Спасение

Саске Учиха не любил быть чьим-то должником; особенно в таком вопросе, как спасение жизни. Ведь позволить кому-то спасти твою жизнь значило проявить слабость, которую он презирал больше любого другого порока. Именно поэтому Саске предпочел бы забыть один эпизод своей насыщенной на события жизни, который произошел, когда ему было двенадцать. Учиха часто тренировался в одиночестве. Каждую свободную минуту он желал потратить с пользой, чтобы стать еще на шаг ближе к исполнению своей цели (известной каждому жителю Конохи) — убить того, кто лишил его клана, родителей, семьи. Он направлялся в сторону заброшенных каменоломен близ деревни, где в былые времена жители Конохи добывали известняк. В оставшиеся разломы и вырытые тоннели проникала вода, размывая остатки породы, из-за чего место считалась опасным. Детям, в том числе и генинам, запрещалось находится там, но для Учихи Саске запреты были не писаны. Он облюбил это место, поскольку здесь можно было уединиться, спрятаться от назойливой Сакуры, от несносного Наруто, полностью отдавшись собственным эмоциям, с каждым ударом представляя, как пронзаешь сердце ненавистного Итачи. Саске действительно стал сильнее. Но на сей раз осознание пришло к нему вместе со зловещим дрожанием земли под ногами. Надо было остановиться, но Саске никогда не умел делать это вовремя. Все или ничего, месть или жизнь, третьего не дано. — Это тебе, брат, — оскалив зубы, прохрипел Учиха, нанося очередной удар. Слой почвы и грунта под его ногами не выдержал. Саске хотел было рвануть с места, надеясь, что в последний момент успеет увернуться — Итачи всегда успевал, — но не сумел и вместе с обвалившимися кусками земли полетел вниз. Немного придя в себя и усиленно игнорируя ноющую боль во всем теле, он попытался встать на ноги, но у него не получилось — при падении он сильно повредил лодыжку, которая при попытке подняться отозвалась неимоверным импульсом боли. Что же делать, отчаянно думал Саске. Сейчас ему нужен был ирьенин, но он находился слишком далеко от деревни, к тому же, уходя, Учиха не сказал никому, куда направляется. Оставалось либо надеяться на чудо, либо действовать самому. Саске, как истинный Учиха, выбрал второй вариант. Попытался самостоятельно расчистить себе путь, но, увы, сделал только хуже: череда его резких движений запустила цепную реакцию. По сводам грота, в который он провалился, пошли трещины, откуда, вдобавок к прочим проблемам Саске, хлынула ледяная вода. Плавать Учиха умел, но только не в столь холодной воде, не с поврежденной ногой и не в условиях замкнутого пространства. Двигаться было нельзя — каждое неловкое движение грозило новым обвалом; но и бездействовать тоже, иначе он бы просто захлебнулся. Паника подступала к горлу. Нет, он не мог здесь умереть, только не сейчас! У него была цель — та, ради которой он жил и которую должен был осуществить любой ценой. Но льющейся из расселин родниковой ледяной воде было плевать на его цели. От холода мышцы свело судорогой, конечности перестали слушаться; через пару мгновений Саске с ужасом осознал, что не способен более контролировать свою чакру и управлять ею. Темное и вязкое осознание того, что это конец, обволакивало сознание. Я еще не отомстил — подумал Саске, проваливаясь в пустоту. * * * Он чувствовал чакру; как будто отдаленно знакомую, но ослабленное сознание отказывалось ее анализировать. Главное, он жив. Его спасли. Но кто? Какаши-сенсей? Или Наруто? Хотя у последнего не хватило бы ни сил, ни смекалки. Подсознание почему-то нарисовало образ отца. Его давно уже нет, сказал Саске сам себе, все еще не в силах открыть глаза. Окоченевшее тело начинало постепенно ощущать прикосновения. Кто-то нес его на руках. Саске чувствовал руки своего спасителя — крепкие и теплые, а на пальце прощупывался холодный ободок массивного кольца. Когда Саске наконец сумел раскрыть глаза, рядом уже никого не было — его спаситель словно испарился, и лишь слабый след чужого присутствия и его собственное нахождение вдали от опасного места свидетельствовали о том, что произошедшее ему не приснилось. — Эй, вернись, — прохрипел Саске, все еще откашливаясь от попавшей в дыхательные пути воды, затем прокричал громче. Бесполезно. Тот, кто спас его, скрылся, не оставив следов, по которым было бы возможно его найти. Да Учиха и не стал бы загружать себя поисками. Он ведь не любил быть должником кому бы то ни было, особенно в таком деле, как спасение жизни. — Однажды ты сможешь гордиться, — сказал лишь Саске в пустоту, — тем, что сохранил мне жизнь. Перед его глазами замелькали картины будущего триумфа над ненавистным братом и грядущего величия возрожденного им клана. Да, неизвестный все же оказал ему услугу. Глупо было бы погибнуть здесь так бездарно. * * * Спустя годы то заброшенное место поглотила разрастающаяся Коноха. Зыбкую почву прорезали бетонные сваи, подземные воды были направлены в канализационные трубы. Там, куда раньше никто из генинов (кроме непокорного Учихи) не совался, сейчас спокойно и без угрозы для жизни бегали дети. Саске Учиха, один из самых противоречивых шиноби своего времени, тенью наблюдал за ними. Глаза его были полуприкрыты, мыслями он и вовсе был далеко отсюда, во временах своего детства. Ни супруга, ни Седьмой хокаге, ни бывший учитель не знали о его кратком возвращении. Так и нужно, ведь в той истории, которую он сейчас вспоминал, им не было места. Губы Саске невольно прошептали вопрос — вымученный, выстраданный, тяжелым камнем лежащий на сердце многие и многие годы: Ты гордился бы мною, брат?..