Дыханье тьмы

В Тринадцатом истребительском крыле его зовут «Красным дьяволом», хотя никакого отношения к Советскому Союзу он точно не имеет. Парень смеется и отшучивается: «только наполовину». Несмотря на откровенную молодость и редкостное презрение к приказам, один из самых результативных истребителей — двадцать четыре сбитых «немцев». Никто кроме, может быть, командира крыла и парочки штабных, про которых шепчутся, что они из УСС, не знает, откуда в Тринадцатом появились эти двое — лучший пилот и лучший техник, Данте и Вергилий Картеры, похожие, как две капли воды и практически неразлучные. Все любители позубоскалить по последнему пункту довольно быстро лишились парочки зубов и были вынуждены заткнуться. А то, что граждане Америки щеголяли итальянскими именами… — Имена итальянские, прописка небесная, — фыркает Данте, застегивая шлем. — Не скучай без меня. — Левый пулемет барахлит. Поаккуратнее с ним, — перед самым стартом Вергилий перестает реагировать на подначки брата. Все, на чем сосредоточен младший из близнецов — чтобы старший и в этот раз вернулся. И никому, даже ему, не нужно знать, что половина его души взлетает к облакам вместе с близнецом. — Исправишь, когда вернусь, — всегда только «когда». Не «если». Хотя Данте вполне осознает, что любой полет запросто может стать последним. Все, на чем сосредоточен старший из близнецов — чтобы младший и в этот раз дождался. И никому, даже ему, не нужно знать, что половина его души остается на земле вместе с близнецом. Черная Эйркобра* с хулиганскими алыми полосами на крыльях, пробежав по взлетной полосе, взмывает в небо. Падшие ангелы с тоской смотрят в небо, навсегда закрытое для них. По крайней мере, в это верят люди. В реальности дело обстоит несколько иначе, но в одном можно не сомневаться — ангелов, как и их потомков, и вправду всегда тянет куда-то повыше. Деревья, крыши высоток, водонапорные башни… Но небо все равно манит сильнее. И если уж генетика полукровок собственными крыльями не одарила, можно воспользоваться стальными. Двое близнецов-нефилимов, плод союза ангела и демона, в принципе, в войне могли бы и не участвовать, по документам их все равно не существовало. Но если от мамы-ангела им досталась тяга к небу, то от папы-демона — редкой степени авантюризм, не позволяющий остаться в стороне. Полгода интенсивного обучения, тщательно подделанные документы, и в армии Соединенных штатов появились лишние пилот и техник. С самолетом было сложнее, но сейчас Алая кобра, и пусть красного в ней лишь полосы на крыльях и куртка пилота, была фактически личной. И искренне любимой. Предложи кто-нибудь Данте пересесть на что-то другое, даже технически более совершенное, свою девочку он ни за что бы не бросил. Первые несколько минут после взлета захватывает ощущение, что за спиной вырастают крылья. Не вырастают, проверено, генетика распорядилась, что нефилимы бескрылы, но Данте всю жизнь тянуло в небо. В противовес брату, который предпочел остаться на земле, а второго такого же сумасшедшего пилота не нашлось, так что летал нефилим в гордом одиночестве, без ведомого. Хотя, так даже и лучше. Пусть в их ненормальной семейке ежедневно рискует жизнью только кто-то один. * * * Если долго всматриваться в бездну, бездна посмотрит на тебя в ответ. Об этом обычно вспоминаешь, когда на высотомере семь тысяч, а из облаков навстречу выныривает двойка мессершмиттов**. Выругавшись, Данте дергает ручку управления, резче, чем следовало бы, уходя вправо от мазнувшей почти по крылу пулеметной очереди. Выдыхает, успокаивая мгновенную панику. Не то чтобы он тут видами любовался, но два противника сразу для него сейчас немножко неожиданность. Сердце Кобры натужно гудит, пилоту кажется, что неодобрительно. — Прости, детка, — коротко выдохнув, нефилим выжимает из самолета скоростной максимум. Главное, не дать сесть себе на хвост, остальное дело техники. Можно, конечно, просто оторваться и удрать, но зачем, если лучше добавить еще пару звездочек к личному списку? Главная проблема в том, что их двое, и одинокий самолет вполне могут взять в клещи. Нужно быстро уложить хотя бы одного, дальше — проще. Еще