Сверьтесь с инструкцией

День клонился к вечеру, а Анафема ничего толком не успела сделать. Казалось, она только что проснулась, успела умыться, приготовить завтрак для себя и Ньютона, убрать дом, попить чаю, распланировать и приготовить ужин для себя и Ньютона. На этом дела и день закончились. Анафема погасила свет в кухне и села за стол. Темнота за окном окрасила всё в тёмно-синий, и сад вместе с лесом по ту сторону дороги сливались в огромную массу причудливой формы. Если смотреть слишком долго, особенно без очков, то обманешься, будто это спит на боку огромный великан, и тело его мерно вздымается при каждом вздохе. Анафема заглянула в чашку. Чая в ней совсем не осталось, только листья на дне складывались в обманчиво-обнадёживающие символы. Без света гадать было сложно, да и по правилам надобно сперва перевернуть чашку и высматривать в чаинках знаки судьбы уже на блюдечке, но вставать и включать свет, да ещё и искать блюдце Анафеме не хотелось. В темноте она могла вообразить любое пророчество, какое только душе угодно, но в голову лезла только всякая ерунда: вот это похоже на чахнущий цветок, это — на череп и скрещенные кости; а вот тут кажется, что это могильный камень. Конец бывает не только физическим. Анафема поняла эту простую и в то же время невероятно сложную истину в тот самый момент, как сожгла второй том предсказаний своей далёкой прабабки, которую так долго считала своим самым близким человеком. В тот погожий день всё казалось таким светлым и лёгким, и будущее обещало лишь покой и радость, Ньютон улыбался и смотрел на неё с любовью, а ветер в деревьях сулил начало чего-то нового и непременно хорошего. Вот уже месяц Анафема ждала, когда же это самое хорошее произойдёт, потому что пока на душе скреблись кошки и вообще чувствовала она себя крайне неважно. Впервые она жила как все. Впервые она засыпала в кровати не одна. Впервые она не знала, что будет дальше — и не у кого было спросить совета. Точнее, не с чем свериться. Всё свою жизнь Анафема жила по книге. Именно она определяла её жизненный путь, как и путь всех её предков вот уже в энном поколении. Не все пророчества толковались однозначно, но по крайней мере хоть как-то толковались, так что в её жизни всегда присутствовала константа, на которую в трудную минуту можно было опереться. Смысл пророчеств частенько ускользал от Анафемы — не только в детстве, но и потом, уже во взрослую пору её жизни, но всё-таки они всегда дарили ей некоторое утешение. Ты точно знал, что завтра будет новый день, а потом ещё один, и ещё; когда-нибудь наступит Апокалипсис, и её задачей будет предотвратить конец всего мира. К этому Анафему готовили с малых лет, и ей эта ноша казалась вполне посильной. Когда тебе постоянно повторяют, что на тебя возложена чрезвычайно важная миссия, в какой-то момент ты перестаёшь воспринимать всю её значимость, а просто считаешь это своей обязанностью. Кто-то ходит каждый день в офис, кто-то — на завод, а кто-то спасает мир. У каждого своя работа. И тут у Анафемы больше не осталось никаких заданий, миссий и дел. Не было больше инструкции, в соответствии с которой она вот уже столько лет жила и горя не знала. Зато появились куча свободного времени и Ньютон. Иногда ей казалось, что она когда-то уже встречала Ньютона, они стали друзьями, потом расстались и вот встретились снова. Да и он сам как будто уже жил в её маленьком коттедже: точно знал, где стоит кресло, и ловко обходил его даже в темноте; привычно тянулся на верхнюю полку, чтобы достать сахар; никогда не наступал на край половицы в коридоре, потому что знал, что она противно скрипит. Он сразу же почувствовал себя как дома — в тот самый момент, как Анафема вдруг стала в