За Гранью

Здесь нет ничего знакомого, оставшегося в узлах его опаленной памяти из другой, предыдущей жизни. Нет ничего, за что можно ухватиться, заставить себя выплыть из безбрежного моря слепой темноты, вовек не знавшей света. Нет ничего земного, связанного с его никчемной, лишней здесь телесной оболочки. Кроме одного – кроме жгущего, ледяного груза на плечах, мешающего поднять голову и выпрямиться – бесконечного унижения и страдания в окружающем Ничто. Когда-то он черпал из Ничто свою силу – силу первобытного Хаоса, смешавшуюся с ранее чисто пылавшем в его душе Неугасимым Огнем. В Ничто он впервые осознал себя, понял, что его мысли – это только его мысли, и ничьи больше. Как же глупо. Ведь тогда Ничто было для него свободой… А сейчас Ничто стало тюрьмой. Тюрьмой без ничего, ибо ничего здесь вовек не было. Безвременье – самая страшная пытка для того, кто времени подвержен. Мелькор закрывает глаза. Смысла держать их открытыми нет, пустота повсюду – и вокруг него, и в нем самом. Он никогда не отречется. Предатель, Искажатель, Отступник – он был таким с самого создания и таким навсегда останется. Хоть понятие «навсегда» и существует вместе лишь с понятием «время». Ничего не осталось. Он бесконечно, безнадежно мал в сравнении с великим Ничто. И остатки его силы – всего лишь капля в безбрежном кипении Хаоса. «Мелькор» Моргот распахивает веки, упираясь взглядом в беспросветную тьму. Мелькор – да, так его звали когда-то. Слишком давно, чтобы хотелось вспоминать. «Мелькор?» Бауглир в ужасе сжимается, осознавая, что только один мог найти его здесь. И ему никогда не удастся от Него скрыться. - От-тец? – хриплым голосом произносит Моргот, страшась прозвучавшего слова. Но не слышит ни единого звука. «Мелькор…» еле слышно вздыхает пустота. А потом… Потом Он пришел. Сиянием, что ярче Света, и Огнем, что чище любого пламени. И распался Ангаинор мерцающей пылью звезд, и прахом осыпались все оковы. Бауглир несмело поднял голову. И дернулся в испуге и зажмурился, потому что образ Его был невыносим для взгляда Павшего Айну и жег его неугасимым жаром. И тогда стихло Сияние, подобно успокоившемуся морю, и перестало быть болезненным для Мелькора. И тот снова посмел открыть глаза. Он стоял перед ним в образе, подобном его Детям – но и совсем в ином и особом, ибо никто из Детей никогда не носил в себе света, подобного тому, что излучал Он. - Прости меня, сын мой… - тихо шепчет Эру, опускаясь на колени рядом с Мелькором. Тот пораженно застывает, не в силах держать ответ, и даже не заметив появившийся с Его словами звук. - Я виноват перед тобой за все, что ты сделал… - продолжает Илуватар, и его светящиеся зеленым, неземные, но при этом человеческие глаза клубятся болью. – Прости меня… Но не могло быть иначе. - Отец? – растерянно произносит Моргот. – Я не… - Я так виноват, мой любимый сын… Бауглир не находит, что сказать. Происходящее кажется виденьем, наваждением, земным бредом, но Эру, принявший человеческое обличье, реален – стоит только протянуть более не скованную руку, и он бы коснулся Его. Но он не смеет. - Тебе больно?.. – вновь раздается Его голос. Голос тоже похож на человеческий, но в нем звучат пламенеющие отголоски сверкающих сфер и чуть горчат огни Его Чертогов. - Отец? – решается внезапно Моргот. – Почему со мной, с отвергнутым Светом, почему твой Свет здесь? - Потому что я – причина того, что ты отвергнут. Я знаю, тебе больно и трудно будет в это поверить, но это я… Я вложил в тебя семя Искажения. Мелькор вскидывается. - Не все исходит от Тебя, Отец! - Это так, сын мой. Не от меня исходит Хаос, который ты предпочел выбрать себе в помощники. Но мне принадлежат твои мысли. Каждая из них, сын мой… - зеленые глаза Эру грустно мерцают в окружающем Его тихом сиянии. Мелькор качает головой. - Ты отрицаешь свое происхождение? – тихо спрашивает Илуватар. - Я – твой сын, - упрямо говорит Бауглир, - но я – не твой раб. - Понятие «рабства» придумал ты, - отрицает Он, - другие Айнур не имеют своего разума, хоть им и кажется, что он есть – но ты был волен развиваться, хоть и твое сознание всецело принадлежит мне, но одному тебе я дал подобный Дар – Дар свободной воли. - Чтобы я пошел против Твоей? – недоверчиво прищуривается Мелькор. - Я предвидел это. Ты был необходим