Ярче солнце, глубже тень

Иноске любит, когда все просто. Природа все расставляет по своим местам, а он доверяет простым вещам. Деревья гнутся в ту сторону, в которую дует ветер, река течением бежит вниз с горы. Мальчик-солнце в доме лун – неправильно, не должно быть так. Что-то беспокоит его, будто ладонь, полная заноз, будто отчаянно чешущийся заживающий порез, будто неправильно ставший на место сустав. Иноске бьется башкой об дерево – лучшее и безотказное лекарство, но в этот раз оно мало помогает. И что в нем такого, в мечнике с серьгами из карт ханафуда? Он королю горы и в подметки не годится. Танджиро учит его читать. Он водит пальцем по строчке – медленно, повторяя вслух, что там написано. Иноске смотрит внимательно, хмурит чистый лоб. Буквы ему не нравятся, слишком уж похожи на пауков, но он не смотрит на закорючки, а пялится на палец так упорно, что в итоге упускает момент, когда Танджиро отрывает палец от книги и тычет ему в переносицу. - Иноске, опять не слушаешь. Он фыркает, а потом резко клацает зубами – Танджиро едва-едва успевает убрать палец от его лица. Иноске хмурится, но ухмылка его выдает: может, сейчас удастся заставить Танджиро подраться. - У тебя глаза зеленые, как только что распустившиеся листья, - говорит Танджиро, улыбается светло. – Очень красивые. Иноске замирает на секунду, озадаченный, потом на его лице резко сменяется – удивление, румянец неловкости, тень ярости. Он бьет Танджиро в лицо так быстро, что тот даже не успевает увернуться, голова его откидывается назад. - Это еще за что? - невнятно говорит Танджиро, зажимая разбитый нос. Через пальцы у него течет кровь, капает жирными кляксами на все еще открытую книгу, заливает мерзкие черные буквы-пауки. Иноске убегает так же стремительно, не оглядываясь, отсиживается остаток дня в лесу, забравшись в самую гущу. Деревья растут тут так плотно, что свет едва проникает, так что листья тут кажутся совсем темными – совсем не зелеными, как Танджиро сказал про его глаза. У него самого глаза темно-красные, как солнце на закате. Днем на солнце смотреть больно - хотя Иноске пробовал, сколько может выдержать, глупое солнце так и не ответило на его вызов. Зато на закате можно смотреть долго, правда потом, когда зажмуришься, под веками остается след. С глазами Танджиро так же. Иноске раздраженно орет, а потом разбегается и со всей дури влетает башкой в дерево, ствол трясется, сыплются листья. Он бьется головой еще и еще раз, добавляет кулаками, пока не раздирает костяшки. Закатное солнце красит ему голую спину красным, пока он сидит, уперевшись лычом в землю и пыхтит, пытаясь выровнять дыхание. Дурацкий Манджиро и его дурацкие буквы. Надо будет дать ему по хребту его же книжкой, чтоб не вздумал больше его заставлять напрягать башку – потом от мыслей не избавиться. ** Зенитсу болтает палочками лапшу, дует на бульон. Слишком медленно, на взгляд Иноске – он искоса смотрит на порцию Зенитсу, сербая супом, и уже просчитывает, как перехватить чужую миску. - Когда для Недзуко сделают лекарство, и она сможет есть обычную еду, - мечтательно говорит Зенитсу. – Я приготовлю для нее лучший кицунэ удон по особому рецепту дедушки. - А? – невнятно переспрашивает Иноске, с хлюпаньем втягивая лапшу. - Чтобы она увидела, какой я умелый, - объясняет Зенитсу. Иноске приканчивает остатки удона за мгновение, скептически оглядывает пустую миску и, с сожалением отставив ее, принимается облизывать пальцы. - Зачем ты все бегаешь за ней? Не будет она драться, а если и будет, то я первый! - Да нет же, глупый ты кабан! Я ее люблю! - Убью? - Люблю! - Что? Что это значит? - Ты не знаешь, что значит слово «любить»? – озадаченно спрашивает Зенитсу. Иноске раздраженно пожимает плечами. Ему не нравится, когда городские умничают перед ним какими-то придуманными словами. Сам он твердо убежден, если слово не выучишь даже в чащобе леса в диких горах, значит не так уж оно и нужно для выживания. - Ты что, никогда не был влюблен? - Что это такое? Болезнь? Иноске начинает злиться. Как так вышло, что он у него не было никогда этого влюблена? У Танджиро-то наверное точно было! Как он мог пропустить? Он готов встать и бежать на поиски прямо сейчас. - Нет, это чувство, - объясняет Зенитсу, палочками вылавливая камабоко из супа. - Когда смотришь на девушку, и понимаешь, что хочешь провести с ней всю свою жизнь! И в груди так жарко-жарко. - Обязательно