этом мире чужой. Наверное, и по этой причине она так за него цеплялась: он стал последним её посланием от бабки; звеном, связывающим две её жизни: одной до и одной после. Она следила и ухаживала за Ньютоном — а он, как ей казалось, совершенно не замечал её отрешённости. Иногда её так и тянуло накричать на него из-за какого-нибудь пустяка, а порой зареветь из-за не менее незначительной мелочи, но каждый раз она сдерживалась и прятала свои чувства. Она жаждала, чтобы Ньютон спросил, что с ней не так, — и в то же время не хотела делиться своими горестями. Вот и сидела одиноко на кухне, разглядывала ночной лес и старалась не думать о завтрашнем дне. Ньютон что-то читал в гостиной, иногда она слышала еле слышное его бормотание и тихий смех — наверное, что-то смешное. Сейчас к веселью её совсем не тянуло, все книжки и фильмы, что она выбирала, были такими же тоскливыми и меланхоличными, как и её мысли. За окном пели птицы — она не знала их имён, для неё все певчие птички звались соловьями. Сегодня у неё осталось время ровно на то, чтобы домыть посуду и посидеть вместе с Ньютоном, может, почитать немного вслух или посмотреть какой-нибудь грустный сериал. Каждый раз она боялась, что он может заговорить с ней о будущем — об их совместном будущем, и тогда она просто не найдёт нужных слов. Точнее, совсем никаких слов, потому что не знает, что будет завтра. Или через год. Через десять лет. Может, она умрёт; может, они расстанутся; может, Земля всё-таки взорвётся. Может произойти всё, что угодно, а у неё нет ни единой подсказки или зацепки, что могла бы помочь ей сказать если не наверняка, то хотя бы приблизительно. Она услышала осторожные шаги, и в проёме появилась взъерошенная голова Ньютона. — Почему ты сидишь с выключенным светом? — поинтересовался он, впрочем, даже не потянувшись к выключателю. Анафема пожала плечами, и он сел напротив. — Это ведь не из-за меня? — виновато спросил он, намекая на те пять раз, когда у них ни с того ни с сего вылетали пробки. Анафеме казалось, что это они ещё легко отделались, а с другой стороны, это могло быть только начало. Она улыбнулась, потом подумала, что наверняка в темноте ему не видно, и сказала: — Нет, это я просто так. Помолчали. Анафема смотрела в окно и вспоминала, как жарко было у неё на родине. Ньют снял очки и потёр глаза. — Может, съездим в Лондон на следующей неделе? — наконец поинтересовался он. Сердце у Анафемы ёкнуло, как будто кто-то только что пригрозил ей ножом — кошелёк или жизнь! Она отогнала глупые мысли и ответила: — Как хочешь. — Ты всё время так говоришь, — сказал Ньют. — У нас никогда нет никаких… планов. Вот и наступил тот момент, которого она так боялась. Анафема знала, что однажды он заведёт этот разговор, но всё равно оказалась к нему совершенно не готова. — Просто мне… — попыталась начать она, но осеклась. На улице застрекотали цикады, и Ньютон встал и открыл форточку. В комнату ворвался звонкий шелест и прохладный ночной ветер, и Анафема прикрыла глаза: если напрячь воображение, то можно в шорохе листвы услышать шум прибоя. Ей вдруг захотелось на море, просто посидеть, помечтать — но только не о будущем, а так, о несбыточном. — Это из-за книги? — вдруг вывел её из задумчивости голос Ньютона. — Что из-за книги? — на автомате переспросила она, надеясь растянуть время, потому что он выстрелил метко, очень метко. — Жизнь, — коротко ответил Ньютон. — Каждый день как будто мы живём последний раз. Как будто завтра снова… конец света. Она почувствовала его улыбку, и ей захотелось его поцеловать. Перегнувшись через стол, она так и сделала — и правда, он улыбался. На вкус как земляника в последний день июня. — Так что же, всё-таки конец света? — спросил