одна пулеметная очередь все же задевает крыло, прорывая обшивку. Неприятно. Но — не смертельно. Данте задумчиво смотрит на рычаги управления, механически завершая разворот и прислушиваясь к посвисту ветра в пробитом крыле. Левый неисправен, остается только правый. Мало. «Мессеры» все же действительно заходят с двух сторон. Кажется, посчитав его за разведчика, обманувшись одиночеством и отсутствием носовой пушки. За любым — наверное, за любым, он не проводил статистических исследований — кто часто рискует жизнью, всегда ходит персональная тьма. Может, одна и та же — холод по спине, неслышный шепот у виска: «сдайся, прекрати это», зажигающий кровь азарт. За спиной Данте — тьма, прорывающаяся хохотом и ревом адских тварей, о существовании которых большинство людей даже не подозревает, стрекот пулеметных очередей и отрывистая немецкая речь. Но еще — успокаивающее урчание стального сердца Алой Кобры. И тень младшего брата, который там, на земле, ждет его возвращения. А значит, сдаваться никто и не собирался. Кобра почти вертикально уходит вверх, избегая столкновения, ловит подходящий воздушный поток и, развернувшись, обрушивает на замешкавшегося противника всю мощь крыльевых пулеметов. Левый, ожидаемо, захлебывается уже после нескольких выстрелов, слышен натужный скрежет механизма перезарядки, и все. Не вспыхнул, и на том спасибо. Один из «мессеров», неуклюже вихляясь, начинает снижаться. Отвернув от снова атакующего второго, Данте две секунды раздумывает, отпустить или нет. Он не испытывает никаких моральных терзаний от убийства людей, хоть сам человеком и не является, просто… Просто небо должно быть безопасным. Рука сама тянется к управлению, и короткая точная очередь по топливному баку превращает снижение в окутанное пламенем падение. — Ну что ж. Вот мы и остались вдвоем. * * * Самое трудное в этой работе — ждать. Смотреть на часы, отсчитывая время не секундами, а расходом горючего. Данте не умеет тормозить вовремя. Уже не раз и не два Кобра едва дотягивала до базы на последних — буквально — каплях топлива. Кажется, единственное, что заставляет его вернуться на землю — это искренняя любовь и нежелание угробить самолет. Вергилий механически перебирает детали для ремонта. Левый пулемет надо будет исправить сразу по возвращении, ведь никто не знает, как скоро снова может понадобиться авиация. Сейчас бессмысленно смотреть на небо. У него еще почти два с половиной часа. Вернуться раньше брату уж точно в голову не придет. — Волнуешься? — к нему подходит Эллис, самый старший из техников. Ему, кажется, уже за пятьдесят, и здесь он скорее как наставник молодняка, чем действующий техник. Во всяком случае, его очень уважают. — Да, — Вергилий не видит смысла это скрывать. Там его брат. И пусть они не люди, никто не знает — никто не проверял — может ли нефилим пережить крушение самолета. Больше всего Вергилий боится однажды не дождаться. — Пойдем, поможешь мне мотор перебрать. Там одному неудобно, помощник нужен. Вергилий кивает. И позволяет увести себя с летного поля, от бесцельного ожидания, подспудной тревоги. В конце концов, если он не будет верить в брата, во что еще ему верить? * * * За штурвалом оставшегося «мессера» оказывается — к сожалению или к счастью — настоящий ас. Причем, очень упертый ас, его не удается ни поймать в прицел, ни оторваться. Он уже даже не знает, кто там на земле, свои, чужие? Спускаться рискованно, но все же… Данте с беспокойством смотрит на датчик уровня топлива. Не так уж много времени остается. С земли отгавкивается, едва не задевая, зенитка. Значит, чужие. Нефилим закладывает крутой вираж, снова уходя в небо. Немец висит на хвосте, как приклеенный, избрав меченые крылья Кобры в качестве мишени, в полотне уже не меньше десятка трепещущих на ветру разрывов. Нужно во что бы то ни стало избавиться от такого «сопровождения», и быстро. Со звоном трескается бронированное стекло слева. Данте нецензурно шипит. Неуловимый противник его раздражает. Нефилим протягивает руку и ласково гладит Кобру по внутренней обшивке. — Прости, детка. Я был неосторожен. Давай положим его и вернемся. Вергилий тебя