Лозы лотоса

— Аказа-доно, друзья же должны помогать друг другу! — улыбается Доума, сжимая полосатые руки у кистей. — Да, только вот я тебе ни разу не друг! — рычит в ответ о'ни и, раз уж не удаётся бить кулаками – будет бить ногами, потому пятка тут же прилетает в живот Второго, отчего блондин ослабляет хватку, а сам и вовсе приземляется задницей на твёрдый пол. Он сразу же строит грустную, обиженную мину, медленно, будто предвещая о надвигающемся, поднявшись на ноги. Всё та же улыбка озаряет лицо Третьего, искажённое в гримасе отвращения при виде морды Доумы. — Аказа-доно, так грубо! Ты ранил мои чувства этими словами! — демон одним движением оказался перед лицом розоволосого, разглядывая красивые глаза сверху вниз. — Ты снова врёшь, но кого ты стесняешься, мы же одни и можно не скрывать, что мы с тобой дружим! Мгновение разделяет время на две половины; когда Аказа твёрдо стоял на ногах и готов был дать в морду – и когда Доума повалил его наземь, укладывая на живот и сразу усевшись на ноги Луны, а руки удерживая за его же спиной. Это так, меры предосторожности, ведь Третий всегда такой злой и бьёт несчастного о'ни, стоит ему посмотреть в сторону розоволосого. — Но не бойся, Аказа, я – твой друг, если ты мне поможешь, то я прощу тебя! — улыбка не сходит с лица сектанта, а его радужные глаза буквально пожирают вид жертвы, огибая рельеф тела и представляя, как прекрасно оно могло бы выглядеть, если бы демоническая регенерация позволяла оставлять увечия, нанесённые во время секса. О'ни раздумывает, как бы оставить Третьему его одежду, да так, чтобы во время расчехления не получить по морде или ещё по чему-нибудь. Однако, никаких путных вариантов разум не даёт и остаётся только рвать одежду свободной рукой, к чему Доума и приступает, пока тело под ним отчаянно дёргается и пытается вырваться, но ведь не даром Доума – Вторая Высшая Луна, а Аказа – лишь Третья. Стоит приложить силы и обездвижить розоволосого оказывается проще простого. Так жалко, что иначе на данный момент его никак не удержать, ведь хочется увидеть это заплаканное лицо, как тогда, лет пять назад. — Не начинай снова! — в отчаянии Аказа пытается оттолкнуть демона от себя бёдрами, но когда сектант прижимает ягодицы к собственному тазу, позволяя ощутить всё то возбуждение, что болезненно тёрлось о ткань штанов, становится понятно, что это было зря. Признаться, места в широкой, свободной одежде даже так было мало, ведь вид о'ни, который отчаянно пытался вырвать руки, и его голос, в котором проскакивают еле слышимые нотки страха в порывах ненависти, выглядел как трофей, который Доума заслужил и теперь будет смаковать его и постарается прочувствовать каждую нотку вкуса. Снова. Когда такое было раньше, Аказа запрещал даже дышать в его сторону после соития. — Аказа-доно, когда же ты прекратишь сопротивляться своим чувствам? Я же вижу, что тебе нравится! — наивно тянет буквы Второй, наконец разрывая ненавистный жилет на две части, оставив висеть на плечах. Следом за ним идут штаны, которые можно было просто стянуть, но рывком руки сектанта они трещат по шву и превращаются в тряпки – только верёвки целые остались. Ладонь бесстыдно блуждает по подтянутому телу, следуя синим линиям, пока они не достигают округлых, аппетитных ягодиц и пальцы сжимают одну из них, чуть оттягивая, открыв хозяину конечности вид на прекрасные, сокровенные места демона. — Отвали от меня! — рычит розоволосый и именно после этих слов в голову Доумы приходит замечательная идея. Лозы окутывают руки о'ни, позволяя наконец оказаться им за спиной, пусть и не в самом удобном положении, а блондин с улыбкой переворачивает Аказу лицом к себе, хватая непослушные ноги и закидывая на собственное широкое плечо, крепко удерживая ладонью. Почему Доума раньше не придумал использовать технику крови на этом сорванце? — Аказа-доно, если ты будешь применять такие грубые слова, то мне придётся заставить тебя молчать, а я этого ой как не хочу, ведь у тебя такой прекрасный, звонкий голос... — драматизирует блондин, склоняясь над телом Третьего, шепча ему на ухо. — Когда я вхожу в тебя. На этом слове губы смыкаются на мочке уха, а сам Доума бесстыдно кладёт руку на эрегированный член Третьего, ведя от головки до основания подушечками пальцев, выбивая рваный вдох из уст демона. Долго ладонь не задерживается на этом месте и плавно перетекает к выемке между ягодиц, надавливая пальцем на тугую дырочку. Знали бы другие, как же приятно наконец видеть покрасневшее лицо Аказы спустя столько лет подобных деяний. Когда розоволосый открывает рот, лозы тут же окутывают шею тугими витками, с силой сдавливая и даже царапая кожу, но, что самое главное, не позволяя Аказе ничего, кроме хрипов. Столь грустно, когда его прекрасный голосок не может стонать имя Второго с просьбами остановиться! Впрочем, ничего не мешает позже ослабить хватку! Сегодня блондин прямо светится прекрасными идеями на счёт Третьего. Демоническая регенерация имеет как и плюсы, так и минусы. Одним из минусов является тот факт, что каждый раз приходится рвать Аказу, а это как минимум не самое приятное ощущение из тех, что может даровать секс. Впрочем, минусом это является только для Третьего, ведь Доума только рад входить в такое узкое, одновременно с тем податливое, тело. Погрузившись воспоминания, сектант понимает, что из этого омута никак не выйти, а новые возможности лишь распаляют возбуждение