Ньютон, и Анафема усмехнулась. — Я не знаю. В том-то и проблема — я ничего не знаю. И мне негде посмотреть. — Ты жалеешь, что мы сожгли ту вторую книгу? Да и нет. Анафема сама не знала наверняка — с одной стороны, свобода пьянила сильнее любого вина, а с другой стороны, она оказалась сладкой лишь в самый первый миг. Наверное, у неё слабая воля, раз она не может принимать решения самостоятельно, или же она всего лишь привыкла слепо повиноваться своей бабке — у неё есть все ответы, значит, она и достойна вершить судьбу. Вместо того, чтобы ответить, Анафема попросила: — Расскажи мне о своём детстве. — О чём? — уточнил Ньют и подсел к ней. Анафема склонила голову на его плечо и отставила чашку. — Как ты решил, кем хочешь стать? Ньютон задумался. Его грудь мерно вздымалась и опадала, как у того таинственного великана в глубине леса. — Я долго думал. Много читал. И я не мог представить себя кем-то другим. — Ты вычитал про это в книге? Он усмехнулся. — Можно сказать и так. Только у меня не было такой же волшебной книжки, как у тебя. У меня были другие, обыкновенные детские книги, сотни историй — и все разные. Потом, когда я нашёл любимую, то все истории постепенно стали одинаковыми. Вот у тебя есть любимая книжка? Нахмурившись, Анафема перебрала все книги, что она читала — ни одна из них не казалась ей совершенной. — Не могу выбрать лучшую, — пробормотала она. — Лучшей и не надо, — пылко заверил её Ньют. — Вот я люблю Жюля Верна, хоть он и пишет всякие выдумки. Они якобы научные — но всё равно выдумки. И я каждый раз читаю, потому что знаю наверняка: в жизни так не бывает, зато вот в моём воображении возможно всё. В общем-то у меня и с работой так. — Я никогда не работала, — призналась Анафема и вздохнула. Она иногда представляла, как устраивается на работу и в девять утра идёт в офис. Там у неё есть аккуратный стол и список заданий. Она тщательно выполняет все поручения и ровно в пять часов вечера идёт домой. Жизнь, расписанная по минутам, — вот что ей нужно. — А на что же ты тогда живёшь? — Ньют тут же спохватился: — Прости, я хотел сказать… — Не стоит, — отмахнулась Анафема. — Просто моя семья удачно вложила деньги, купила акции… Всё это было в книге. Той самой. — А вот мои не очень хорошо зарабатывали, — сказал Ньют, и Анафеме вдруг стало его немного жалко. Она представила, как маленький Ньют сидит в крошечной комнате на чердаке и читает книжки. А потом включает настольную лампу, и у всего квартала пропадает свет. От такой картины ей вдруг стало смешно, и она тихо рассмеялась. — Ты чего? — спросил у неё Ньют и сам начал подсмеиваться. — У тебя в детстве тоже были сложные отношения с техникой? — Обижаешь! Они засмеялись ещё громче, и Анафема вдруг поймала себя на мысли, что вот сейчас — именно сейчас! — ей стало спокойно на душе. Причину она определить не смогла, потому что чувство мелькнуло лишь на какую-то секунду, и она не успела ни задержать его, ни разгадать до конца. — А кем ты хотела стать в детстве? — задал в свою очередь вопрос Ньютон, и Анафема повела плечом, словно вдруг озябла. — Никем, — честно ответила она. — Я всегда знала, что мне будет уготовано, что я поеду в Тэдфилд и буду искать Антихриста. — Необычная… профессия, — заметил Ньют. — И что же, больше ты ни о чём не мечтала? Анафема честно постаралась вспомнить. В детстве она была на домашнем обучении, поэтому не успела толком завести друзей. Она не знала, о чём обычно мечтают её сверстники. Её собственные желания казались ей единственно правильными и нормальными — новая настольная игра, набор для экспериментов, книга об истории оккультизма. Обыкновенные в её доме вещи. — Мне нравилось проводить эксперименты, — наконец через силу