на девушку? - А на кого еще? – подозрительно смотрит на него Зенитсу. – Ну, может на кабаниху? Наверное, с кабанихами также работает. - Я тебе голову оторву! - Эй, прекрати! Единственное, что спасает Зенитсу от кулака прямо в лицо это то, что Иноске приходится задуматься. Проходят долгие пару минут, и Зенитсу кажется, что он слышит, как со скрипом ворочаются мысли в чужой голове. - Что ты там говорил в груди? – наконец, спрашивает Иноске. - Ну… - неуверенно говорит Зенитсу. – Жар в груди? Томленье! - Как в тот раз, когда Канджиро ударил меня в живот и сломал мне три ребра? Было очень жарко в груди! - Нет, дубина! При чем здесь это? - Ты сам сказал! - Это образно! У Иноске начинает болеть голова. Образно? Что это должно значить? Хватит с него на сегодня мыслей, а то от них начинают мышцы слабеть. Он с воплем бросается на Зенитсу – тот визжит высоким голосом, как девчонка и запускает в него миской с удоном. Но Иноске быстрее, он успевает перехватить тарелку до того, как его окатит горячим бульоном, и больно пинает Зенитсу по коленке. Тот тут же драматично падает на землю и начинает пускать слезы – Иноске перепрыгивает через него и убегает. Он прячется недалеко, сразу за углом, тратит буквально полминуты на то, чтобы стрескать оставшуюся порцию Зенитсу и еще столько же на продумывание плана. Что это такое, о чем все кругом знают, а Иноске нет? Манджиро наверняка тоже знает. А что, если выяснится при всех, что он знает, а Иноске нет? Он рычит от ярости и с силой опускает пустую миску на землю – глиняная тарелка тут же трескается на черепки. Раз Монитсу, дурак эдакий, не может нормально объяснить, надо спросить у кого-то, кто достаточно крут. Желательно у кого-нибудь из Столпов – уж они-то точно должны знать. ** Иноске напяливает башку кабана, прежде чем отправиться на поиски, так ему привычнее. Он запускает звериное чутье вполсилы, чтобы не нарваться на кого-нибудь вроде Шинобу – вот стыда не оберешься, перед ней такое спрашивать. Возле тренировочных построек есть кто-то, и Иноске уверенно припускает бегом туда, пока он там один. - Эй, Томиока! - Не сейчас, - сухо говорит Томиока-сан, тут же разворачиваясь. Кто угодно бы заметил, что он тут же поменял направление и ускорил шаг, едва его увидел, но Иноске сейчас не до этого. - Что такое любить? Как это? Гийю замирает и лицо у него на мгновение становится настолько беспомощным, что Иноске подбирается, чувствуя опасность. Чертов Канитсу обманул его, наверное, это какое-то ругательство. Подставил его! Иноске обдумывает, как теперь лучше выйти из ситуации – развернуться и сбежать, или заорать и отвлечь этим внимание от того, что он сейчас спросил. К его удивлению, Томиока все же отвечает на вопрос. - Сразу не поймешь, - говорит Гийю. Он медленно подбирает слова, но лицо у него бесстрастное – ни следа от той секундной эмоции, исказившей его черты сразу после вопроса. – Думаешь, что кто-то тебе просто близок, но, когда этот человек уходит, тогда понимаешь, что лучше бы ушел ты вместо него. Фраза дается ему нелегко. - Что? – переспрашивает Иноске, наклонив свою клыкастую башку вбок. Он не понял ни слова. - Сконцентрируйся на тренировках, Иноске, - гораздо более деловым тоном говорит Томиока-сан. – Это определенно не то, чем тебе стоит забивать себе голову. Иноске фыркает почти с облегчением – тут он согласен. Томиока разврачивается к нему спиной, показывая, что разговор окончен. Иноске, и не думая задерживаться, тут же убегает куда подальше, даже не разбирая дороги. По пути он вваливается в здание спален, проползает мимо девочек госпожи Шинобу, моющих полы в общей комнате, чтобы не привлечь внимание и садится, надувшись, в дальней темной комнате. Все кругом что-то знают, чего не знает он, и это его страшно бесит. - А, это ты, - говорит он в темноту. Недзуко, еще сонная, подползает к нему ближе и прислоняется к голому плечу, тихо сопит. Недзуко ему нравится, она пахнет травами и чистой речной водой, а еще она знатно кромсает демонов – так ха! опа! хшшш! Если б она с ним согласилась подраться, она бы нравилась ему еще больше, но драться она не хочет. Правда, иногда хочет поездить у него на спине или померять кабанью башку – Иноске недовольно пыхтит, но обычно соглашается. Еще бы, он настолько крут, что даже демоница хочет выглядеть, как он! - Монитсу мне надоел, - говорит он Недзуко. – Вначале говорит, что я чего-то не