Когда спускается туман...

      Тихая трель соловья растекалась по небу тонкой рекой. Алмазные звёзды медленно плыли шлейфом к горизонту вслед за снежным сырным полукругом. Светило прошло почти полный видимый путь, и вскоре оно станет уступать место алому солнцу. Мягкие на вид, словно перья, седые облака медленно плыли по небу, короткими каплями проливая лунный свет на землю. Смотря на них, хотелось коснуться каждого миллиметра, только бы почувствовать этот поток, словно воду, почти невесомо текущую между пальцами. Взмыть бы в небо свободной птицей, величественно парить над землёй, собственными крыльями удерживая себя на большой высоте — почти всё, чего хотелось на данный момент. Но ещё больше организм требовал кислорода.       Бледная дымка укрывала собой промёрзлую траву, медленно подступая к каменному фундаменту дома. В окне его различался едва уловимый из-за туманной завесы силуэт девушки и три маленьких огонька, трепещущих от слабого ветра. То были горящие фитили старых свечей ручной обработки. Они стояли на самом краю оконной рамы — лишь бы было видно снаружи то, как огни безобразно пляшут под природное дыхание, давая прямой ориентир в терниях Вечнозелёного леса. И как бы ни было это опасно — вот так просто выдавать своё расположение — девушка не могла позволить себе потушить свечи. Просто не могла.       Усталость, постепенно обволакивающая вязкой, отвратительной, смолистой массой дрожащее тельце, так и норовила свалить его в мир очередных кошмаров. Если бы ЭйДжей была в состоянии обойтись без сна ещё день или два, она всенепременно сделала бы это. Но не сейчас: после второй недели безнадёжного ожидания. Совсем нет. Ни при каких обстоятельствах. Организм ныл, изнеможённый постоянным напряжением, тревогой и кучей попутных забот, с которыми, как того требует ситуация, разбираться нужно в срочном порядке.       Работа кипела каждый час, и даже сейчас, когда рассвет вот-вот покажет свой алый лик, с соседней комнаты раздался звонкий, отдающий детской хрипотцой плач. Девушка, явно смирившаяся со своим положением, устало вздохнула и отправилась унимать пробудившееся от неизвестной никому причины дитя. Как бы она хотела сейчас оказаться на руках матери, медленно покачивающей её из стороны в сторону, прижав к сердцу. Эпплджек редко вспоминала колыбельные, что пели ей в глубоком детстве — столь далёком, воспоминания которого наиболее ценны потрёпанной жизнью душе.       Но сейчас, когда маленькие ручки резво рассекали воздух вокруг себя в поисках привычного тепла, а глаза пытались уловить хоть какое-то движение, обозначающее, что мама рядом, родные строки прилетали в голову сами собой. ЭйДжей бережно взяла крохотное тело, успокаивающе шипя и прижав малышку к себе, поглаживая по спинке дрожащими, бледными пальцами. Плач постепенно стихает, и Эпплджек слышит, как выравнивается дыхание ребёнка, сменяясь характерным для сна посапыванием. Всё будет хорошо.       По крохотной комнатушке разливается пурпурным бархатом усталый голос матери, убаюкивающей своё дитя. Ей не впервой сидеть тут, разглядывая проявляющиеся от голубых штор с витиеватым рисунком цветов тени роз на стене за кроваткой, слышать, как медленно просыпаются птицы, как тихо посвистывает ветер за оконной рамой, колыхая растущую под окном сирень. Она трёт переносицу, на секунду прикрывая глаза, и в этот момент малышка сквозь сон улыбается яркой улыбкой и издаёт слабый смешок, больше похожий на кашель.       ЭйДжей слышит это, с толикой волнения смотря на неё, а потом, понимая, чем этот звук был на самом деле, улыбается в ответ. Дитя столь спокойно во сне, беззаботно, уязвимо. Эпплджек чувствует небывалую силу, вырывающуюся из-под завесы утомления, которая проявляется в великом чувстве матери — защищать. И когда она осознаёт это, к ней приходят воспоминания обо всех тех маленьких открытиях, совершённых ей самой в период первых шагов. И тепло, некогда исходящее от сердца девушки к дочери, разливается внутри неё самой, как долгожданный чай после долгих часов на улице в лютый мороз, прогревая всё нутро и даже душу, пусть и не полностью. Рассвет касается пшеничной макушки, отчего тень растрёпанной головы отбрасывается на стену за спиной.       Держась одной рукой за перила кроватки, а другую подложив под голову, девушка тихо дремлет, пока её разум рисует картины прошлого, используя самые разнообразные палитры: чаще — спектр от чёрного к белому. Робкие шаги, раздающиеся за дверью, вытягивают из Морфейского дурмана, возвращая сознание на законное место. ЭйДжей узнаёт этот слабый топот — за много лет она успела его выучить. Дверь медленно приоткрывается со скрипом, и в комнату входит основная причина бессонных ночей блондинки. Эпплджек поднимает печальный взгляд на малиновые глаза, щурясь от уже достаточно яркого света солнца, затем вновь переводит его на сопящее чудо, слабым кивком приглашая гостью недавней идиллии подойти ближе.       Рейнбоу, избавившись от прежней робости, направляется к кроватке, кладя руку на оголённое веснушчатое плечо и заглядывая из-за него на дочь. Девочка по-прежнему улыбается, и эта улыбка действительно согревает. ЭйДжей прижимается спиной к Дэш в ответ на тепло её руки, блаженно прикрывая глаза. Она здесь. Она дома. И это осознание расслабляет. Рейнбоу целует её в висок, прижимая к себе ближе. Всё будет хорошо.       — Пора спать, Санш, — раздаётся хриплый шёпот, заставляя открыть глаза вновь успевшую задремать девушку.       Рейнбоу склоняется над кроваткой, невесомо прикасаясь пальцем к маленькой ладошке — большего сделать боится, так как не хочет будить кроху. Малышка слабо сжимает его, а потом разжимает, шевеля головой туда-сюда. Затем Дэш подаёт руку девушке рядом, и та с полуулыбкой берёт её в свою, ощущая тонкую, ещё не оттаявшую прохладу ночи. Прошедших недель разлуки и след простыл — теперь они снова чувствуют тепло друг друга, растворяясь в нём и сохраняя его, как самое сокровенное, что вообще может быть. Всё, что им сейчас нужно и важно — хороший сон, покой и совместно проведённое утро. Главным будет лишь то, что они снова рядом. И никто не посмеет этому помешать — даже надвигающиеся армады Кризалис, — твёрдо решают обе.