выдала она, как будто ей было тяжело или стыдно в этом признаваться. — Ну вот, — встрепенулся Ньютон. — Думаю, ещё не поздно начать изучать какую-нибудь науку. Что тебе нравится? Химия? биология? физика? Анафема резко встала. Её захлестнуло непреодолимое желание куда-нибудь заглянуть, в какой-нибудь сценарий или инструкцию, чтобы убедиться, правильные ли она произносит реплики. Сердце забилось быстро-быстро, и Анафема подошла к окну, как будто хотела вылезти через узкую форточку и убежать в лес. — Анафема? — позвал её Ньют, сразу же оказавшийся рядом. — Анафема, всё хорошо, всё хорошо. — Ничего не хорошо! — в сердцах воскликнула она и всхлипнула. Плакать она не собиралась, только дышать стало невыносимо тяжело, как будто кто-то крепко сдавил горло. Ньютон поднял руки, захотел обнять её, но потом передумал и всего лишь ободряюще сжал её плечо. — Ну тогда не думай об этом, — миролюбиво предложил он. — Как же не думать? — вспылила она. — А как я буду жить? Как мы будем жить? Как только речь заходит о будущем, я не могу принять никакого определённого решения. Мне хочется подглядеть ответ, чтобы знать наверняка. — Но проверять же необязательно, — возразил Ньют. — Обычно люди не знают своего будущего и не могут сказать, что ждёт их впереди, и это абсолютно нормально. — Нет, — потрясла головой Анафема, — это… — …неправильно? — подсказал Ньют, и она кивнула. — Я так боюсь, — прошептала Анафема, словно с трудом признавалась в этом даже самой себе. — Чего? — так же тихо спросил её Ньют и всё-таки обнял. От ветра закачалось дерево совсем рядом с домом, и Анафема услышала тихий свист недовольных птиц. Она на мгновение представила, каково это — быть птицей. Питаться нектаром цветов, пить свежую воду из ручья, петь о любви к жизни. Ничего не решать и не планировать. Может, не так уж это и плохо — не задумываться о будущем. — Я боюсь последствий, — раскрыла она самую большую свою тайну. — Мы все боимся, — просто ответил Ньют. — У нас нет волшебной книжки и высокого предназначения. Только мечты и надежды. И ничего ужасного в этом нет. Анафема молчала и обдумывала его слова. Наверное, он прав, это она жила по-особенному, этакое исключение из правил. Теперь возможности жить так и дальше у неё нет — точнее, она сама, своими руками, сожгла её и пустила пепел по ветру. Ей всегда казалось, что она такая разумная и практичная, но стоило выбить у неё из-под ног твёрдую почву, как вдруг она растеряла все свои педантичность и собранность. — А если я не хочу загадывать вперёд? — спросила она. — Не загадывай, — пожал плечами Ньют. — Но ведь все загадывают! — повторила Анафема, словно раскапризничавшийся ребёнок. Может, это всего-навсего желание быть такой же, как все? Каким-то образом стать в этом мире своей. До этого ей казалось, что она как-то выше, что она особенная, но теперь её миссия выполнена, и больше миру от неё ничего не нужно. Она стала обыкновенной девушкой. Да и мир спасла она не одна, а вместе с Ньютом. И другими. Да даже сам Антихрист не дал человечеству погибнуть. А она толком ничего не сделала. — Не все загадывают, — сказал Ньют. — Некоторые живут здесь и сейчас. И не переживают по этому поводу. — Но у них всё равно есть какие-то планы, — возразила она. — Может, и есть. Но планы эти не всегда выполняются. Это как… карта, наверное. У тебя есть много дорог, большинство из них уже обозначены, но только ты решаешь, какую выбрать. Или не выбрать. Можно попросить совета у родных или друзей, может, даже у Бога, если он ответит, конечно, но только от тебя будет зависеть путь. — А если ты ничего не выберешь? — То просто останешься стоять там, где стоял. Ну или кто-то тебя подберёт и довезёт куда-нибудь. Анафема