и заставляют желать большего, чем просто вид о'ни под собой. А зачем противиться желаниям? Это бессмысленно. Доума считает так же, потому, расправившись одной рукой с ремнём, он приспускает одеяние и последний раз окидывает взглядом своего друга. Он снова елозит. Чёрт, это так обидно! Доума уверен, что Аказа хочет этого и ему нравится подобное, иначе бы он не стонал, а кричал и бился до последнего! Зачем весь этот цирк с пинками и выкриками!? "Кричать так, чтобы никто не услышал и звать на помощь так, чтобы тебя не спасали" – вот, что происходит с Аказой! Глупый, маленький демон! За это нужно наказывать, но это же товарищ, нельзя распускать руки на него... Второй огревает полосатую ягодицу звонким шлепком и, сжимая, ведёт ногтями по бедру, оставляя глубокие царапины в знак того, чтобы этот оболдуй не рыпался. Однако, он не перестаёт, поэтому приходится исхитриться, связывая лозами ещё и ноги демона, чтобы ограничить свободу движений почти полностью. Что же, теперь обе руки свободы и блондин позволяет себе ими провести от ключиц до подвздошных косточек, прижимая зад Аказы к своему паху, проезжаясь по ложбинке членом, но, перед тем, как войти, снова отпускает неуместный комментарий. Какой же Доума болтливый. — Аказа-доно, тебе когда-нибудь говорили, как тебе идёт бондаж? Я так рад, что дружу с тобой и теперь могу видеть подобное часто! — тараторит о'ни, сам ограждая себя от того, чтобы сорваться и войти в узкую задницу, — в следующий раз я окутаю тебя цветами, тебе это так подойдёт! Но терпеть долго не суждено и почти сразу, как заканчивается монолог демона, он, придерживая свой член у основания, притягивает тело розоволосого поближе к себе и наконец-то входит. Медленно и протяжно наполняя его изнутри собой, с упоением глядя на то, как чужие глаза закатываются и рот открывается в немом жесте стона. Второй знает, что Аказа стонет. Он любит, когда его трахают и Доума почти уверен, что это делал даже сам Кокушибо. А как противостоять такому? Вечно ходит полуголый, а стоит снять с него одежду, как взгляд сразу падает на, кажется, самые сочные ягодицы из всех демонов. Конечно же, после Даки. Кстати говоря, о ней... У Аказы такие милые линии на бёдрах, которые напоминают чулки! Блондин раньше думал, что Аказа действительно украл что-то подобное у демонессы. Так пошло и развратно! Третий ведь всем своим видом кричит, что ему хочется сесть на член, почему он всегда сопротивляется и оскорбляет? Грустно! Тем не менее, Второй начинает уверенно двигать тазом, ощущая, как от узких стенок сбивается сразу же дыхание и щёки начинают гореть. Никогда их соитие не продолжалось достаточно долго из-за нетерпеливого отношения Доумы к Аказе, когда тот развратно выгибался и начинал плакать от боли, прямо как сейчас. Его глаза слезятся от очередной трещины, которую создаёт немалых размер член, уверенно входящий на всю длину. О'ни видит, как Третий открывает рот словно рыба и неволей оставляет лозы на его шее, склоняясь к его рту, предварительно схватив за волосы и удерживая, дабы не откусил ухо или скулу. Блондин нарочно набирает темп, вскоре услышав тихие стоны, что не мог сдерживать демон. Это как бальзам на душу и ласка для ушей. Как будто сами ангелы спустились с небес и облизывают ушные раковины своими святыми язычками. Впрочем, ангелов нет, здесь только демоны, и демоны должны себя вести подабающе, правда? Правда. Да и выдержка над этим безвольным созданием пропадает совершенно, не давая и шанса на отступление от собственной похоти, поэтому сектант почти сразу срывается на нещадный темп, вдалбливаясь в растраханное идеально под его член тело, которое от постоянных толчков в сгусток нервов сильнее сжималось, даруя неописуемые ощущения, будто бы изнутри о'ни обжигает. Наконец, лозы на шее Третьего вовсе распускаются и сравнимые только со звоном маленьких колоколов голос начинает отдаваться эхом от стен комнаты, попадая прямо в уши Доумы, направляя его зрачки на источник звука — Аказу, который так извращённо мотал головой и путался в словах, пытаясь просить остановиться и прекратить это. Но Второй не собирается прекращать и втрахивает названного демона только грубее и сильнее в бедный старый пол. Руки как будто обретают свой разум и, пока одна удерживает тело розоволосого и натягивает на собственный член, вторая то нежно гладит тело и задевает чувствительные соски, то шлёпает и сжимает бёдра с ягодицами до синяков, царапая. Чу́дная картина, словно маслом: Аказа, с раздвинутыми ногами, стонет имя своего мучителя, не прекращая попытки остановить это. Но его голос внезапно умолкает следом за самым громким буквально криком, когда последний толчок ведёт за собой сладкую истому, заливая тело полосатого горячей вязкой спермой, мешая её со смазкой и кровью. Демон тяжко выдыхает, выравнивая дыхание и окидывает взглядом сожаления своего товарища. Он не кончил, как и всегда. Обычно Второй оставляет эту проблему на плечах розоволосого, но сегодня особенно прекрасный день, поэтому он аккуратно сжимает пальцы руки в кольцо вокруг ноющего о недостатке внимания члена и ласково, но быстро, ведёт по нему, помогая дойти до развязки и Аказе. Он же друг, нельзя бросать его в беде! — Ох, Аказа-доно, я порвал твою одежду... — виновато произносит о'ни, убирая лозы от уставшего Третьего и заботливо поднимая за плечи, аккуратно приобняв, — прости меня, мой дорогой друг, я отдам тебе свою накидку!