеться до нижнего белья. (Если бы Pornhub не был заблокирован в компьютерах мэрии, Оливер бы с большой вероятностью проспойлерил себе этот кулинарный эпизод.) * * * — Отбей мясо, а я пока раскатаю тесто, — скомандовал Чейз. — Оно должно быть упругим. (Нет, не должно.) ((Ни мясо, ни тесто.)) — Во всем этом главное найти правильный ритм, — рассуждал Чейз, пока Оливер с молоточком для отбивки стоял у мяса, надеясь оглохнуть или хотя бы заглушить его голос. — Ты просто вбиваешь молоточек в мясо... находишь ритм и набираешь скорость постепенно. Пока оно не размягчится как... Не дождавшись продолжения, которое он все равно не хотел слышать, Оливер начал отбивать мясо. На какое-то короткое, но блаженное время это даже помогло ему избегать всех звуков, которые исходили из ходячей свиньи-копилки для смертных грехов. Чейз возник за его плечом, будто черт из табакерки, и оперся рукой на его плечо. — Пожалуй, хватит, — сказал он; Оливер, державший молоточек в руке как орудие защиты, почти пожалел, что придется с ним расстаться. Мясо выглядело так измученно, словно его не отбивали, а забрали после рабочего дня из мэрии и раздели. (Ха! Знакомое чувство!) С видом повара-ученого, проводящего эксперимент, Чейз протянул руку и ущипнул кусок мяса. — Хм, — сказал он, отнимая руку. И вдруг ущипнул Оливера за ягодицу; спланированная атака вышла такой неожиданной, что Оливер подскочил на месте вместе со своим молоточком и почти уже был готов прибить чужие шаловливые пальцы. — Идентично, — изрек Чейз. Хочешь, пальцы тебе отобью, я теперь знаю консистенцию, чуть свирепо не произнес Оливер, цепляясь за молоточек. Но Чейз и тут его обошел. — Ого, — вдруг произнес он и бесцеремонно, не спрашивая, вдруг жамкнул его пальцами за выглядывавшую из-под в последний момент найденного фартука накаченную грудь. — Никогда не думал, что без костюмов ты будешь выглядеть таким накаченным. Сколько времени ты проводишь в спортзале? Он развернул Оливера к себе и надавил пальцами обеих рук на его грудь. Она ощущалась каменной; Оливер тщательно следил за лицом Чейза и надеялся не увидеть на нем ни следа удовольствия или возбуждения или еще чего. (Кто знал этого ублюдка, если у него мясцо упругое и молоточек ритмичный, может его и камни возбуждают...) А потом он заметил, что Чейз оставляет на его коже героинно-порошковые следы от муки, а пощупать его грудь — это лишь один из немногих способов испачкать его, вот же сукин..! Вдоволь обтерев свои руки, Чейз отступил на шаг назад и на глаз прикинул абстрактное искусство мучной пыли на чужом полуобнаженном торсе, прежде чем вытер остатки муки с ладоней о свой фартук, приподняв его и заставив Оливера отвести взгляд, чтобы не разглядеть ненароком его «богатырские просторы»; а потом вдруг резко отодвинул шкафчик кухонного стола и резво вытащил оттуда нож. Оливер, который едва успел увидеть мелькнувшее перед его глазами лезвие, едва не шарахнулся в сторону прямо в недружественные объятия холодильника, стоящего за его спиной. Было бы больно. — Пора построгать, — с мрачным удовольствием выдал Чейз, поднимая нож на уровень своего лица. (Кто вообще так говорит о салатах?) ((Кто вообще говорит так, стоя в извращенном фартуке на голом теле посреди кухни перед своим обнаженным начальником?)) (Не говоря уже о том, что такой подход очень пугает и может ненароком сжать огуречики, которые не должны уменьшаться.) — С чем еще я могу... — начал было Оливер. Чейз размашисто опустил нож на разделочную доску, разрубив круглый, спелый, алый помидор на две ровные половинки. — ...