представила, как Ньют залезает в свою крошечную машинку, придуманную какими-то внеземными конструкторами, и увозит её далеко-далеко. Она отказывалась ездить с Ньютом на его противоречащем всем законам — в первую очередь логики — автомобиле, хоть он и убеждал её в полной безопасности такого путешествия. Она даже сомневалась, что туда можно поместиться вдвоём, но он рассказывал ей, как однажды возил соседского лабрадора к ветеринару, и тот получил от поездки огромное удовольствие. Анафема не стала комментировать столь лестное сравнение, но и соглашаться на эксперимент не решилась. — А какую дорогу выберешь ты? — Такую же, что и ты. — Я остаюсь здесь. — Значит, и я тоже. Анафема улыбнулась. — Поехали на море? — Завтра? — Нет, сейчас. Анафема непременно хотела отыскать какой-нибудь пирс, и они долго шли в темноте по пляжу. Ньютон шутил, что их вот-вот утащит в море Кракен, и Анафема, сдерживая смех, предельно серьёзным тоном рассказывала ему о том, что Кракен, в общем-то, никакой не вымысел, а самое что ни на есть живое существо. Ньют долго хохотал над её россказнями, а потом поверил и стал держаться подальше от прибоя. Наконец они нашли пирс — длинный, белеющий в темноте. Вокруг стояла тишина, и Ньют спросил: — Как думаешь, здесь есть бандиты? — Конечно, — кивнула Анафема. — Они охотятся за теми, кому не подчиняется техника, и эксплуатируют их для того, чтобы провоцировать отключение электричества и грабить дома. После непродолжительного молчания Ньют поинтересовался: — Вот скажи, ты смогла бы забраться в дом через окно и за несколько минут, не знаю, например, вынести все ценные вещи? — Думаю, как только у нас закончатся деньги, мы обязательно узнаем наверняка, — пообещала ему Анафема. Они вышли на самый край пирса и посмотрели на звёзды. В Тэдфилде небо тоже было чистым, однако здесь чувствовался дух приключений и новых открытий. Анафема подумала о пиратах и их огромных кораблях, о вечном поиске ускользающего и недостижимого счастья. Или всё-таки счастье где-то рядом? Ньют топтался рядом и зевал. Перевалило за полночь, но Анафема не чувствовала усталости. На неё нахлынуло странное возбуждение, предвкушение чего-то невероятно увлекательного — наверное, ей стоит научиться не бояться спонтанных решений и принимать их почаще. Из кармана она достала свой маятник, блеснувший в свете Луны и звёзд. — Что это? — заинтересовался Ньют. — Моё прошлое, — ответила Анафема и погладила холодный металл цепочки. — Я больше не хочу быть оккультисткой — может, никогда и не хотела. — Зато с помощью всех этих штук можно предсказывать будущее. Ну или хотя бы постараться. — Может быть, — подтвердила Анафема. — Но я не хочу даже пытаться. Пусть всё будет так, как и было. И, размахнувшись, она забросила маятник далеко в море, так, что даже не услышала всплеска, когда он провалился в тёмную толщу воды. Постояв на пирсе, она увлекла Ньюта обратно на пляж, там они сели прямо на песок и принялись болтать ни о чём. Ньют постоянно зевал, но стойко выдерживал все вопросы Анафемы и даже что-то на них отвечал. Рассказывал о работе, об учёбе, об увлечениях. Оказалось, что у них совершенно нет ничего общего, и Анафеме страшно это нравилось. Только в одном они соглашались — они очень любили друг друга. Она могла бы начать рассуждать, что эта любовь не настоящая, а навязанная её бабкой. Что если бы не её книга, то они бы даже никогда и не встретились. Не будь пророчества, она бы ушла в тот день далеко в лес, тщась найти Антихриста, маячившего прямо у неё под носом. Но сейчас думать ей совершенно не хотелось — жить здесь и сейчас, в этом самом моменте было вполне неплохо. Может, ей стоит начать планировать свою жизнь, но… — Я боюсь ошибиться, — вслух