подлатает, — влага заливает глаза, и он стирает ее тыльной стороной перчатки, не замечая, что та остается выпачкана красным. Стальное сердце Кобры за спиной отчаянно чихает, сбиваясь с такта, пилот чувствует пошедшую по корпусу неровную вибрацию. — Ну-ну, потерпи. Дотянем. Данте закрывает глаза, обращаясь к спящей внутри силе. Отец учил их полагаться не только на пять органов чувств, которые есть у каждого человека, но уметь пользоваться силой ада и рая, заложенной в них от рождения. Тьма, жадно ожидающая за спиной любой его ошибки, рассыпается роем темных песчинок, окружая защитным коконом, сплавляя воедино живое тело и стальной остов истребителя, заменяя закончившиеся патроны. Нефилим мягко гладит кончиками пальцев рукоятки управления и открывает зажегшиеся алым глаза. Адская тьма все же не заменит мастерства пилота. Переиграть немецкого аса не выходит, значит, нужна хитрость. И нет ничего проще, чем обмануть желающего обмануться. Разведка есть и у Люфтваффе, а значит, тот, за штурвалом самолета со свастикой, должен быть в курсе маленького, но серьезного изъяна Эйркобры. И никак не может быть в курсе, что у конкретно этой Кобры хороший пилот, с которым она даже не пытается взбрыкивать и изображать норовистую лошадь. — Давай, малышка. Твой коронный номер. Кобра падает в штопор. Тьма расплескивает свои щупальца, растекается по корпусу самолета, вползает в щели. Жадно высасывает энергию, и теперь уж точно заканчивать это нужно как можно скорее. К счастью, противник клюет на незамысловатую уловку, перестает поливать кувыркающуюся в воздушных потоках Кобру свинцовым ливнем. Выждав еще пару мгновений, Данте обуздывает полууправляемый штопор, разворачивается и несколькими выстрелами поджигает топливный бак «мессера». Нефилим мотает тяжелеющей головой. Тьма рассеивается, отзываясь в ушах эхом сатанинского хохота, снова, как прежде, собирается за спиной. Постоянная спутница тех, в чьих жилах течет кровь демонов, она никуда не денется. Кобра лихорадочно вибрирует, ветер свистит в пробитых крыльях, и датчик уровня топлива уже срывается в прискорбно-низкую часть шкалы. Пора возвращаться. — Ничего, детка. Главное, живы. До дома как-нибудь дотянем. * * * Последние полчаса Вергилий не уходит с летного поля даже после прямого приказа командира. По всем расчетам, горючее должно было кончиться десять минут назад. А Данте до сих пор не вернулся. Вергилий отказывается верить в непоправимое. Они близнецы, непоправимое он бы почувствовал. Наконец на горизонте появляется быстро растущая точка. Вергилий приставляет ладонь козырьком ко лбу, напрягая зрение. Алая Кобра, нет сомнений. Пережившая серьезный бой — самолет отчаянно кренило и шатало из стороны в сторону, словно пилот не мог управиться с управлением. — Дьявол, Данте, куда же ты влез… Прямо над летным полем Кобра на миг зависает в воздухе и падает вертикально вниз, лишь у самой земли пилоту удается выровнять самолет и сесть относительно мягко. Еще раньше, чем откидывается дверь кабины, Вергилий уже стоит на крыле — и совсем не уверен, что добежал, а не переместился прямо с того места, где стоял до этого. У Данте лихорадочно горят глаза — действительно горят, перебиваясь с алого на голубой, и лучше бы, чтобы этого никто не заметил, — и из-под шлема слева стекают полузапекшиеся струйки крови. — Вот видишь, я вернулся. Не о чем волноваться, — брат довольно — а вернее, почти безумно — ухмыляется. От него фонит адом, за спиной собралась почти зримая осязаемая тьма. Вергилий тянет брата на себя, вырывает у ада его добычу. Позволяет ладоням засветиться голубоватой созидательной ангельской энергией, глушащей и прогоняющей адскую тьму. — Ты ведь подлатаешь нашу девочку? Вергилий беспокойно окидывает взглядом пробитое полотно крыльев, треснувшее стекло кабины, чувствует всем телом затухающую вибрацию стального сердца Кобры. Да, конечно, починить можно. Бросает быстрый взгляд на датчик топлива. Там, разумеется, почти ноль. — Данте, ты сумасшедший. Конечно, подлатаю. Идем. Тебе нужно в санчасть. Данте устало — и почти-нормально — улыбается. И, покачнувшись, падает в подставленные руки близнеца.