— какой чудесный сегодня день, — кейджи привычно тянет старшую за край толстовки ближе к себе. последняя смотрит крайне отрешенно на кончики пальцев и так давно уже - на отражение. на мир. на акааши.
— знаешь, — котаро от чего-то мнется, вырисовывается на бетоне носком кроссовки узоры незамысловатые, мнется долго, — я тебя больше не люблю, знаешь?
акааши, конечно, заметила пару месяцев назад, но бокуто так говорит , что селезенку вот-вот разорвёт и всякие бутоны, лепестки, вместе с гнилью растекутся по венам; кейджи сегодняшним отравится, и если не щемящим по сосудам, то терпким пионовым точно.
«стоишь передо мной такая прекрасная до жути, что я готова с взращенной в тебе катастрофой поспорить, только крикни: «мои демоны - те ещё мрази». я непременно разобью им всем лица и переломаю рёбра, ты только скажи. даже если захочется тебе вдруг, я сама себя здесь по асфальту размажу» — всего лишь сон, где у них все просто–сложно до закипающей под кожей кислоты.
наутро кейджи проснется как всегда, в ошмётках разорванных альвеол; от удушья и поиска необходимого кислорода все еще не выбравшейся из царства грез. ее выворачивает наизнанку сопливыми песнями и от этого кусающего перевода на амальгаме хочется плеваться еще больше. слушать о том, что жизнь у кого-то похожа на сказку; где все ясно-понятно-правильно с заедающим на несколько недель припевом и совсем-совсем незамысловатым мотивом. так замечательно, что кейджи делает вид, что ее совсем не тошнит от своей реальности.
вот бы слова подобрались для нее, чтобы котаро сама все поняла, чтобы перестала строить девочку-трагедию с башнями-близнецами одиннадцатого сентября на сердце.
у чувств все условно и каждый раз лицо новое. но бывает в строгом порядке, как котаро для кейджи. засела смолой в грудной клетке и скребёт с вместе кошками. прикипело сильно. как корочка на ранке, ждать-ждать, сорвать и учиться шрамом дорожить, как самой нелепой историей, только болит с каждым разом сильнее и предательски так кошмарно гниет. даже дарит цветы так торжественно, что напоминает про никому ненужные чувства.
какая кейджи глупая и обречённая любить.
на фоне открытый город, потому что котаро дурная, любит глубокие разговоры на многоэтажках. неясно только – после броситься целовать асфальт или разделить в закате на двоих вечность. сначала поссориться, выплеснуть в лицо накипевшее, метафорично похоронить прежние обиды, перепрятать скелеты и утопить себя и вину в себе или не топить никого, а только позволительно утопать, зная, что чужие руки обязательно спасательным и упасть не дадут.
кейджи ставит на первое, что если целовать тротуар все таки придется, то только ей. и она даже подготовленная. с букетом пионов красивых розовых. а бокуто как всегда. невнимательная и беспечная. обо всем напоминать нужно, но напоминать ей кейджи ничего больше не будет. и это станет одним из поводов сорваться с криком – да будь, что будет.
младшая забывает не только ответы озвучить нависшие, но и саму себя дома хладнокровную. забывает сначала подумать и не начать случайную тираду в истеричное, как заебало слушать о мелочном, о популярности котаро, другой команде, других именах и о том, как никогда-никогда никого не полюбит, руководясь своим пресным «не хочу никому навредить»
«уже вредишь, знаешь?»
только сейчас котаро стоит на краешке как-то слишком умиротворенно и чересчур равнодушно, и ко всему прочему, поправляет шарфик и мечтательно глядит вдаль. будто бы к оборванным струнам кейджи она совсем не причастна.
«давай просто обниму и представим, что на титанике?»
тронуться шифером с такой эгоистки, боже. кейджи, как ты к этому пришла.
вот акааши выуживает из кармана пальто красный мальборо, чиркает зажигалкой и затягивается так, что не поверила бы сама себе. такая отвратительно взрослая. с слишком рано обретенным внешним спокойствием и серьёзностью. просто это «сделай что-нибудь, кейджи» плетется следом, повторяя каждый шаг.
никто не догадывается даже, что со всем упорядоченным у той, что расписана жизнь, как кажется, на самом деле — нет ничего, кроме надежды пережить следующие несколько минут без попытки приставить дуло к виску и не украсить своими ошметками стены.
закат уходит по-английски за ручку с котаро — без предупреждений и не прощаясь.
до выпускных всего-ничего. в школах как-то интересно не совпали дни и куроо немного нетрезвый проболтается, что решил сделать кенме подарок, да еще и со словами: «он упадет, как я с пробирками первый раз в настоящей лаборатории, кейджи, понимаешь???» акааши придет позавидовать белоснежно. посмотрит, как куроо трясет тушкой на сцене, театрально вздыхает, топает ножкой в такт, заставляет влюбиться всех и достается только кенме.
твоя любовь - это так красиво. твоя любовь этих тактов сила.
твоя любовь меня доводила, но твоя любовь - это так красиво.
кейджи выпадает с каждой строчки, лепестками давится, захлебывается слезами, потому что:
«я тебя не люблю, знаешь?
куроо сам понимает, что их неугомонная сильно изменилась и такую ее не знает даже он, хоть с детства, как с кенмой, только чуточку меньше. возмущается немножко за компанию, отвешивает их «взрослой» компании без кенмы подзатыльники и тащит играть в пиво-понг. суга не возражает и даже присоединяется. а кейджи бы выйти вот так, нараспашку — наткнуться грудью на острие, чтобы закончилось поскорее.
кто бы подумал, что с выпускными они разойдутся, как дожди по весне.
на своем кейджи будет безумно рада красивым лепесткам в вишневом пунше, конечно, но по белому платью это отвратительно-отталкивающе-прекрасно-притягательное расползется узором и золушкой акааши убежит в глухую ночь.