сказала она, и Ньют рядом с ней зашевелился. — Все боятся. Главное, чтобы тебе самой было хорошо. — Я просто не знаю, от чего именно мне будет хорошо, — покачала головой Анафема. — Давай тогда найдём что-нибудь, — предложил Ньютон. — С чем ты экспериментировала? — С разными жидкостями и растворами. — Тебе нравилось? — Ну как сказать… — протянула Анафема. — Не очень. Нравилось, но сейчас я бы таким заниматься не стала. Просто это было нечто необычное — и принадлежало мне одной. Не секрет, но просто небольшое хобби. — Вот оно! — воскликнул Ньют. — Тебе нужно найти такую вещь, которую ты делаешь с удовольствием. Вот что тебе нравится? — Клубника. — Нет, не вещь, а делать. Ну вот мне нравится возиться с компьютерами. — А они тебя боятся, — рассмеялась Анафема, и Ньют шутливо толкнул её. — Нет, просто я пока не нашёл с ними общий язык. Но не суть — главное, что мне это доставляет удовольствие, поэтому я решил связать с ними свою профессию. Я же не встаю с утра и думаю: вот в этом месяце я хочу… не знаю… Починить двадцать компьютеров. Во-первых, где я найду двадцать сломанных компьютеров? Во-вторых, у меня нет нужды придумывать себе какой-то график, потому что я просто думаю об этом, сажусь — и делаю. Как когда ты искала Анти… Адама. Который был Антихрист. — Но это было по заданию, — уточнила Анафема. — Но в книжке же тебе не написали, мол, в девять вечера выходишь на поле и начинаешь размахивать своим маятником. — Нет, конечно, — сквозь смех согласилась она. — И с хобби также. Работать же тебе ни к чему. Я думаю, что тебе просто немного скучно. Раньше у тебя каждый день был если не расписан, то хотя бы чем-то наполнен, а теперь ты просто отдыхаешь. Часто ты отдыхала в своей жизни? Анафема посмотрела на море и подумала, что, наверное, он абсолютно прав. Изо дня в день она зубрила пророчества, читала всякие магические книги, а потом пыталась применить эти знания на практике, попутно училась в школе, а затем в колледже и университете. — Иногда мы ездили отдыхать на море. — Тебе нравилось? — Да, но я всегда скучала по дому, — призналась она. — А сейчас? — Сейчас… нет. Здесь много зелени, поэтому мне кажется, что я и так дома. — Если тебе так нравятся растения, может, стоит их разводить? — предложил Ньют, и Анафема серьёзно задумалась. Разбить свой собственный маленький сад с цветами и кустарниками, может, даже деревьями; заботиться о них, а по вечерам сидеть среди душистых зарослей и любоваться закатом. От картины повеяло счастьем и уютом. — Мне нравится, — сказала она, и тогда Ньют спросил: — Поедем за семенами прямо сейчас или сначала в гостиницу? Анафема зевнула. — Сначала спать. А там посмотрим. Через три месяца у Анафемы зацвёл первый куст роз. Она успела посадить и другие цветы, и они даже прижились, но всё-таки за розу она переживала больше всего. Не сказать, что она поступила вполне честно: от маятника избавилась, а вот от всяких книг и пособий — нет. Там давались на удивление полезные и вполне приземлённые советы по уходу за садом и даже небольшим аптекарским огородом. Всякие лекарственные травы Анафему не привлекали — пока что, а вот цветы доставляли огромное удовольствие. Каждое утро она обходила свои владения, словно принцесса волшебного королевства, спрашивала своих подданных об их благополучии и следила за тем, чтобы они ни в чём не ведали нужды. Даже Ньют иногда помогал ей, правда, больше мешался под ногами и много болтал, но Анафема совершенно на него не раздражалась: он искренне поддерживал её во всём. Никогда она и не мечтала когда-нибудь найти такого человека, который будет безусловно соглашаться со всеми её решениями. Даже такие спонтанные и смелые. И вот у них наконец-то зацвела