Джером Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи.
Я родился в 1994 году в Великобритании. Вырос в семье, где все друг друга до одури ненавидели, и рьяно отказывались это признавать, то и дело меняя маски любви на маски отчаяния. Моя мать была проституткой с чудовищно милым и не подходящим под профессию именем - Энни. Отец знал о ночных похождениях матери. Догадаться что он предпринимал по этому поводу нетрудно - растил живот и приближал свою смерть от диабета еще одной порцией протухшей говядины с картошкой. Моя сестра была нимфеткой. Давала каждому встречному и писала об этом в своем тошнотворно розовом дневничке с огромным бургером на обложке. Я забирался к ней на кровать, чтобы почитать, и чудом не опустошал желудок прямо на небесно-голубые подушки. Пожалуй, все о моей семье. В школьные годы я часто не ночевал дома. А когда приходил, безразличие на лицах родителей было привычной и самой ожидаемой реакцией. Садился ужинать, запирался в кладовке и читал что-то найденное-украденное на полках библиотеки. Иногда что-то прятал. Иногда рукоблудствовал. Иногда просто спал. Не ночевать дома - редкая, но самая лучшая возможность доказать себе, что ты ничтожество. Я забирался на крышу чего-то там банка, включал что-то там в плеере и о чем-то там думал. Иногда не думал. Иногда просто спал. В старшей школе познакомился с Эдом Шираном. Мы организовали свою рок-группу и пригласили туда еще пару человек. Имя одного из них я запомню на всю свою жизнь - Найл Хоран. Блондин, научивший меня курить. Блондин, увидевший во мне певца. Блондин, познакомивший меня со сценой. Блондин, знающий об этом мире все, что должен знать обычный человек. Блондин, повесившийся вслед за своей недалекой девушкой. А со вторым, Лиамом Пейном, Эд бежал в Бангладеш и больше я о них ничего и не желал слышать. Когда отец ушел к другой проститутке, чье имя мне не удалось запомнить, я вступил в "Ассоциацию молодых христиан". Попросил Джемму выбрать из моей немногочисленной одежды что-нибудь аккуратное и угодное богу, немного подрезал себе кудри, стал следить за выражениями и бросил курить. Сперва пришлось натерпеться от местных футболистов из класса постарше, но потом отстали и они. Маскарад в нашем доме уюта и тепла прекратился, когда я закончил школу. Нимфетка даже не вышла со мной попрощаться. Мама помахала мне рукой, дала триста долларов и отправила меня в добрый путь. Играл на гитаре в переходах, раздавал рекламу, сшивал архивы, продавал диски и, в конце концов, накопил на поездку в Америку. Годы утекали, как вода. Я женился на черноволосой смуглой "алохе", переселился в Гавайи и начал работать на компанию, производящую кока-колу. Когда я заметно растолстел, перестал ревновать жену и заводить разговоры о детях (а было это, к слову, когда мне стукнуло 30 с небольшим), в мою дверь постучалась Джемма. - Гарри. Разговор. С порога. Цветущая, искристая, победившая старость. Она пахла тмином и папайей – абсолютно нормально для здешних девушек, но странно для приезжих оттуда, откуда приехал я. Она рассказала мне, что мамы не стало, и не стала скрывать удивления, когда я отчаянно заплакал у нее на коленях. Сказала, что развелась. - Ты была замужем? - Мне тридцать пять, Гарри. Я не та девочка в черных сетчатых колготках, с приличным tumblr и без личной жизни. Конечно, я была замужем. И тогда я узнал о нем. Джемма заткнулась, когда я сунул ей тысячу и выпроводил из дома. Это, наверное, в какой-то степени и было тем, за чем она ко мне пришла. В тот же день я уволился с работы, заказал проститутку (по телефону на глазах взбешенной жены) и ушел из дома. Я должен был найти его. Его.***
Над пропастью во ржи… Я сидел на ступеньках «Дакоты», дома, где живет он – Луи Томлинсон. И читал эту книгу. Я перелистывал страницу за страницей. Помечал каждый диалог, казавшийся мне отголоском из собственного прошлого. Почесывал безразмерный живот и постоянно истекал слюной. Однажды, когда ко мне подсела одна из фанаток, я решил поиграть с ней. — Что ты делаешь? — Не видишь — книгу читаю. — Хорошая? — Да, особенно эта фраза, которую я всё время читаю. То, что она не поняла, откуда эти строки, меня немного расстроило. Я послушал разговоров о ее вечной любви к этому парню, а потом просто согнал со ступенек. Они мои. Мои.***
- Мистер Томлинсон! – Меня разбудила вспышка. Я открыл глаза и несколько секунд пытался понять, что происходит. Книга покоилась на моих коленях, я был плотно укутан в собственное пальто и смотрел перед собой. Тот, кого я так долго ждал, протискивался сквозь огромную толпу визжащих фанаток прямо ко мне. Точнее, к двери места, где он обитал. - Сегодня я не даю автографов! – кричал он, отмахиваясь руками и ногами. Секьюрити за ним только и успевали толкать разъяренных подростков. - Кто вы? – В его глазах всполыхнуло пламя. Я долго решался с ответом. Но я никогда не забуду его глаз, когда я вдруг пролепетал: - Холден Колфилд.***
Луи Томлинсон… Одно это имя вызывало во мне ярость. - Ты – не ты! – Я неистово кричал на самого себя в зеркало. – Ты – Луи Томлинсон, не он! Он лишь твоя жалкая копия! Я был им. Я был им, слышите?... Я был!...***
- Мистер Томлинсон! Я тридцать лет думаю о том, что происходило со мной в тот момент, когда я отправил в спину Луи Томлинсона пять пуль. 6-ти зарядный револьвер 38 калибра. Эти… Эти звуки. И крик его жены. Я стараюсь вспомнить каждую деталь. Кем я был. Как я чувствовал себя. Что было на моем лице. Но я вспоминаю лишь беззаботного парня, вызвавшего полицию и читающего «Над пропастью во ржи» под фонарем ночного Нью-Йорка. Мне задавали много вопросов. Чудовищно. Вопросов, на которых ответа я не знал. Делали тесты. Самые точные и самые новые. Совершали попытки самосуда. Каждый. Поголовно. Они хотели меня убить. Хотели мести. Но я, Холден Колфилд, ничего не боялся. И тогда я понял, что Гарри Стайлс погиб во мне в ту ночь, обнажив бесстрашную, но побитую туберкулезом душонку Холдена. Человек не должен брать на себя то, что полагается Богу. Однажды я снова перечитал это. И нашел объяснения снам, в которых я каждый раз выстреливаю в спину Томлинсона из своего 6-ти зарядного револьвера 38 калибра. Эти… Эти звуки. И крик его жены.