помочь, — договорил Оливер. (Как сказал бы дядюшка Фрейд, иногда разрезанный помидор это просто разрезанный помидор, а не физический эвфемизм для каких-нибудь там половинок.) ((И тем не менее, его половинкам было очень не по себе наблюдать за этим разделыванием.)) — Порежь пока хлеб, — ответил Чейз. Оливер пожалел о своем предложении помочь сразу же, как увидел мягчайший и свежайший французский багет, одиноко завернутый в хрустящую бумагу. Этим багетом неплохо можно было бы драться на какой-нибудь хлебной конвенции Звездных Войн, и на этом, к сожалению, его плюсы заканчивались, потому что это было самой невинной мыслью, которая могла прийти в голову. (Зато вставал вопрос — и пока только он — о том, чем может руководствоваться человек, покупая такой хлеб на ужин; кроме, разумеется, вкуса — хлеб как хлеб, мука, вода, соль да несоразмерно вытянутая форма.) (И вот тут уже дядюшка Фрейд бы ничего не сказал, потому что сигары сигарами, а после взгляда на такие дивные хлебобулочные изделия ничего, кроме как нервно покурить, в голову уже не приходит.) Когда Оливер вернулся с тарелкой порезанного багета, Чейз уже настрогал помидоры и огурцы и ссыпал их в миску, перемешивая ножом. Зрелище было странным, но аппетит пробуждало. (Пока только его.) Закончив размешивать, Чейз взял бутылку масла с пульверизатором и с видом шеф-повара побрызгал им салат, а потом, развернувшись к Оливеру, с непроницаемым лицом и недрогнувшей рукой попшикал на его грудь, не закрытую фартуком. — Оливковое масло полезно для кожи, — сказал он многозначительно. В каком это месте?, чуть было не спросил Оливер, а потом решил, что Чейз может и ответить. (И вряд ли он хочет знать этот ответ.) Указательным пальцем он провел по своей коже, собирая муку, свалявшуюся из-за масла в комочки, а потом сунул его в рот; Чейз, отвернувшийся к плите, чтобы начать жарить мясо, увидел его боковым зрением и застыл со сковородой в руке. — У меня еще десять есть, — сказал он, поднимая в воздух руку с растопыренными пальцами. С чпокнувшим звуком Оливер вытащил палец изо рта. — Смотри, чтобы не сгорело, — ответил он, ткнув этим же пальцем в сковородку. (Ай да молодец, ай да ремарка, ай да вытянувшееся лицо ублюдка!) — Свинина капризное мясо. Нужно, чтобы масло разогрелось хорошенько, и тогда она будет сочной и тающей на языке, — отозвался Чейз елейно. — Главное в мясе — это помять, отбить и отжарить его так, чтобы оно было нежнейшим и покорным. (Как-то уже и есть не очень хочется.) Как только мясо оказалось на сковородке и зашипело в своей масляной бане, Чейз всучил Оливеру в руки противень и начал раскладывать на нем пирожки. — За ними нужно будет следить, — говорил он, компактно размещая их на бумаге для выпекания. — Тесто поднимется, сыр расплавится; они будут воздушными и легкими, такими, что прямо захочется вонзить в них зубы, а из-за поднявшегося теста в них образуется воздушный кармашек, и если сунуть в него язык... От продолжения его избавило зашипевшее на сковороде мясо. (Оливер никогда в жизни так не радовался ни одному «пшшшшш» в своей жизни.) ((Он бы очень хотел вылить это масло в свою голову и выжечь все, что он сейчас услышал.)) — Что-то я заболтался, — сказал Чейз, переворачивая мясо; Оливер мрачно подумал, что это еще мягко сказано, но он ничего не ответил, потому что во всем, что так или иначе, буквально или нет, касалось