знаю, а потом не может объяснить, что! Оторву ему голову. Недзуко мяучит что-то через свой бамбуковый кляп, но вряд ли это какие-то слова, скорее, ее безмолвная поддержка. - Томиока тоже хорош! Столп еще называется. Выдумал какую-то заумную муть, у меня аж голова разболелась. Кстати, приходит ему в голову мысль, может девчонки про это больше знают? - Эй, Недзуко, мне надо спросить вопрос – только не рассказывай своему дурацкому брату, что я спрашивал. - Ммм? – отзывается она. - Думаешь, Манджиро был влюблен когда-нибудь? Недзуко поднимает голову с его плеча, поворачивая лицо в его сторону. Глаза ее с вертикальными зрачками слегка светятся в темноте, чуть прищуренные, будто она улыбается. Она хихикает, а потом кивает, снова укладываясь ему в сгиб локтя. Дьявол, ну вот. Как он посмел его в чем-то обойти! ** - Канджиро? - Эй, когда ты уже запомнишь! - Смотри, - гордо показывает рукой Иноске. - На что? – осторожно спрашивает Танджиро. - Ну вот же! Просто потрясающая глупость. Привел его в самое лучшее грязевое болото в округе, а он даже не может оценить, как же отлично Иноске знает местность и разбирается в грязи. - Грязь! – нетерпеливо говорит Иноске. – Лучшая на этой стороне гор! - Отличная грязь, - неуверенно говорит Танджиро. – Ты молодец, Иноске, что нашел ее. Иноске хочется вцепиться самому себе в волосы и орать. Как он опять смог попасть в эту ловушку? - Ты хоть понимаешь, зачем мы здесь? - Не особо. Иноске издает звук крайнего недовольства и раздражения и резко валится в грязь, катается по ней, пачкаясь все больше и больше, потом встает на четвереньки и отряхивается. - Боевая раскраска! – объясняет он. – Помогает в драке. Танджиро как может старается сдержаться, но все же прыскает смехом, прикрывшись ладонью. Иноске запускает в него комом грязи. - Придется отмывать тебя, - говорит Танджиро, уклоняясь от его грязевых снарядов. – Боя-то пока не предвидится. Иноске упирается как может, пока его тащат в умывальню, но все же сдается и позволяет запихнуть себя внутрь и даже усадить на низенькую скамеечку. Манджиро пытается заикнуться о том, чтобы заодно отдать постирать его кабанью башку, но в итоге просто затыкает уши руками от протестующих криков. В умывальне светло, жарко и пахнет мокрым деревом и пропаренными листьями. Танджиро выливает на него целое ведро воды и, пока Иноске отплевывается и отфыркивается, запускает пальцы ему в волосы, набрав в ладони мыла. - Ты что творишь! - Не болтай, пена в рот попадет. - Да мне все равно, вот, смотри! Иноске зачерпывает ладонью мыльной пены, стекающей по плечам, и с воинственным видом сует в рот. На вкус и правда ужасно горько и противно, но он не размыкает рта, воинственно глядя на Танджиро. Тот не принимает его вызов, а лишь слегка улыбается краешками рта и продолжает намыливать его волосы. Иноске думает заорать, но пальцы в его волосах проходятся за ушами, давят посильнее, будто чешут, и все намерения тут же вылетают из головы – он тянется за чужими руками, попутно отплевываясь от пены, едва не урчит, как большой кот, недостойно кабана, гордого короля гор. Но Иноске не находит в себе достаточно ярости, чтобы додумать эту мысль, полностью сосредотачивает внимание на подушечках пальцев, спускающихся к затылку. Когда Танджиро отводит руки, он пригорошней набирает воды из ковша и полощет рот от горького мыла. Он уже и забыл, зачем наглотался его – наверняка глупый Кентаро пытался в чем-то его превзойти. - Я знаю, - мрачно говорит он, глядя как Танджиро набирает чистой воды в ведро. – Твоя сестра мне все сказала! Но ничего, я еще с тобой разберусь. Танджиро открывает глаза широко, потом слегка краснеет и строит это одно из своих дурацких лиц, на которые невозможно злиться. - Давай смоем, - говорит он тихо. Иноске тут же отпихивает его руки, выхватывает ведро и сам выливает на себя воду, шумно отфыркивается и трясет головой, как мокрый зверь, кое-как отлепляет мокрую челку от лица, открывая глаза. - Думаешь, ты что-то можешь сделать, чего я не смогу? Да я что угодно сделаю так же и еще лучше! Ну давай, попробуй! Танджиро смеется, а потом наклоняется близко-близко и целует его в уголок губ. Мир будто останавливается для Иноске – и капли стекающей воды, и золотистые лучи света из окна, и одинокая бабочка на подоконнике, все замирает в этом моменте. Солнце согревает ему спину и плечи, солнце согревает ему сердце. Все на своих местах.