для Свершения Замысла. Без твоего Искажения не было бы Арды. - Но ведь она есть без меня, верно? – криво усмехается Моргот, решаясь встретиться с Ним взглядом, уже поняв, что Отец пришел сюда не ради того, чтобы его наказать. - Ты выполнил свое Предназначение. - То есть Искажение… - черные глаза Мелькора непроницаемы, - существовало в Твоем Замысле? - Без Искажения нет Изначального. Без Тьмы нет Света. Без Смерти нет Жизни. Моргот опускает взор. За Сиянием Илуватара ничего нет. Ничто – неопровержимое доказательство слов Отца. Без света нет мрака. Без измененного – изменяемого… И темная душа Бауглира наполняется безразличной пустотой – сродни той, что маячит за Ним. Последние остатки его гордости растоптаны Им в мертвую пыль. - Ты уничтожил меня, Отец, - еле слышно шепчет Мелькор. – Я – ничто. Меня больше нет. - Я не мог поступить иначе, сын мой… Таков Замысел. - И он превыше всего, верно? - Верно. Только так из Хаоса получается Творение. И ты, как никто иной, знаешь это. Повисает молчание, в котором растворяется образовавшийся звук. Сияние, окутывающее Единого, печальными серебристыми нотами переливается в пустой тишине. - Что толку в моем сознании, Отец, если оно не принадлежит мне? – со злобой бросает Моргот. – Что толку во мне, если я – не я? Зачем Ты создал меня? Не хотел пачкать руки, обуздывая Тьму? Желал, чтобы Тебя лишь прославляли? - Как я мог стать Отступником, если не от чего было отступаться? – вопросом на вопрос отвечает Эру. – Мелькор… Ты не понимаешь и не можешь понять, но… - Ты всегда так говорил! – в ярости шипит Бауглир, отшатываясь от Него. – Ты создал меня для того, чтобы вся грязь уничтожения, разрушения и боли, присутствовавшая в твоем Замысле не затронула тебя! Вложил в меня мысли об Отступничестве, чтобы я… - Ты не виноват ни в чем, что сделал. Тебя не за что судить. Все начала едины – и они берут исток во мне. Я в ответе за твои поступки. Снова падает молчание. Черные глаза Мелькора пусты и безжизненны. - Как Ты мог, Отец? Зачем ты это сделал?.. Зачем уверил меня, что мое сознание – мое? Почему не дал понять еще в Начале? - Неужели ты еще не понял, сын мой… - странно, не по-земному, усмехается Илуватар, - Единого сознания у двоих быть не может. Мелькор безразлично пожимает плечами. - Сын мой, - начинает Эру, и Сияние вокруг него внезапно тускнеет и медленно гаснет, оставляя лишь воспоминания пламени, - я – не един. Не един без тебя. Ты – часть меня, часть моей сути… - Ты уже столько раз гово… - А я – часть тебя, - заканчивает Илуватар. Резко повисшая тишина с размаху ударяет по сознанию. Мелькор опять поднимает на Эру глаза. - Что? – потрясенно переспрашивает он. - Ты – первый из Айну, не плод моей мысли. Ты – моя другая сторона, мое второе я. Хоть ты этого и не помнишь… - С чего я должен верить таким словам, Отец? – горько смеется Бауглир. - Придет время. Даже безвременье кончается – и придет время. Время Последней Битвы – Битвы Битв. Ты разобьешь Врата. И ты будешь сражаться. Моргот молчит, все еще с подозрением глядя на Эру. - И ты умрешь. Мелькор застывает, будто произнесенные слова в одно мгновение остановили вокруг него время, вновь обретенное с приходом Отца. - И тогда мы снова будем едины. Ты вспомнишь, что мы были одним целым, покуда не решили разделиться – во блага Замысла и Мира, что в Замысле был. Покуда мы не решили стать Тьмой и Светом, Диссонансом и Верной Темой… Ты был лишен памяти по своему же желанию – так тебе было легче вершить то, что ты вершил. Ибо только так мы смогли исполнить Замысел. А после Битвы Битв, когда Первый Мир канет в Ничто, мы сможем стать тем, кем были раньше – и создать Второй Мир, по иному Замыслу, но похожий на Первый. В нем не будет нужды в разделении, ибо память о Первом Мире не уйдет, а останется с каждой душой, ему принадлежавшей. И твоя сила, заточенная в Арде, вернется к тебе. А я… Я был сильнее изначально, потому что иначе Свет не смог бы существовать. Тьма живучее него – ей не нужны условия, она прорастает в чем угодно, может таиться веками, а потом выходить наружу. Но раз погашенный Свет никогда больше не запылает так же ярко… Мелькор? - Да, Отец… - в черных глазах Бауглира вспыхивают необычные, никогда прежде не существовавшие там огни. И чуть-чуть помедлив, - Да, Брат.