Lullaby love

Он наблюдает за ней. Маленькая сгорбленная фигурка прячется в тени — рисует пальчиками замысловатые узоры на пыльном полу. Никто не обращает на девочку внимания — попавшим в «Яму» пленникам нет ни до кого дела, они видят лишь небо. Голубое, манящее, до которого буквально подать рукой. Когда с небес падает очередная жертва обманчивой иллюзии, все опускают глаза. Их мечты ломаются подобно позвоночникам смельчаков. Иногда он слышит её голос — тихий, едва уловимый шёпот. Она прячет разноцветные книжки под грудой обносков, листает страницы практически во мраке. Мать украдкой учит её грамоте, с нежностью прижимая ребёнка к своей груди. Она находит его первым — среди одинаково одетых и понурых заключённых. Просто садится рядом и протягивает небольшие камешки в молчаливом предложении сыграть. В ней нет ничего особенного — обычный ребёнок с размазанной по лицу грязью, обломанными ногтями и хмурым взглядом. В свои восемь она ни разу не была на воле. В восемь лет он впервые убивает человека. В ней нет злости, только тоска. Подставляя ладошки редким каплям дождя, она улыбается, радуясь тому, что имеет — возможности наконец-то умыться и напиться вдоволь. Ей не хватает солнца. Но чем старше она становится, тем сильнее разжигается в её груди огонь любопытства. Её не удовлетворяют рассказы матери, ей хочется большего — она учится бить и швыряет камни в обидчиков, желая попасть в настоящую драку. Он отталкивает её назад, закрывает своей спиной и бьётся до последнего, пока его не швырнут в закрытую камеру на несколько дней. Девочка стоит у его дверей и неумелыми пальцами гладит его по щекам. В ней нет страха, она безразлично наблюдает за теми, кто лезет на стену и срывается вниз. Никому ещё не удавалось выбраться из «Ямы» — это знает каждый дурак, точно как и то, что выжившему навсегда гарантирована свобода. Она жаждет вырваться, её тянет наверх — к звёздам, что усеивают бесконечный потолок тюрьмы. Однажды начинается снег — впервые за сотни лет. Она кружится в снежинках, и он не может скрыть улыбки. Рождённая в темноте, она никогда не жила, и ради неё он готов рискнуть всем, что имеет. Собой. Он не помнит, как давно оказался здесь. Его кидали из одной темницы в другую, пока не оставили умирать в пустыне среди древних камней — просто потому, что так было нужно. Зато он помнит её первый крик, отразившийся от стен болезненным эхом. Помнит её первые шаги и то, как кутал её в свой плед по ночам, когда она заболела, чтобы дать матери немного вздремнуть. Он привязывается к ней всем сердцем — такой же ребёнок, брошенный на растерзание подземным монстрам. Ему пятнадцать, ей два. Она смотрит на него ясными глазами и смеётся — слишком светло для этой дыры. Целуя девочку в лоб перед сном, он клянётся, что всегда будет защищать её. Когда затевается драка, он отвлекает внимание на себя, позволяя ей убежать, запрыгнуть на стену — страховочная верёвка болтается рядом, давая всего один шанс. Ему всё равно, сколько человек бросается на него — с заточками и кулаками, он видит её силуэт на фоне камней и молится тому, кого не признаёт, чтобы она выбралась живой. Её не достать — постепенно удары слабеют, с ним разберутся позже, — восхищённый вздох заполняет колодец до верха. Она исчезает в ослепительном небе, и он готов поклясться, что видит слёзы на её впалых щеках. *** Теперь боль преследует его по пятам, струится в венах и наполняет его целиком. Каждый вдох — пытка, и он учится выживать заново. Его вытаскивают наружу и долго куда-то везут. Сидя в кузове военного грузовика, он перебирает в ладони камешки и не следит за дорогой — нет смысла. Он знает, что его ждёт очередная тюрьма. Боль гудит в голове, отнимая дыхание. Просыпаясь, он осознаёт, что не один. Свет режет глаза, но боли нет — лишь смутные воспоминания и зуд во всём теле. Ему хочется действовать, хочется бежать. В комнате тепло и почти уютно. Простыни пахнут какими-то цветами, от их белизны его начинает тошнить. Тишина почти оглушает. Кто-то вкладывает в его ладонь плоский камень — холодный, успокаивающий — и сжимает в кулак. Её глаза всегда напоминали ему о небе в морозный ясный день. Он никогда прежде не видел её волос — длинные, шелковистые, заплетённые в косу. Заключённых в тюрьме обривают каждый месяц, эта участь не обошла и ребёнка. Она выросла, стала выше и будто тоньше, и теперь носит вышитые золотой нитью одежды. Он чувствует себя чужим — слишком грязным, слишком большим и неуклюжим, не вписывающимся в чистоту и покой обстановки. Ему хочется оборвать все трубки и капельницы, но он боится пошевелиться и спугнуть своё видение. Он не верит, что она настоящая. Она садится на край постели и касается его лица — ведёт по ремням и тонким шлангам, расползающимся по коже. Маска плотно прилегает ко рту, и у него нет ни единого шанса её сорвать. Она всё понимает. В её глазах — отголоски минувших дней, усталость, смешанная с радостью встречи. Он скучал, и это взаимно. Он чувствует это в том, как она держит его ладонь, видит в лёгком наклоне её головы. Она больше не его маленькая сестрёнка, между ними — нечто большее, глубокое и необъятное. Её имя — капли кристально чистой родниковой воды — слетает с его языка, и повисает молчанием в воздухе. Талия. Его не волнует прошлое, он не задаёт вопросов. Лишь крепче сжимает её ладонь, готовый ринуться в бой прежде, чем она успеет отдать команду. Улыбка касается уголков её губ, и он — бездомный пёс с изломанной судьбой — наконец обретает покой.