рта и всего, что из него вылетает, нужно было быть предельно осторожным — Чейз мог обернуть его собственные слова вокруг него, влепить бантик своего остроумия и украсить еще парой омерзительных шуток так, что завернул бы его похлеще рождественского подарка. (А таким как он, по-хорошему, Санта должен приносить уголек. С размаху. В лицо.) — Как насчет десерта? — спрашивает он многозначительно. — Бананы со взбитыми сливками? Интонация Чейза натолкнула было Оливера на мысль о том, что это тоже какой-нибудь эвфемизм, но нет, из холодильника он достал вполне себе реальный банан. — Пожалуйста, не кусай, — мучительно выдал Оливер, нахмурившись. Чейз обернул к нему удивленное лицо. — Я ожидал услышать от тебя противоположное. (Фу, блядь!) ((Хорошо, если контекст фразы менялся, потому что услышать ее в других обстоятельствах было бы странно.)) (((Укусы отдельно, бананы отдельно.))) (Ну и сливки где-нибудь там тоже отдельно.) Скрестив руки на груди, Оливер смотрел, как Эдриан Чейз методично, шкурка за шкуркой, очищает бананы и кладет их на тарелку, а потом встряхивает баллончик взбитых сливок. (Ему даже чудится ритм в том, как Чейз трясет баллончик...) ((Совсем уже оголодал мужик.)) С другим «пшшшшш», которое Оливер уже не очень рад был слышать, Чейз залил бананы сливками так, что они скрылись под облачком белоснежной пены и водрузил тарелку на стол с таким видом, словно она была призом в Голодных Играх. (В одни такие «голодные игры» Оливер уже наигрался.) — Теперь остается только ждать, пока все дойдет до нужной кондиции, — буднично объявил Чейз, поворачиваясь к нему, — а значит у нас есть время для самого главного. (Что, собственно, может быть главнее еды?) Вопросительное лицо Оливера быстро получило свой ответ. — Нагулять аппетит, — пояснил Чейз. С лицом обожравшегося сливок кота (ха! ужасная шутка) он приблизился к Оливеру и улыбнулся своей мерзкой довольной улыбкой. — И у меня есть идея, как это можно сделать. — А мясо? — спросил Оливер. — Мясо меня сейчас волнует не так сильно, оно дожарится само, я знаю свое дело. Сейчас для меня главное, чтобы они были нежными. — Они?.. Пирожки? — Почти, — ответил Чейз и положил руки на его ягодицы. * * * Аппетит и правда нагулялся за считанные минуты (ха! еще одна ужасная шутка). Уплетая мягчайшее мясо за обе свои уработавшиеся (это не то, о чем можно подумать — речь только о жевании пищи) щеки и заедая его салатом и свежайшими сырными булочками с их, господи прости, воздушным карманом, Оливер едва успевал глотать и запивать это все изрядным количеством вина. Чейз сидел с довольным видом; он ел медленно и вдумчиво, наблюдая за Оливером и чему-то улыбаясь. (Зато винишко хлебал как воду — Иисус бы позавидовал.) — И вправду очень вкусно, — признался Оливер, отодвигая от себя тарелку, когда все уже было съедено, и распробовано, и понаоткусано, и все такое. Чейз довольно отпил вина. — Лучший комплимент для шеф-повара... — Я правда так считаю... — Не это, — перебил его Чейз и, поставив свой бокал, потянулся за баллончиком взбитых сливок. — Еще один десерт. Оливер нахмурился, всеми силами стараясь пропустить эвфемизм мимо ушей, но, к сожалению, он уже отпечатался в его памяти. — Пойдем, — многозначительно произнес Чейз, встряхивая баллончик. — Плеснешь мне еще парочку комплиментов. (Топ вещей, которые Оливер хотел бы никогда в жизни не слышать и которые ставят под вопрос всю эволюцию человеческой коммуникации и развития языка: 1. ЭТО.)