роза. У Анафемы зацвела роза, и этим вечером она сидела рядом с розовым кустом и вдыхала слабый, еле уловимый аромат нежных, едва раскрывшихся бутонов. Ньют вынес стол и стулья с кухни в сад и накрыл его к чаю, а Анафема всё смотрела на цветы и впервые с самого Апокалипсиса чувствовала покой. Она впервые жила своей собственной жизнью — не по книге, не по инструкциям, а по своим собственным ощущениям и желаниям. А это дорогого стоит. — Очень красиво получилось, — отметил Ньютон. — Ага, — ответила Анафема. Хорошо было вот так сидеть в саду, душистым от всех распустившихся в нём цветов. Даже молчать было приятно — не хотелось ни о чём говорить, ничего обсуждать. Порой Ньют о чём-то её спрашивал, она отвечала, и вновь они погружались в уютную тишину леса. Птицы пели о чём-то — наверное, о свободе и счастье жить в это самое мгновение. Радовались, что завтра будет новый день — и большего знать им было не дано, да не нужно. Анафема полностью была с ними согласна. — Может, будем продавать эти цветы? — предложил Ньют. Анафема пожала плечами и пересела поудобнее. — Зачем? Деньги у нас есть. Да и жалко их рвать. — Новые вырастут. А другим людям радость. — Я подумаю, — согласилась она и закрыла глаза. Если вслушаться, то покажется, что шелестит не листва, а волны. Вечером они вместе убрали со стола, и Ньют предложил посмотреть фильм — прямо сейчас. Анафема согласилась. Только она собралась зайти в дом, как вдруг заметила, что к дому кто-то подъехал на велосипеде — кажется, почтальон. С удивлением она подошла к нему и отметила, что сегодня он как-то поздновато. — Таковы инструкции, мисс, — таинственно объяснил он и вручил ей письмо. Анафема задержалась в саду и рассмотрела старый, хрупкий конверт. Она уже знала, от кого письмо, и мысленно представляла, что там может быть. Неужели новые инструкции? Слишком лёгкое это послание, ни о какой книге и речи быть не может. Просто предупреждение? Или недовольство тем, что она поступает неправильно? Анафема замерла с конвертом в руках. Уже стало слишком темно, чтобы разобрать буквы, и только она хотела разорвать конверт и достать письмо, как вдруг остановилась и почувствовала, что в ней наконец-то, впервые за долгое время, просыпается уверенность — в себе, в будущем, в Ньюте. Больше никакие инструкции им не нужны — она способна сама принимать решения. Может, не слишком долгосрочные, но хотя бы самостоятельные. — Нет! — вслух произнесла она и вошла в дом. Ньют уже успел развести огонь в камине, и она кинула письмо в весело пляшущий огонь. Ньют с удивлением посмотрел на неё: — Что это? — Да так, — повела плечами Анафема. Она слушала треск костра и зачаровано смотрела на расплывающиеся чернильные буквы: «Ты сделала правильный выбор». Значит — судьба. На душе стало спокойно, как никогда раньше, — всё в этом мире предопределено. Все предсказания Агнессы были не приказами вовсе, а обычными фактами. Даже без её книги она наверняка бы оказалась именно здесь, в Тэдфилде, встретила бы Ньюта и помогла спасти мир. Вот и сейчас всё шло своим чередом. Будущее скрыто за завесой тайны, но лишь для неё одной. Кто-то там, наверху или где-то ещё, точно знает, что будет дальше, так что теперь это не её забота. Ньютон встал рядом и тоже стал смотреть на чёрные лепестки сгоревшего дотла письма. Анафема задержала дыхание — вот оно, то самое чувство! Она не одна, а потому ей нечего бояться. Да, она не способна решить, что будет делать завтра или даже через несколько часов, зато вместо одной незыблемой константы — книги — в её жизни появилась другая — Ньют. Вот и всё. — Ну что, посмотрим какую-нибудь драму? — первым нарушил молчание Ньют. Анафема подумала и постановила: — Нет, я хочу комедию.